"Неужели это любовник императрицы Анны? - думал про себя Мира. - Неужели это и есть Бирен? Быть не может. Слишком прост. Больше похож на купца по замашкам. Хотя высок, статен и красив не как купец".
- Ты давно прибыл в Россию, Петер? - спросил Бирон, подставив свой бокал на стол.
- Недавно. А ты, Иоганн?
- Я уже несколько лет живу в России. Сначала жил в Москве и вон недавно в Петербурге. Мы иностранцы переезжаем вместе с двором императрицы.
- И я служу при дворе. В итальянской капелле маэстро Арано! - признался Мира и посмотрел на реакцию нового знакомого. Тот и бровью не повел. Он занялся жаренной рыбой.
- Знаю такую капеллу, - произнес он прожевав. - Тебе везет. Говорят, они неплохо награждаемы от императрицы? Так?
Мира налил кубки снова. И они выпили.
- Награды достаются не всем, Иоганн. Мне вон, например, не везет. В Италии я на дуэли в Турине убил одного аристократа и был вынужден бежать во Францию, а затем в Германию. В Беремене мне посоветовали Россию. И я, прихватив свою скрипку, прибыл сюда. Меня сразу взяли в капеллу Арайя, но несчастья и здесь догнали меня.
- А что случилось?
- Я влюбился.
- Вот как? - Бирен засмеялся. - В княгиню или графиню?
- Если бы. Но я был очарован Марией Дорио!
- О! - вскричал Бирен. - Правда? О ней и я слышал. Такой голос. Императрица, говорят, без ума от певицы. И что она тебя оказала во взаимности?
- Наоборот.
- Тогда в чем твое несчастье? Ты устроился при дворе и тебя любит красавица. Можно позавидовать.
- Но у этой красавицы опасный поклонник по имени Франческо Арайя. Он мой капельмейстер и хозяин. Меня взяли в итальянскую капеллу только благодаря ему.
- Он поймал тебя с ней? - понимающе улыбнулся Бирен.
- Да. И я едва ушел от его лакеев. И еще угнал его сани.
- Так ты ушел на его санях? - Бирен засмеялся. - Когда этот анекдот узнают при дворе - вот будет потеха.
- Для меня мало смешного!
- Это как посмотреть, Петер! Императрица любит посмеяться. А ты любитель шуток?
- Много страдал из них в жизни. Думал в Росси немного остепениться и прекратить шутить.
- И снова напрасно. Тебе сколько жалования положил твой капельмейстер?
- Много. Сто рублей в год.
- Сто рублей в год? Всего то?
- Разве это так мало?
- Не много. Тогда потеря места в капелле для тебя вообще не потеря. Что ты еще умеешь кроме игры на скрипке?
- Драться на шпагах и саблях. Также владею кинжалом и пистолетом.
- Тогда порази своими умениями фельдмаршала графа Миниха и пожалует тебе чин поручика, а то и капитана.
- Нет, - замотал головой Мирра. - Военная служба не по мне. Да и жалование там не бог весть какое большое. А в капелле мне обещали сто рублей и плюс наградные. И я получил за один концерт щедротами государыни целых 10 рублей. В Турине мне бы и за полгода столько не заработать. А тут всего одно выступление.
- Тогда приходи ко мне завтра. И мы что-нибудь вместе придумаем для тебя, Петер.
- Но кто ты такой, Иоганн? Неужели придворный?
- Не хитри, Петер. Я видел рядом с тобой этого хитреца Клауса. Он хорошо знает кто я. Теперь я граф, но когда-то был простым конюхом. И потому лишен аристократического чванства. Вот тебе моя рука.
Пьетро крепко пожал сильную руку графа, и они снова наполнили бокалы….
Императрица Анна в тот час была в своей спальне и была она не одна. Рядом с ней был мужчина.
Анна была полноватой женщиной невысокого роста, со смуглым, веселым и приятным лицом, черными волосами и голубыми глазами. В телодвижениях она выказывала величественность, даже если была не на торжественном приеме. Вот и сейчас в пеньюаре она по прежнему была императрицей, но не простой любовницей и не подвластной мужчине женщиной.* (*Такое описание Анны Ивановны не выдумано мною как автором. Так императрицу в своих письмах описала леди Джейн Рондо супруга британского пола при дворе российском). Хотя рядом с ней был красавец.
Это был барон Карл фон Левенвольде, дворянин курляндский, недавно пожалованный императрицей в графы, еще один любовник императрицы, старый соперник Бирена.
- Анна стоит ли тебе и далее держать при дворе Бирена? - спросил он. - Над ним смеются при дворах Европы. Достойно ли это такого великого двора как твой?
Императрица махнула рукой и откинулась на подушки. Снова Карлуша за свое. Не любит он Эрнеста. А за что?
- Ты не желаешь с ним расставаться?
- Он то про тебя ничего дурного не говорит.
- А что ему сказать? Я рыцарь Курляндский и принадлежу к сословию благородному. А Бирен выскочка, чья мать сосновые шишки в лесу собирала. А отец его порот бывал на конюшне не единожды!
- Снова ты за старое. Умеешь вечер испортить. Эрнест камергер двора моего еще с Курляндии и все беды со мной пережил! Того я не забуду. И сын у меня от него! Забыл?
Карл помнил это хорошо. Уродливая горбунья Бенингна Бирен, жена обер-камергера, не была матерью маленького Карла Бирена, хотя ею считалась. Карл был рожден самой императрицей, в бытность её еще герцогиней Курляндской.
- Карла ты могла бы оставить при дворе и даровать ему титул. Я говорю не про него, а про Бирена. Пусть он, его горбунья-жена, и дети от неё Петр и Гедвига убираются. А то он занимает такой высокий пост при дворе не по чину не по праву крови благородной.
- Ты на его пост метишь, Карлуша?
- А почему нет? Этот пост мне подойдет больше. Я знатен и меня знают…
- Далась тебе эта знатность. Вон Меньшиков Алексашка также из конюхов вышел но при дядюшке моем Петре I в фельдмаршалы и генерал-губернаторы вылез. Цесарь римский ему титул светлейшего князя даровал, и патент соответствующий выслал. А императрица Екатерина I его главой тайного совета империи сделала. А император Петр II его в генералиссимусы пожаловал.
- Но Меньшиков не Бирен! Как ты не понимаешь, Анхен!
- Карл! - голос Анны стал строгим. - Мне сей разговор неприятен! И прошу тебя прекратить его немедленно!
- Как будет угодно вашему императорскому величеству, - обиделся Левенвольде….
Через полчаса императрица и Левенвольде расстались. Настроение у императрицы испортилось, и она кликнула свою любимицу шутиху камчадалку Буженинову.
Буженинова была молода, но внешностью обладала крайне непрезентабельной. Она была весьма мала ростом с нескладной угловатой фигурой, и лицо имела приплюснутое с небольшим вздернутым носом и маленькими глазками.
- Чего звала среди ночи, матушка? - проворчала камчадалка, усаживаясь на сундук.
- Скушно мне, куколка, - произнесла императрица.
- Скушно! А чего скушно то? Эвон какой павлин из твоих покоев-то вылетел! И скушно. А меня с постели поднять не скушно?
- Не ворчи, куколка. Ты лучше расскажи мне, что за сплетни при дворе то ходят? Чай слыхала чего в людской?
Императрица страшно любила сплетни и дворцовые анекдоты. А лучше Бужениновой такую информацию поставлять не мог никто.
- Дак итальяшка твой осрамился прилюдно.
- Кто? - не поняла императрица.
- Да фамилие евоное мне не запомнить. Тот, что спектаклю ставил на прошлой неделе, и ты его наградить изволила изрядно, матушка.
- Арайя? Мой капельмейстер итальянской капеллы? И что с ним стало? Как осрамился то? Не томи, куколка.
- Да, сегодня ночью у своей девки, что поет, он полюбовника застукал.
- Да ну? - оживилась императрица. К ней снова вернулось хорошее настроение. - Откуда знаешь? Ночь то не прошла еще. Не врешь?
- Чего мне врать? Я чай не министр твой, матушка, чтобы врать. Дашка Юшкова про то рассказала. Она вишь дом свой имеет на Мойке супротив дома итальяшки твого. Она то сама все и видала. Своими глазами.
- Дак чего видала-то? - настаивала императрица. - Ты толком говори.
- Итальяшка в дом нагрянул, а в постели своей девки персону некую застал. Он лакеям наказал двери ломать, чтоб полюбовника бить нещадно.
- А тот?
- А тот в окно и в сугроб. Его было двое слуг, на улице оставленных, скрутили, но он не промах оказался, матушка. Одному в зубы, второму в бок и за ворота. А там сани итальяшки-капельмейстера стояли. Он кучера в снег, сам на козлы, и был таков!
- Ловок! Ловок шельма. А кто таков?
- Да тоже итальянец, что при твоем капельмейстере служит. Юшкова как все услыхала, то велела на ночь глядючи свои сани запрячь и во дворец. Сама понимаешь, охота ей про все всем самой поведать! Но я выпытала. И она язык свой распустила.
- А каков собой тот полюбовник?
- Высокий такой. Но толком не скажу. Сама Юшкова того не знает. Дурища толстомясая.
Императрица знала, что Буженинова терпеть не может Юшкову. И эти сплетницы часто ссорились, но, не смотря на сие, часто и болтали и делились новостями. Не знала Анна только того, что за черная кошка между Бужениновой и Юшковой пробежала…
Было это еще на Москве позапрошлой зимой. Приплелась тогда юная камчадалка в столицу и от голода и холода выть хотела. Но никто бедолаге и кусочка не подал. Все гнали её за грязное рубище, вид отвратный, да вшей громадное количество, что жительство имели в её космах нечесаных.
И что делать бедной девице? Хоть садись на снег, да помирай. Но случай улыбнулся камчадалке без роду и племени. Проезжала мимо карета самой Дарьи Юшковой, что при особе императрицы состояла в должности лейб-стригуньи ноготков царских.
Позвала она тогда камчадалку к себе и спросила:
- Ты откель будешь, убогая?
И рассказала камчадалка богатой барыне о своих горестях. Та, выслушав, её сказала:
- Могу пособить тебе в жизни твоей нелегкой.