И верили, и не верили женщины Анюте, но шли, направлялись к Лиде Шавейко, - она по-прежнему, как будто ничего не изменилось, изо дня в день открывала магазин и отсиживала свои часы за прилавком, хотя торговать и нечем было.
На вопрос, правда ли, что Мишка Рыкуль прислал ей письмо, Лида краснела и отрицательно мотала головой:
- Нет. Никакого письма нету…
Возвращались, расходились женщины по своим хатам, и на языке, в мыслях у каждой было, не давало спокойно жить и работать одно и то же:
- Где, где теперь наши?
С этими словами женщины ложились поздно вечером спать, с этими словами вставали чуть свет (непривычно жестки и холодны были их без поры ставшие вдовьими, постели).
* * *
А "наши" между тем счастливо, без всяких приключений, добрались до Ельников. Возле военкомата - нового, под белой жестью здания, стоявшего на тихой окраинной улочке, обсаженной с обеих сторон высоченными островерхими тополями, - толпились уже мужчины из других ближних - полевых - деревень. (Вообще весь Ельникский район делился на полевой и лесной. Жителей полевых деревень звали полевиками, а лесных - лесовиками.) Из мобилизованных спешно формировали отделения, взводы, назначали командиров и пешим порядком отправляли по дороге на Лоев. То оттуда, то отсюда слышались голоса:
- А баня, баня когда будет?
- Хотя бы в армейское одели, винтовку в руки дали. А так, случись что…
- Оденут, обуют и винтовку дадут… Подождите, - отвечали работники военкомата.
- А идти долго? Почему на поезде не отправляют?
- Где, в какой стороне фронт? Почему мы не на запад должны идти, а на восток?
- Так ведь прежде чем на фронт, стрелять научиться надо!
- Товарищ начальник, а на сколько суток харчами запасаться?
- Немец, где немец сейчас?
- Правда это, что Гитлер наступает, а мы отступаем?
- О-ё-ёй, только бы он сюда не приперся. Женки тут, дети…
- А нас с тобой на что в армию берут? Не припрется!
- Это не от нас с тобой одних зависит.
- Говорят, сила у немца великая.
- А у нас что, маленькая?
- Разговоры! Прекратить разговоры! Вы где - на базаре?
- В армии ни о чем не спрашивают. Скажут, все, что надо, скажут.
Великолесские держались возле военкомата своим гуртом. Толпились у подвод с мешками, жадно курили. Но вот Иван Дорошка, который отлучался, поднимался по лестнице в здание военкомата, вышел оттуда с человеком в военном.
- Кто из Великого Леса, сюда! - объявил Иван громко, чтобы все слышали.
Великолесцы все разом подались вперед, ближе к военкомату. Иван крикнул:
- Внимание! - и сбежал со ступенек.
И тотчас заговорил военный, небольшого роста, плечистый и уже немолодой, заговорил сурово, громко произнося, будто отдавая команду, каждое слово:
- Товарищи, вы уже знаете, что фашистская Германия вероломно, без объявления войны напала на Советский Союз… Наши войска ведут кровопролитные бои, защищая каждый рубеж, каждую пядь нашей священной земли. Вскоре вы тоже вступите в бой. Поэтому ведите себя по-военному, как и подобает советскому солдату. Слушаться только приказов командиров. Никакой самодеятельности! Враг коварен, в любое время и в любом месте могут быть бомбежки и десант! Поэтому дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина! Напоминаю - любое отставание от своей команды будет расцениваться как дезертирство, и караться по законам военного времени…
Перевел дыхание, развернул красную папочку, которую до этого держал под мышкой, стал делать перекличку, сразу объявляя, кто в какую команду назначается и где, в каком месте сбор.
Когда перекличка была закончена, военный спросил:
- Всех я назвал, никого не пропустил?
- Меня не назвали, - первым откликнулся Василь Кулага.
- И меня, - проговорил тихо, потому что стоял совсем близко от военного, Иван Дорошка.
Военный заглянул в свой список, еще раз пробежал по нему глазами сверху вниз.
- Кулага Василий и Дорошка Иван поступают в распоряжение райкома партии. Ясно?
Василю Кулаге и Ивану Дорошке не все было ясно. Но спрашивать ни о чем не стали: выяснится, все в скором времени выяснится.
- Если ясно, прошу разобраться по командам.
Великолесцы стали прощаться, каждый разыскивал тех, кто попал в "его" команду.
- Бывай, Матей!
- Счастливо, Гришка!
- Дай бог свидеться!
- Только бы живыми вернуться!
- Меньше пей, Демьян!
- А ты, Юлик, держи язык за зубами, а то повыбивают зубы-то. Это тебе не в Великом Лесе…
- Прости, если что не так…
- Чего там, война спишет!
Иван Дорошка и Василь Кулага тоже затесались в толпу. Одному подавали руку, со вторым обнимались, кого-то целовали. Знакомые были кругом не только лица - люди были знакомые. Сколько чего сообща было пережито, изведано, сколько работы переделано! Не всегда приглашали друг друга в гости, не все вели короткое знакомство, но близость, присутствие соседа чувствовали. Каждый чувствовал, хотя вслух об этом, может, и не говорил.
Дольше всего Иван задержался возле брата, Пилипа. И руки жали друг дружке, и обнимались, и целовались. Расставались-то, как знать, на какое время, возможно, и навсегда…
- Ты, Иван, хоть чуток похитрее будь, - наказывал Пилип брату. - А то ты весь на виду. Не все таких любят, чтоб ты знал.
- Привык, иным быть не могу, - признавался Иван. И в свою очередь тоже поучал брата: - Не подведи, не оплошай. Честно воюй, чтоб потом стыдно за тебя не было. Враг силен, но мы ему рога обломаем. Помни, в самую трудную минуту помни об этом!..
Вроде и не были так уж дружны, когда жили в деревне, Иван с Пилипом, каждый был занят самим собою, своими заботами, но любили братья друг друга.
- Бывай, Пилип!
- Бывай, Иван!
И отвернулись в разные стороны, пряча глаза, смешались с толпой, чтобы скрыть предательскую слезу, которая выкатилась на щеку.
Уже солнце заметно перевалило за полдень, а жара не спадала - давила, сушила во рту, брала измором. И - ни ветерка. Млели высоченные тополя возле военкомата, млели, глотая от жажды слюну и обливаясь потом, люди. Мужчины расстегивали вороты рубашек, сбрасывали с себя пиджаки, стеганки - кто что прихватил в дорогу из расчета на то, что нелегка она будет: будут и зябкие ночи, и долгие обложные дожди, и пронзительные стылые ветры. С мешками, брошенными за спины, с надвинутыми на самые глаза козырьками кепок ходили, слонялись взад-вперед, разговаривали, шутили, смеялись, а больше - плакали. Кто открыто, как бобер, кто бесслезно, нутром, по-мужски глубоко и незаметно.
Бурлило, не унималось людское море перед военкоматом в Ельниках. Да разве в одних только Ельниках!
* * *
Секретарь райкома партии Роман Платонович Боговик принял Ивана Дорошку и Василя Кулагу только к вечеру.
- Извините, товарищи, - сказал Роман Платонович, едва они вошли к нему в кабинет. - Знаю, ждете меня, но раньше принять не мог.
Роман Платонович вроде бы еще больше поседел, под глазами залегли темные круги. Наверно, почти не спал Боговик ночами. Как и всегда, когда к нему входили, он быстро прошагал навстречу, подал и Ивану Дорошке, и Василю Кулаге теплую, широкую, как лопата, руку.
- Присаживайтесь, - указал на стулья, стоявшие по обе стороны большого, застланного красной скатертью стола.
Долгий, казавшийся бесконечным июньский день угасал. Садилось, пряталось за горизонт знойное летнее солнце, обливая золотом пышные кроны деревьев в парке. Лучи, пробившись сквозь густую листву, падали в окно - золотистая полоска пролегла через весь стол; в столбе света плавали, плясали серебристые пылинки.
- Вы, конечно, недовольны, - глядя своими карими, как сгустки меда, глазами то на Ивана, то на Василя, начал Роман Платонович. - Только говорите начистоту.
- Чем, Роман Платонович, нам быть недовольными? - сказал, словно вздохнул, Иван Дорошка.
- Ну-у… - не спешил Роман Платонович. - Что райком вмешался, не отпустил вас вместе с остальными на фронт.
- А почему нас оставили в распоряжении райкома? Что это значит, что нам… Что мы будем делать? - Василь Кулага сопел, как кузнечный мех: не привык он бывать в райкоме, разговаривать с начальством.
- Почему вас оставили? Н-ну, во-первых, не одних вас, а все руководство. Сельсоветское, колхозное и районное. Война, на фронте нужны люди, но ведь и тут, в тылу, тоже…
- Так мы что, на фронт не пойдем? - насторожился Василь Кулага.
- Покамест нет.
- А где же… Где мы будем?
- Домой пойдете.
- Домой? Так нас же… Что о нас люди скажут?
- Скажут то, чего вы стоите, что заслужили. Умные - поймут, а дураки… На всякий роток, как говорят, не накинешь платок. И ты, Иван Николаевич, так же рассуждаешь, как товарищ Кулага?
Роман Платонович внимательно и долго глядел, не сводил глаз с Ивана Дорошки, будто хотел насквозь пронзить его взглядом, прочесть, что у него на уме.
- Я, Роман Платонович, солдат… Солдат партии… Где мне скажут быть, там и буду… Что прикажут, то и буду делать.
- Иного я от тебя и не ждал. - Видно было, что Роман Платонович рад, именно такой ответ хотел услышать от давнего друга.
- Вот что, хлопцы, - совсем по-свойски обратился он к Ивану Дорошке и Василю Кулаге, переходя почти на шепот: - Пока что… события складываются не в нашу пользу. Враг взял Брест, Барановичи…
- Не может быть! - даже привстал Иван Дорошка.