Человек не видел их: он дышал, высоко запрокинув голову, стараясь хоть на несколько секунд отсрочить смерть. Андреев, отодвигая руками кочки и траву, шёл к тонущему упорно, как к собственной судьбе. Да этот человек и был судьбой и Андреева, и Гонты, и многих других их товарищей…
2
- Я из концлагеря под Деснянском. Месяц назад гитлеровцы привезли туда две тысячи военнопленных. Они строят аэродром для авиации дальнего действия… С подземными ангарами и полной маскировкой… Собираются бомбить оттуда Москву…
Человек, которого Андреев и Назар вытащили из болота, говорил тихо, скрипучим, словно отсыревшим, голосом и то и дело откашливался. Худ он был до такой степени, что казался муляжом, созданным для демонстрации костной арматуры. Но стоял прямо и независимо.
В землянке было сумрачно. Свет осеннего дня проникал через небольшое, овальных очертаний автомобильное стекло, вставленное под бревенчатый накат. Командир отряда и заместитель сидели в полумраке у дощатого, грубо сколоченного стола.
- Откуда вы узнали, что в лесу партизаны? - спросил заместитель.
- Слухом земля полнится.
- Именно в этом лесу?
У заместителя, стриженного ёжиком, были круглые бессонные птичьи глаза. Подтянутая, прямая фигура выдавала кадрового военного. Командир же, крупный, развалистый, с привычкой закладывать мясистую ладонь за портупею, служившую единственным знаком воинского отличия, явно был человеком штатским, человеком беседы, а не рапорта, быть может, в недавнем прошлом райкомовским работником или учителем.
И перед этими двумя, как перед судьями, стоял третий, покрытый свежей болотной грязью.
- Я знаю эти леса, - сказал человек из болота. - До войны служил здесь.
- Где здесь?
- Я бывший начальник Деснянского гарнизона Топорков.
Командир и заместитель переглянулись.
- Майор Топорков пал смертью храбрых при героической защите Деснянска, - звонко, с торжеством в голосе сказал заместитель. - Посмертно награждён орденом боевого Красного Знамени.
- Не знал, - безучастно ответил человек из болота. - Но я майор Топорков. А вы майор Стебнев. В марте сорок первого вы приезжали к нам из штаба округа читать лекцию о преимуществе отечественного стрелкового оружия над немецким.
Заместитель пристально всмотрелся в человека, стоявшего перед ним, и наконец поднялся.
- Минутку! - И вышел из землянки.
- Сядь, Топорков, а то от сквозняка упадёшь, - сказал командир, едва за заместителем закрылась дверь. - Не серчай. Стебнев у меня человек дошлый. По контрразведке работает… Вот поешь!
С усилием повернув своё могучее шестипудовое тело, он достал из дощатого ящичка в углу землянки ржаную полбуханку, несколько печёных картофелин и зелёную бутылку, заткнутую кукурузным початком. Выставил всю эту снедь на стол и налил сизый самогон в кружку.
- Выпей, майор, и закуси.
Человек выпил, взял картофелину и стал медленно, безучастно жевать, как будто исполнял тяжёлую, ненужную, но обязательную работу.
Командир смотрел, как по-старчески, кругообразно движутся его челюсти. Неизвестно, почему он поверил этому человеку. Может быть, полагался на чутьё. Может быть, он уже знал таких людей - выжженных войной, не побоявшихся взять на себя за эти полтора года столько, что иному и века не хватит.
- Ешь, - повторил он басовито и добавил потише, как будто стесняясь своего сочного голоса: - Теперь и о себе думать надо. Слава богу, живой!
Пришлый направил на командира свой сверлящий взгляд.
- За мой побег в бараке каждого пятого должны расстрелять, - сказал он. - Всего двадцать человек. Ребята знали и согласились. Так что я чужой жизнью живу. За всех… За двадцать!
Командир, вздохнув, отвернулся к окну.
- Да! Насмотрелись мы смертей… Я вот в мирное время оперу "Мадам Баттерфляй" любил, - сказал он негромко. - переживал… за её страдания. А теперь думаю: чем меня после войны расшевелишь?
Человек из болота отодвинул кружку. От еды и от выпитого его впалые щёки пошли алыми пятнами.
- Оружия нам! - хрипло сказал он. - Мы в плену, но мы в том не повинны. Оружия нам! Подпольный комитет готовит восстание. Мы весь этот аэродром уничтожим, командир! Оружия нам!
Долгие часы лесных скитаний он нёс эту мысль об оружии и теперь, казалось, боялся её потерять, боялся поддаться покою и теплу.
Командир продолжал смотреть в окно.
А там, в центре партизанского лагеря, возле коновязи, щуплый партизан в длинной складчатой шинели с отвисшим хлястиком стриг машинкой товарища, усадив его на алюминиевый ящик из-под немецких мин.
"Клиент", здоровенный парень с маленькой, словно бы лишённой затылка, головой и с красными ладонями-клешнями, морщился и ругал парикмахера:
- Чёрт, ну и скребёшь, как корова языком…
- Дождик, - бойко оправдывался тот. - Мокрый волос, он как спираль Бруно, жёсткий и вьющий… И машинка дореволюционная… "Коржет"… Сами обещали трофейную "американку". Мне бы фирмы "Брессайн"!
- Трофейную! Он тебя так пулями обстрижёт… Ой! Баранов тебе стричь, Беркович! - дёрнулся парень.
- А я что делаю, Степан? - спросил парикмахер.
И не успел парень вникнуть в смысл этих слов - только лоб нахмурил, соображая, - как за спиной Берковича вырос строгий, туго затянутый в талии заместитель командира отряда Стебнев.
- Беркович, к командиру!
3
Заросший щетиной, тощий - кости под кожей, словно расчалки, - человек повернулся к Берковичу. Профессиональным взглядом парикмахер отметил пучки коротких белых волос, которые проросли на плохо обритой голове.
Позади парикмахера встал Стебнев.
- Беркович, ты в Деснянске майора Топоркова знал? - спросил командир.
- Так точно… Стригся лично у меня. Фигура! Пользовался одеколоном "Северное сияние".
И парикмахер снова встретился взглядом со странным, оборванным и грязным человеком. Какие пустые, выцветшие, нездешние были у него глаза!
Парикмахер смолк. Он ощущал подтекст всей этой сцены, но не мог его понять. Его восприятие жизни было бесхитростным и ясным, как стрижка "под ноль".
- С этим человеком знаком?
Беркович пожал плечами.
- Можешь идти!
Парикмахер медленно поднялся по ступенькам. И обернулся.
Человек сидел за столом, склонив голову, беспомощно открыв змейку шейных позвонков. Парикмахер подошёл к нему и остановился, словно бы изучая острый, резко очерченный затылок и созвездие тёмных родинок на шее.
- Товарищ майор! - позвал он неуверенно, но затем уже громко и обрадованно повторил: - Товарищ майор!
Человек поднял голову, но не обернулся.
- Да что же вы не сказали? - спросил парикмахер. - Да я бы по родинкам всегда узнал… Ой, война! Ай, война! Сказано ведь: "Слухом услышите - и не уразумеете, и глазами смотреть будете - и не увидите…" Ведь вы ж тёмный волос имели, товарищ майор. Вы ж солидный были брюнет…
- Оружия нам, - проскрипел Топорков, не глядя на парикмахера. - Оружия нам!..
- Можете идти, Беркович, - коротко бросил Стебнев.
- У вас есть оружие? Лишнее оружие?.. Ребята готовы, ждут. Охрану мы сомнём, но у них поблизости воинская часть. Без оружия нас перестреляет взвод автоматчиков… Ни один самолёт не вылетит с этого аэродрома!.. Ни один, никогда! - бессвязно говорил майор Топорков, и щёки его рдели, как уголья. - Надо только доставить оружие и взрывчатку к карьеру, где мы добываем гальку. Охрана там несильная. Если ударит группа из пяти-шести партизан…
- Оружие у нас есть, сидим на подготовленной базе, - сказал командир без особого энтузиазма и развернул карту. Среди зелени болот и лесов крохотной тёмной точкой значился на ней Деснянск. - А как доставить?
- Обоз, - сказал Топорков.
Командир и заместитель переглянулись.
- Нет, сейчас это невозможно.
- В лагере не могут ждать!
- Ты не кричи, майор… У всех нервы… Двинул бы к лагерю всем отрядом, да блокирован. Хорошо ещё, что болота их держат… А небольшой обоз… Можно было бы попробовать… Но… Нет, не могу!
- Это окончательно?
Командир и заместитель молчали.
- Это всё?
- Давай так, майор, - сказал командир и оттянул портупею своей крепкой ладонью. - Давай подождём группу Ванченко. Это мой начальник разведки. Вот он вернётся, и я тебе скажу… Ну?
Топорков не отвечал. Он сидел недвижно, как укор, как живой памятник тем, кто отправил его искать путь к свободе.
4
Вечерело. Под навесом, где на самодельных, из жердей, койках лежали и сидели раненые, горел костёр.
Молоденькая медсестра, склонившись над одной из коек, шептала:
- Ты потерпи… потерпи, Самусь. Вот кончится дождь, и пришлют за тобой самолёт. А там госпиталь, там тебя вылечат…
Отблески огня скользили по меловому лицу раненого.
- Светло там и чисто, - продолжала медсестра. - И все в белом ходят, и всю ночь у нянечки огонёк горит, и не спит она. Если что нужно - только руку к звонку протяни… И музыка звучит в наушниках…
У печи с большим котлом присел погреться старик Андреев. Отставил неразлучную снайперскую винтовочку, втянул ноздрями воздух, спросил у кубастенькой поварихи:
- Это с чем же кандер будет, со шкварками?
- Какие шкварки! - отвечала повариха. - Подвозу не стало. С комбижиром!
- С комбижиру какой кандер!..
Топорков сидел, закутавшись в шинель, немой и молчаливый, как индийский вождь. Он наблюдал за жизнью партизанского лагеря, этой неведомой ему ранее родной и в то же время бесконечно далёкой жизнью.