ПОСЛЕДНИЙ ГОД ХОДА ФОРЕЛИ НА ХАЙМЕН-КРИК
Вечная память старому пню! Хаймен-Крик был назван в честь Чарльза Хаймена, долбаного пионера и первопроходца этих земель, на которых никто не хотел поселиться - настолько они были тощи, уродливы и тоскливы. Шел 1876 год, когда он построил избушку на берегу крохотного ручья, орошавшего бесплодную гору. Спустя некоторое время ручей окрестили Хаймен-Крик.
Мистер Хаймен не умел ни читать, ни считать и полагал, что ему это только на пользу. Мистер Хаймен жил случайными заработками годы и годы, годы и годы.
Ваш мул стер подкову?
Позовите мистера Хаймена, и он подкует.
Сгорела изгородь?
Позовете мистера Хаймена, и он поставит новую.
Мистер Хаймен всю жизнь просидел на диете из смолотой вручную муки и брюквы. Он покупал пятидесятифунтовый мешок зерна и сам толок его в ступке пестиком. Он растил капусту на грядке перед избушкой и относился к ней так, будто это была призовая орхидея.
За всю свою жизнь мастер Хаймен ни разу не выпил кружки кофе, не позволил себе ни сигаретки, ни глоточка спиртного, ни бабенки и искренне считал, что был бы большим дураком, если бы позволил.
Зимой небольшая стайка форелей поднимается по Хаймен-Крик, но летом в ручье рыбы нет, поскольку он пересыхает.
Мистер Хаймен время от времени вылавливал пару-другую форелей и съедал их с пшенично-капустным гарниром, и вот однажды он почувствовал себя таким старым, что ему навсегда расхотелось работать, а выглядел он при этом уже так, что дети его боялись, называли злым стариком и не подходили близко к хижине.
Но мистера Хаймена все это не волновало. Уж до чего ему не было дела, так это до детей. Чтение, письмо, дети - все это в одном роде, думал мистер Хаймен и молол зерно, растил капусту и вылавливал пару-другую форелей, если они заплывали в ручей.
Лет тридцать подряд он выглядел на все девяносто, а затем обратил внимание на то, что помирать пора, да так и сделал. И лишь только он помер, как форель перестала заходить в Хаймен-Крик. Форели не стало смысла заходить в ручей, раз старикан помер.
Ступка и пестик свалились с полки и разбились.
Избушка сгнила.
Сорняк задавил капусту
Через двадцать лет после смерти мистера Хаймена несколько человек из общества рыболовов и охотников расселяли форель по окрестным ручьям.
- А чего бы сюда не запустить десяток? - сказал один из них.
- И верно, - подхватил другой
Они опорожнили бидон с молодью форели в ручей, но как только форель касалась воды, она поворачивалась кверху своим белым брюшком и, уже мертвая, плыла вниз по течению.
ФОРЕЛЬ, УМЕРШАЯ ОТ ПЬЯНСТВА
То, что я вам хочу рассказать, это - не отходы из выгребной ямы воображения.
Это - факт, это - реальность.
Одиннадцатидюймовая форель была убита. Душа ее отлетела навеки от вод земных, после того как форель хлебнула глоток портвейна.
Умирать так - это против всех форельих правил. Это противоестественно.
Для форели смерть от естественных причин - это когда рыбак сломает ей шейные позвонки или когда ее поразит грибок, нити которого ползут по ее телу, словно сахарные муравьи, пока вся форель не окажется похороненной в гибельной сахарнице.
Для форели естественно попасть в западню бочага, пересыхающего под конец лета, или очутиться в птичьем клюве или в звериных когтях.
И даже умереть от загрязнения воды, задохнуться, наглотавшись человеческих экскрементов, - это тоже естественно.
Бывают и такие форели, которые умирают от старости, и воды уносят их белые бороды в океан.
Все это в порядке вещей, но смерть от портвейна - это нечто иное.
Этого не прочтешь в "Трактате об уловлении рыб крюком", находящемся в "Своде Св. Олбанса" и написанном в 1496 г. Этого не прочтешь в книге "Маленькие хитрости меловых ручьев" Х. К. Хатклифф (1910). Этого не прочтешь в "Истине, которая удивительнее рыбалки" Беатрис Кук (1956). Не прочтешь и в "Северных мемуарах" Ричарда Фрэнка (1694). Не прочтешь в "Я иду рыбачить" У. С. Прайма (1873). Молчат на эту тему "Ловля форели и изготовление мух на форель" Джима Квика (1957). Нет ничего в "Некоторых наблюдениях за рыбами и плодами" Джона Тавернера (1600). Ни слова в "Реки не дремлют" Родерика Л. Хейга Брауна (1946). Не упоминается об этом в эссе "Пока рыба делает нам честь" Беатрис Кук (1949). Не отмечено в "Удильщике на муху с точки зрения форели" Кол. У. Хардинга (1931). Остается незамеченным в "Этюдах меловых ручьев" Чарльза Кингсли (1859). Не пишется в "Форельном безумии" Роберта Трейвера (1960).
Подобный факт не приводится в "Солнечном дне и сухой мухе" Дж. У. Дунна (1924). Обходится стороной в "Просто рыбалке" Рея Бергмана (1992). Заминается в "У створа" Эрнеста Г. Швибера, Мл. (1955). Не фиксируется в "Искусстве ловли форели на стремнинах" Х. К. Хатклиффа (1863). Его нет в "Старых мухах в новом обличье" К. Э. Уокера (1898). Без него обходится автор в "Весне рыболова" Родерика Л. Хейга Брауна (1951). Отсутствует он в "Решительном удильщике и ручьевой форели" Чарльза Бредфорда (1916). Не найдешь его в "Женщины могут рыбачить" Чизи Фаррингтон (1951). Не хватает этого факта в "Рассказах о Новой Зеландии - Рыбацком Эльдорадо" Зейны Грей (1926). Упущен он в "Путеводителе удильщика на муху" Г. К. Бейнбриджа (1816).
Нигде не упоминается о смерти форели от глотка портвейна.
Описание Главного Палача:
Мы пробудились ни свет ни заря, когда снаружи было еще темно. Со смутной улыбкой на лице он зашел в кухню, где мы поглощали завтрак.
Жареная картошка, крутые яйца и кофе.
- Эй, старая блядь! - сказал он. - Кинь-ка мне соль!
Снасти были уже в машине, так что оставалось только сесть и поехать. С первыми лучами зари мы выбрались на дорогу, ведущую в горы, и отправились навстречу заре.
Свет, струившийся из-за деревьев, был как вход в вечный и полный чудес универмаг.
- Вчерашняя девчонка была недурна, - оказал он.
- Ага, - сказал я. - И ты не сплоховал.
- Если зверь бежит на ловца…
Оул-Снайф-Крик был маленьким ручейком, всего несколько миль длиной, но в нем была неплохая форель. Мы выбрались из автомобиля и прошли четверть мили вниз под горку к ручью. Я начал расставлять свои снасти. Он достал пинту портвейна из кармана куртки и сказал:
- Может быть…
- Нет, спасибо, - ответил я.
Он хорошенько хлебнул, затем повел головой из стороны в сторону и сказал:
- Знаешь, что мне напоминает этот ручей?
- Нет, - сказал я, навязывая желто-серую муху на лидер.
- Он напоминает мне влагалище Эванджелины9, неотступную мечту моего детства и движущую силу юности.
- Недурно сказано, - ответил я.
- Лонгфелло был Генри Миллером моего детства, - добавил он.
- Забавно, - сказал я.
Я забросил муху в маленький омут, окруженный по краям ожерельем из еловых иголок. Иголки медленно плыли, описывая круг. Казалось невероятным, что они упали с деревьев. Они смотрелись в омуте так естественно, будто выросли прямо из воды.
На третий раз у меня была хорошая поклевка, но рыба сорвалась.
- Черт, - сказал он. - Похоже, мне сегодня удастся увидеть, как ты рыбачишь! Украденная картина в соседней комнате, сэр!
Я закидывал снасть все выше и выше по течению, приближаясь к выходу из каньона, похожему на каменную лестницу. Затем поднялся по ней с таким видом, словно входил в большой универсальный магазин. Я поймал трех форелей в заброшенном и позабытом отделе. Он даже не доставал своих снастей. Просто шел за мной следом, пил свой портвейн и глазел по сторонам.
- Прелестный ручей, - сказал он. - Он напоминает мне слуховой аппарат Эванджелины.
Мы остановились у большого омута, который образовывался при вытекании ручья из секции детских игрушек. В начале омута вода была как молоко, но затем она становилась зеркальной и отражала тень большого дерева. Солнце к этому времени уже всходило. Было видно, как оно поднимается из-за верхушек гор.
Я забросил муху в молоко и позволил ей свободно плыть вдоль толстой ветви, по направлению к сидящей на ней птице.
Плафф!
Я рванул крючок, и форель запрыгала в воздухе.
- Жирафы взбегают на Килиманджаро! - заорал он, припрыгивая вместе с каждым прыжком форели. - Пчелы взлетают на Эверест! - продолжал орать он.
У меня не было с собой подсачника, так что мне пришлось выводить форель на край омута и вытягивать ее на берег.
По боку форели шла широкая красная полоса. Это была отличная радужная форель.
- Красота-то какая! - воскликнул он.
Он взял форель в руки, и та забилась.
- Сломай ей шею, - предложил я.
- У меня есть другая идея, - сказал он. - Прежде чем я убью ее, мне бы хотелось скрасить ее последние минуты. Ей надо подкрепиться.
Он достал бутылку портвейна из своего кармана, отвинтил колпачок и влил порядочную дозу в глотку форели.
Тело форели свело судорогой.
Ее трясло мелкой дрожью, словно телескоп при землетрясении. Форель широко разевала рот и стучала зубами, совсем как человек.
Он положил форель на белый обломок скалы головой вниз, и из ее рта вытекло несколько капель вина, оставляя на камне ржавый след.
Теперь форель лежала неподвижно.
- Она умерла счастливой, - сказал он. - Вот моя ода Анонимным Алкоголикам. Взгляни!