- А когда кино кончилось, Мишка мне и говорит: "Что это вы сегодня такая невеселая? Не танцуете? Обычно, говорит, всем девушкам киномеханики нравятся, а вы танцевать не желаете". А я, говорю, механиков не люблю, противные они, воображалы, из себя бог знает что воображают.
- Так и сказала?
- Ну! Так он после этого, понимаешь…
В сенцах опять заскрипела дверь, кто-то долго, неуклюже влезал.
- Девки! - позвал сиплый мужской голос. - Еще моетесь?
- Да!
- Воды еще принести?
- Нет, не надо. Хватит, папа.
- Ну ладно, мойтесь, полуночницы.
Девчата вымылись быстро и вышли в сени одеваться. Вынесли фонарь, торопились. Егор чуть привстал, глянул. И Степан увидел в его зрачках злые алчные огоньки. Девчата разговаривали.
- Нюрк, что я знаю?.. Сережка мне сегодня сказал.
- Что?
- Не скажу.
- Ну что, что?
- Не скажу!
- Ну, перестань!
- Все равно не скажу.
- Ну, как хочешь.
- Сказал: "К Нюрке свататься скоро пойду".
- Врешь! - счастливо, полузадохнувшись, воскликнула Нюрка.
- Честное слово, правда!
- Так и сказал?
- Да.
- Врет все!
А сама верила, верила.
Девчата ушли. Егор и Степан спустились с чердака, вернулись в мыльную.
- Конечно, врет! - с какой-то затаенной злобой сказал Егор.
- Ну, почему же врет? - возразил Степан. Но он и сам отчего-то разозлился. А ничего ведь такого, собственно, не было здесь сказано, все простое, обычное. Но это-то и разозлило его. Вот ведь живут люди, думают, говорят о чем-то.
- И нам помыться бы, - сказал Степан.
- Обойдешься.
- С лета не мылись. Эти… бекасы завелись. Может, на камнях рубахи пожарить?
- Погреемся да пойдем.
- Отдохнуть бы.
- А жрать что-то надо?
- Теперь наша забота только о еде.
- А что же… Схватил кусок, весной помоешься.
- Совсем мы заскорузли в этой землянке. Дымом пропахли. На людей стали не похожи.
- Ничего, весны бы только дождаться. Филимонова надо поймать. Да вот дома его все нет. Шастает где-то. Наверное, нас выслеживает… Тихо!..
В сенцах что-то стукнуло, там, возле двери, кто-то возился, отаптывал с валенок снег. Взялся за скобу. Егор и Степан схватили винтовки. Прицелились, замерли. Дыхание у них перебило. Они сидели молча, напряженно глядели на дверь. В сенцах еще повозились, и дверь отворилась. Сначала в помещение просунулся фонарь, а потом боком вошел человек. Он остановился и недоуменно смотрел на направленные ему в грудь винтовочные стволы, на угрюмые, бородатые лица, настороженные глаза. Он не испугался, долго рассматривал их, держа на весу фонарь, потом как-то уж очень спокойно и по-деловому глянул в угол, взял с полка пустое ведро и вышел. И когда выходил, долго перетаскивал через порожек ногу, Егор и Степан увидели под штаниной протез. Другая нога была в валенке.
За дверью неторопливо проскрипели шаги, и стало тихо. Егор и Степан, сжавшись, притаившись, как кошки, готовые к прыжку, еще некоторое время сидели молча в темноте и смотрели на дверь. Потом они разом, не договариваясь, выскочили из баньки и побежали. Бежали прочь, в поле бежали, не оглядываясь, и хоть знали, что за ними не будет сейчас погони, но было им страшно. Вот так же, наверное, с таким же непреодолимым ужасом убегает рысь от безоружного человека, если этот человек взглянул ей в глаза.
Остановились уже в лесу. Отдышались.
- Гад! Может, его пристрелить надо было? - сказал Егор. По по интонации голоса, по тому, как он сказал это, ясно было, что Егор не мог, не решился бы пристрелить. Он бежал от человека.
- Инвалид, - сказал Степан.
- Инвалид, - повторил Егор. И этим они сказали многое, и оба подумали: хорошо, что темно и не видят друг друга.
Они пошли.
Теперь они брели еще более усталые, чем прежде. Егор не просто матерился, падяя в ямы или спотыкаясь о пни, а вроде бы хватал зубами кого-то во тьме.
- Пожрать бы, - сказал Егор, и Степан понял, что сейчас они должны будут сделать все, и все сделают, лишь бы достать еды. Теперь они пойдут на все.
Теперь и ему, Степану, безразлично все, не жалко себя, не жалко людей, никого. Он все может. Он бездомный, безразличный, как зверь, он понимает теперь только голод и страх. Голод. И это гонит его вперед. Он знает, что надо достать где-то хлеба, мяса, набить желудок - ждать. Ждать неизвестно чего, но в этом логове, именно в нем, непроветриваемом, грязном, сыром, - ждать! Ждать и ждать. Ждать! Смотреть на дверь, слушать и притаиваться, и ощериваться, и прижиматься спиной к стене. И сейчас они добудут еду, убьют теленка или барана, положат на плечи остывающее, пахнущее кровью мясо и понесут его. Теперь им все безразлично.
Так он шел разбойничьим шагом, и в теле у него появлялась новая звериная сила и звериная злоба.
Они опять вышли в поле, одежда, отогревшаяся в теплой бане, обледенела. И вдалеке, за пургой, увидели огонек. Светилось где-то окошко. Пошли к нему. Шли крадучись, глядя вперед, в эту светлую точку, озлобленно и настороженно цепляясь за нее глазами.
Подошли к избе. Егор сделал Степану знак рукой, чтобы Степан ждал, а сам подкрался к окошку, заглянул.
- Что там? - подойдя и привстав на завалинку, шепотом спросил Степан.
В избе молодая женщина в одной нижней рубашке сидела напротив лампы и кормила грудью ребенка.
И вдруг из-за угла избы тявкнула собачонка. Она выскочила и бросилась к Егору, залилась громким лаем. Егор, замахнувшись на собачонку, отшатнулся к изгороди. И сразу же в другом дворе загумкала собака, ей отозвалась еще одна. И по всей деревне залаяли собаки.
Егор и Степан шли вокруг огородов, огибая деревню, а собаки лаяли на них.
И опять Егор со Степаном шли лесом и снова полем. Так они кружили по окрестности, а ночь уже подступала к рассвету.
Они вошли в деревню и постучали в дверь крайней избы.
- Кто здесь? - заспанным голосом, выходя в сени, спросила женщина.
- Свои, - надавив на дверь и пригнувшись, тихо сказал Егор.
- Кто "свои"?
- Что, не узнаешь? - сказал он так же спокойно и тихо.
Женщина подождала, помедлила, очевидно пытаясь припомнить, кто же это, и отворила. Она ойкнула, но Егор уже прошел в избу.
- Тихо, тетка, - Степан закрыл дверь.
- Чего надо-то? - испуганно глядя на винтовку, спросила женщина.
- Кто это, мам? - высунулся с печи белобрысый подросток. Он глянул, прищурясь, и вмиг вся сонливость исчезла, он сел и, спустив с печи ноги, хмуро уставился на вошедших.
- Собери-ка поесть, - приказал Егор женщине. - Да побыстрее. Не рассматривай, нечего смотреть.
Женщина сразу засуетилась возле буфета, все еще быстро и боязливо посматривая то на Степана, то на Егора.
- А вы кто такие? - строгим сердитым баском спросил подросток.
- Не твое дело!
- А что вы врываетесь?
- Заткнись давай!
Из-за плеча подростка выглянула девочка, маленькое курносенькое личико, растрепанные волосенки. Испуганно прижалась к брату.
- Деньги есть? - спросил Егор.
- Никаких денег у нас нет, - ответил подросток.
- Да какие же у нас деньги, - плаксивым голосом сказала женщина. - Одна работаю, а вон двое на шее.
- Сколько есть, все давай.
- Нет у нас, - повторил подросток.
Но Егор уже шарил по мелким ящикам буфета.
- В сундуке, наверное?
- Пусть берет, пусть! - сказала женщина, покопалась в жестяной банке из-под чая и швырнула на стол несколько затертых бумажек.
- А ты особо не вякай, - сказал Егор подростку. - А то вот прикладом по скулам как садану!
Но подросток ничего и не говорил, он пристально смотрел на Егора, и на губах его была презрительная гримаса: "Мерзавец!"
Женщина поставила на стол тарелку с квашеной капустой, выложила хлеб. Егор и Степан жадно набросились на еду. В избе было тихо, только слышалось, как они торопливо жуют, глотают, да в лампе потрескивал фитиль. И Степан расслышал, как девочка шепотом спросила у брата: "Кто это?" Степану почудилось, что брат ответил: "Бандиты".
- Ты, тетка, никому не говори, что мы тут были, - пригрозил Егор. - И своим скажи, - он кивнул в сторону ребятишек, - чтобы рта не открывали. А то под открытым небом будешь ночевать. Поняла? Зерно есть? Где зерно? Соль?
- Проваливай отсюда! - спрыгнул с печи подросток.
- А, сука! - Егор ударил его наотмашь.
- Сынок, сынок! - закричала женщина, оттаскивая и закрывая собой мальчишку. - Бери вон, в чулане! - крикнула Егору.
Егор полез в чулан, а женщина сердито затолкнула подростка в угол за занавеску. Егор втащил в избу тяжелый мешок, развязал и часть зерна отсыпал на пол.
- А ведь ты Барканов? - вдруг сказала тетка.
Егор вздрогнул и приподнял голову.
- Твоя мать к нам в гости ходила. Моей старшей сестре подружкой была.
Егор покатал мешок, поворочал нерешительно и, зло сплюнув, вскинул на плечо.
- Обозналась… Не было у меня матери…
Оглянувшись, Степан увидел устремленные на него ненавидящие детские глаза.
"А мои-то ребятишки? Тоже… Вот так же?"
Болью отозвалось у него в душе то последнее, что называлось еще человеческим.