- Один человек интересовался, - сказал Кошкин. - Хуторской. Он смолу в лесу гонит, а платят им дай бог… Ему не так дом нужен - да какой это дом! - а участок. Избу перевезёт с хутора. Ежели надумаете, я ему, стал быть, скажу.
Над самой головой промелькнула ласточка. Она юркнула под навес крыши, трепеща крыльями, посуетилась секунду и снова улетела. Артём посмотрел туда: ласточки лепили новое гнездо. Старое обрушилось, и на его месте виднелось круглое серое пятно.
Мимо дома не прошла, а проплыла рослая статная девушка с прямыми черными волосами до плеч. Артёму показалось, что она чуть заметно улыбнулась. Он смотрел ей вслед, ожидая, что она ещё оглянется - есть такая привычка у девушек, - но она не оглянулась.
- Приезжая? - спросил Артём.
- Учительница, - ответил Кошкин. - Второй год у нас… Зачем вам дом - то? Вы городской житель, привыкли к хорошей жизни, а что тут у нас? Вот я работаю на электростанции, двадцать первый год пошёл. Сто двадцать выгоняю, а ведь семья… Одеть - обуть надо. Дочка девятый заканчивает, на танцульки уже бегает…
Раскошеливайся, батька: давай па платье, кофточку. Негоже, чтобы была хуже других.
- Как звать - то её?
- Дочку - то? Машей.
- Да нет, учительницу…
- Татьяна… Рядом с сельпо живёт. У бабки Анисьи… Так вот я и говорю, серость тут у нас, человеку привычному к хорошей жизни - не выдержать…
- А что вы называете хорошей жизнью? - спросил Артём.
- Зайдёшь в городе - то в магазин - прилавки ломятся… И окорока, и колбаса всякая…
- Значит, по - вашему, хорошая жизнь - это набить брюхо вкусными вещами?
- И одёжи там, придёшь - глаза разбегаются, не то что у нас: десяток костюмов, и все на один рост…
- А я вам завидую, Николай Данилович, - сказал Артём. - Огород у вас прекрасный: картошка, огурцы, лук и всякая всячина. Куры вон на лужайке гуляют… Штук двадцать? Гуси, боров в закутке, две козы… Настоящее натуральное хозяйство. А лес, речка… Посмотрите, небо какое у вас? Мы, городские жители, месяцами такого неба не видим…
- Места у нас красивые, я не спорю… - несколько опешил Кошкин. - В лесу грибы и ягода разная… Летом благодать, а вот осенью…
- Осенью ночи длинные, дожди, распутица… - засмеялся Артём. - Вы закоренелый пессимист, Николай Данилович!
- Не хотите продавать - не надо, - вдруг обиделся Кошкин. - Мне - то что? Человек поинтересовался насчёт вашего дома, я и сказал… Вот только забор…
- Не буду я дом продавать, - твёрдо сказал Артём. - А забор мы с вами отремонтируем. Хоть завтра.
Кошкин сразу просветлел, заулыбался:
- С Андрей Иванычем мы жили душа в душу… Знать, и с вами поладим.
Глава четвертая
1
Он проснулся рано. Когда выглянул в окно, показалось, что выпал снег. Это яблони разом отряхнули на землю свой белый цвет. На высокой ветке сидел скворец и с упоением распевал. Черные перья блестели, будто покрашенные лаком. Артём выбежал на мокрый луг, сделал зарядку, умылся до пояса ледяной водой из колодца и одним прыжком вскочил на крыльцо, оставив на серых досках влажный след. Позавтракав холодным консервированным мясом с хлебом, взял альбом, фломастер и вышел из дома.
Смехово просыпалось. Над притихшим в туманной дымке лесом всходило солнце. Оно ещё не показалось над вершинами сосен, но небо было ослепительно жёлтым. Редкие пышные облака напоминали огромные матовые шары, наполненные расплавленным солнцем. Было больно глазам, но Артём дождался, когда над лесом мощно и широко взметнулись лучи, а затем медленно выкатился огромный красноватый диск, и небо сразу из глубокого синего стало светло - голубым, а облака приняли свой естественный цвет. Прямо на глазах растаяла сизая дымка, окутывавшая бор.
В сонную утреннюю тишину постепенно вплетались знакомые звуки: брякнула щеколдой дверь, заскрипел колодезный ворот, звякнуло ведро, мыкнула и тут же замолчала корова, на разные голоса залились петухи.
Артём шагал по пустынной улице и смотрел на задёрнутые белыми занавесками окна домов. "Ого - го - го - эй", - послышался с другого конца села протяжный мелодичный крик. И белые с черным, красноватые, коричневые коровы степенно стали выходить на дорогу. Заспанные хозяйки, выпустив скотину, захлопывали калитки и, шлепая босыми ногами по тропинке, спешили в дом. А пастуший крик приближался, становился громче, и коровы, покрутив головами, послушно шли на этот властный зов.
Если село только просыпалось, то сосновый бор уже давно пробудился: шевелились, поскрипывали деревья, бесшумно роняя на землю сухие иголки, пели большие и малые птахи, звонко выстукивал дятел, сосредоточенно бегали по своим узким магистралям рыжие муравьи.
Артём остановился у муравейника, поднял кривой сук и по давнишней мальчишеской привычке хотел было поковыряться в муравейнике, чтобы увидеть, как забегают, засуетятся напуганные муравьи, но не сделал этого. Видя, как осмысленно и целеустремленно ползают среди сосновых иголок и маленьких сучков насекомые, он присел на корточки и стал наблюдать…
Очевидно, тем и отличается взрослый человек от мальчишки, что, прежде чем что - то сделать, сначала подумает… Когда - то он с ребятами лихо разрушал муравейники, разорял галочьи гнёзда, стрелял из рогаток в воробьёв… Настоящие юные варвары. Разоряя муравейник, они не задумывались, что пройдёт не один год, прежде чем муравьи соорудят в лесу новый высокий дом.
Артём с удовлетворением отметил, что лес ухожен, везде чувствуется рука лесника. На стволах клейма: сухостой - вырубать, густой молодняк - разрежать. Делянки друг от друга отделены маленькими столбиками с цифровыми пометками, лес рассекают противопожарные просеки.
Вот химики додумались из газа делать нейлон, перлон и прочее. А почему до сих пор бумагу делают из древесины? Сколько целлюлозно - бумажных комбинатов губят лес? Корабли делают из пластмассы и стекловолокна, а вот бумагу только из дерева!..
Похрустывает седой мох, постреливают сучки. С ветвей древних сосен и елей свисают длинные космы. Сюда ветру не добраться, и пряди мха висят неподвижно. Не мох, а ведьмины волосы. Чем глубже в лес, тем сумрачнее и птиц все меньше. Из чащобы тянет грибной сыростью и прелыми листьями. Неба почти не видно, кое - где в хитросплетении ветвей сверкнёт бездонное голубое окошко и снова исчезнет. Из - под самых ног с оглушительным треском выломилась из зарослей большая черная птица и на бреющем полёте исчезла меж стволов. Артём от неожиданности остановился, не сразу сообразив, что это взлетел красавец глухарь.
Лес стал реже, мельче. И вот Артём шагает по молодому сосняку, едва достающему до плеча. Начались заросли пахучего багульника. Твёрдые сухие стебли цепляются за брюки, хлещут по ботинкам. Сладковатый запах багульника обступил его со всех сторон. Приятно закружилась голова. Ещё в детстве Артём слышал, что багульник усыпляет. То ли из озорства, то ли на практике захотелось проверить, он выбрал местечко посуше и прилёг на мох. Над головой шумят, покачиваются вершины молодых ёлок. Небо синее - синее, и совсем низко навис над поляной пухлый бок большого облака. Жёсткие узкие листья багульника у самого лица.
Он вдыхает приторный запах и, ощущая приятное одиночество, вспоминает Нину…
2
Он познакомился с ней у Алексея. Была какая - то вечеринка. В большой мастерской, заставленной картинами, горели толстые свечи, воткнутые в витые чугунные подсвечники. На подоконниках стояли круглые и квадратные аквариумы. Жирные вуалехвостки и плоские усатые скалярии проплывали, едва заметно шевеля плавниками. На низком столике - тарелка с помидорами и малосольными огурцами, вино, пиво. Большие баварские кружки с металлическими крышками. Алексей был подвержен всем веяниям моды и в угоду ей вместо электричества зажигал свечи. А общий их знакомый художник Вадик переплюнул всех: развесил на стенах полный комплект круглых дорожных знаков, на кухне выставил на полках массу пустых заграничных бутылок, а туалет украсил сотнями этикеток винно - водочного производства.
Нина сидела в низком кресле, закинув ногу на ногу. На черных лакированных лодочках дрожал отблеск свечей. Она заметила, как взгляд Артёма скользнул по её коленям, и улыбнулась, не изменив своей удобной и спокойной, но несколько вызывающей позы.
В мастерской были ещё два архитектора и Вадик. Архитекторы разгуливали по просторной мастерской и разглядывали картины, Вадик пил сухое вино и смачно закусывал огурцом.
- У меня есть к тебе, Артём, деловое предложение, - сказал Вадик. - Бросай свою живопись - не доходное это дело, - переходи на графику… Дам великолепную халтуру.
- С каких это пор ты стал работодателем? - усмехнулся Алексей. - Сколько тебя помню - ты только и делал, что носился по всем издательствам и редакциям в поисках шабашки…
- Вы теперь со мной не шутите, - ухмыльнулся Вадик. - Вчера утвердили на ставку главного художника одного небольшого издательства.
- По знакомству? - полюбопытствовал Алексей.
- А что же я, по - твоему, плохой художник?
- Никудышный, - сказал Артём. - Впрочем, ты и сам это знаешь. Поговорим лучше о рыбалке.
- Я не рыбак, - сказал Вадик и отвернулся.
Нина и архитекторы в разговоре участия не принимали. Архитекторы, закончив экскурсию по мастерской, уселись напротив Нины. Черноглазый, с буйной шевелюрой вокруг белого холеного лица Марк - Артём частенько встречался с ним у художников - придвинул свой стул вплотную к девушке и стал рассказывать о проекте нового кооперативного дома, который они с приятелем на днях закончили.
Приятель молчал. Был он русоволос, с широким, гладко выбритым добродушным лицом, звали его Вася. Артём впервые его видел.