В тот же день после обеда Лора принялась мыть горы посуды. Столовая помещалась в подвале большого крайкомовского дома. Кроме кухни, чуланов и мойки здесь были два зала. Работники столовой называли их "ответственный" и "общий". Первый был меньше, но чище, кормили в нем получше, и приборы здесь полагались из нержавеющей стали. Для посетителей этого зала готовил повар из ленинградского ресторана, успевший выехать еще до блокады. Для "общего" готовила повариха, толстая тетя Паша. В "ответственном" существовало меню, выбор из двух-трех блюд, в общем - подавали комплексный обед: суп или щи, тощие котлетки, наполовину хлебные, или жареную колбасу с пшенной кашей.
Лора получала этот обед. Суп она съедала тут же с хлебом, а второе уносила домой Лиле. Голодной Лора не была, на этой работе не хотелось есть - все столовское хозяйство вызывало у нее тошноту.
В мойку шла вода из кухонного котла, который не нагревал толком, посуды не хватало, мыть ее приходилось непрерывно все обеденное время. В помещении мойки, где стоял также огромный буфет с посудой, было темновато, пахло болотной сырью и плохим жиром. Это можно было стерпеть, но было в ее работе и более отвратительное, даже страшное.
Когда столовую закрывали для посетителей и работники, поделив между собой оставшиеся порции, расходились, Лора оставалась одна. Наступала тишина, и сразу же из дыр и щелей вылезали крысы. Лоре надо было мыть котлы и кастрюли. Крысы кидались на куски и крошки на полу, на остатки пищи в котлах. Отгонять их следовало с осторожностью. Лора знала: ее приняли на место посудомойки, которую покусала крыса. Анюта плеснула кипятком на дерущихся крыс, одна из них бросилась на женщину. Теперь она лежала в больнице, раны на ногах загноились, врачи боялись общего заражения, кроме того, ей делали прививки от бешенства,- крыса казалась подозрительно агрессивной.
- Почему не травите крыс? - обратилась Лора к заведующей, отработав первую неделю.
Женщина, похожая на большую откормленную свинью, поднявшуюся на задние ноги, взглянула на Лору заплывшими глазками и ответила:
- Не лезьте не в свое дело.
Лора возмутилась:
- Приходите сюда вечером и узнаете, мое это дело или не мое. Попробуйте мыть котлы, в которых дерутся крысы. Всем известно - крысы разносят заразу. Я вызову санинспекцию.
На следующий день в кухне поставили три крысоловки, сразу же в них попались крысы. В крысином царстве начался переполох. Крысы визжали, лезли на столы, на теплую плиту. Лора обратилась с жалобой в местком. По вечерам обязали сторожа, охраняющего здание, наведываться в столовую, пока Лора не кончит работать.
Старик ходил, стучал палкой и разговаривал с крысами, как с домашней скотиной. Лора пригрозила заведующей:
- Если меня покусают, я подам на вас в суд.
На следующий день шеф-повар подозвал Лору и выдал ей в двух судках полный обед - домой, для дочки. Лора взяла, растроганная, поблагодарила, она приняла это как сочувствие одного эвакуированного к другому. Лилька ела, счастливая, наваристые щи и тушеное мясо. Щей хватило и для бабуси-хозяйки.
Назавтра Лора опять получила обед из "ответственного" меню, теперь каждый день ей давали обед домой. Лора поняла: это дополнительная оплата, премия, плата за страх, вернее, за невмешательство. Она назвала это "крысиной прибавкой". Отказаться у нее не было сил - Лилька очень недоедала.
Удивительное животное крыса. Она плодится особенно в годы бедствий, захватывает дома, подвалы, бросается в склады, в пищеблоки и пекарни. Кажется, чем беднее люди, чем голоднее жизнь, тем больше жиреют и ликуют крысы. Зловещие твари!
Лора считала, что крысы - тоже гитлеровское войско, связанное со штабом фюрера. Она находила среди крыс и Геринга, и Геббельса. Последним была тощая длинная крыса, которой, в отличие от крысы-Геринга, не доставалось объедков. Геббельс визжал особенно пронзительно, его часто кусали другие крысы.
"Нет, надо отсюда двигать",- говорила себе Лора. И дело не в крысах, хотя и в них, конечно, тоже. Однако не только. Надо работать не за котлету для Лильки и жидкий суп для себя. Нужно работать на фронт - для всех.
И Лора решила написать еще раз в Новосибирск, своей однокурснице по Плехановскому Варе, которая звала ее в самом начале войны, когда Киев сотрясали бомбежки. Сама Варя была сибирячка, жила в Челябинске, вышла замуж в Новосибирск. И только прожила с мужем неделю, как - война, и он ушел на фронт.
"Пойду работать на военный завод или буду опять проситься на фронт, а Лилю отдам в детдом - она уже большая".
Лора обращалась в военкоматы в тех местах, где они останавливались, двигаясь постепенно на восток. "У меня муж пропал без вести",- подкрепляла она свою просьбу. "А как ребенок? Если вас убьют, дочь останется сиротой". Лора отвечала убежденно: "У нас в стране сирот нет, будет воспитываться в детдоме". Но на фронт Лору не брали.
Она описала Варе свою жизнь с журналистским огоньком, с юмором. Но кончалось письмо грустно. Лева, конечно, погиб, хотя официально это не установлено, она одинока, работа в столовой ей не по душе.
Варя, человек практичный, ответила осторожно - остерегала Лору от непродуманных решений. Работа в столовой обеспечивает питанием ребенка, и старая хозяйка присматривает за девочкой. Устроиться на завод, где Варя работает бухгалтером, нетрудно, но кем, по какой специальности? "Ты пишешь: только в цех, к станку, только чтобы делать своими руками снаряды, но разве ты можешь работать у станка? Этому надо обучаться. А пока остается одно: разнорабочей, таскать тяжести, уборщицей - возить грязь. Заработок низкий, рабочая карточка обеспечит хлебом, остальное - обед в заводской столовой и редко - выдача по карточкам.
Впрочем, я не хочу тебя пугать, решай сама. Жить можно у нас с мамой, но мы обе работаем. Как ты устроишься с Лилей, не знаю, садики переполнены".
Весной сорок третьего Лора переехала в Новосибирск и пошла работать на военный завод, эвакуированный из Москвы. Завод выпускал снаряды. Лоре пришлось первые месяцы таскать тяжести и убирать токарный цех. Было трудно, однако Лора знала, что делает нужное для фронта дело, и была довольна. Она хотела стать к станку - точить корпуса снарядов. Старый мастер, дед Гусаков, которого она просила взять се в ученицы, не отказал, но заниматься с нею не имел особого времени, да, видно, и не надеялся на успех.
- Дам-ко я тебе хорошего наставника,- сказал как-то мастер и крикнул: - Корюшкин, подойди, дело есть.
Из глубины цеха отозвался тонкий голос:
- Сейчас.
К ним подошел мальчик лет тринадцати-четырнадцати. Гусаков попросил его поработать с Лорой и оставил их одних.
- Поучить можно,- сказал малый раздумчиво,- но когда? У меня норма, я ее выполняю.
Лоре было неловко отвлекать делового паренька, она сказала робко:
- А если после смены или в перерыв?
- Хлеба дашь, тогда согласен, а без еды какой я учитель? Не потяну.
Сеня Корюшкин работал хорошо, учить взрослую тетеньку ему понравилось - он был специалистом, она - просто теткой. Однако ловкой и настырной, и дело быстро пошло на лад. Год физической работы в Барнауле прибавил силы в руках, но главным двигателем оставалась, как всегда, Лорина одержимость. Она хотела делать снаряды своими руками - она научилась работать на токарном станке.
Тут все складывалось хорошо. Горе было с Лилькой. Оставлять ее дома одну, под замком было опасно - мало что придет в голову ребенку.
Были дни, когда у Вари, ее матери или у Лоры не совпадали часы работы, тогда за девочкой присматривал тот, кто дома. Но в другие дни Лоре приходилось брать ребенка с собой, что официально запрещалось, однако матери с неустроенными детьми были, приходилось с этим считаться. Лилька часами играла где-нибудь в уголке, поближе к матери, чурочками и кольцами из металла. Девочка почти не бывала на свежем воздухе, питалась плохо, была такой худенькой и бледной, что на висках и руках просвечивали голубые жилки, а под глазами лежали тени, отчего глаза были еще больше и печальнее.
Однажды о Лильку чуть не споткнулась предзавкома, обходившая цех,- женщина энергичная и громогласная. Она крикнула:
- Чей это недокормыш путается под ногами? - Ей объяснили чей, она поговорила с мастером, потом подошла к Лоре.- Приходи в завком, принеси документы, поставим ребенка на очередь в санаторный детсад. Говорят, муж у тебя погиб, значит, будешь ждать не так долго.
На следующий день Лора захватила с собой паспорт, эвакуационный лист, справку из института.
- А где похоронка на мужа?
Похоронки не было, Лора объяснила почему.
- Так он не убитый, а пропавший. Все равно должно быть извещение.
Лора не могла объяснить, почему его нет. Лилю поставили на очередь в садик, но сказали, что первоочередницей она быть не может и ждать придется долго. Если, конечно, Лора не добьется извещения о муже.
По дороге в цех Лора заплакала. Это случалось редко - она привыкла держаться, быть твердой всегда, во всем. Разговор в завкоме разбередил ее горе. Но не только это - разговор обидел ее, был жесток, поражал бездушием. Смерть Левы, подтвержденная военкоматом, оформленная справкой, была условием устройства дочери, даже не устройства, а спасения: Лилька тощала и хирела на глазах. Лоре не верили, что отец ребенка погиб, пропал. Но как можно "добиваться извещения"?
"Смертей много, у людей притупляется сочувствие, они теряют осторожность и такт",- Лора уже старалась оправдать сотрудницу завкома, но убедить себя в се правоте не могла.
В цех она пришла заплаканная, расстроенная. Перерыв кончался, она не успела пойти в столовую.