III
В дверь стучали, и г-н Назарие решил по-настоящему проснуться. Уже добрых полчаса он плавал в полусне. Приоткрывал глаза, ощущал свежесть утра, залитую светом комнату и неудержимо засыпал. Сон был воробьиный, прерывистый и оттого еще более роскошный. Борясь с ним, человек словно бы растягивал блаженство, которое вряд ли когда еще ему перепадет. И чем упорнее он сопротивлялся сну, тем неодолимее в него соскальзывал. Еще минутку, еще, еще... Как будто подспудно в нем тлела уверенность, что блаженство это эфемерно, что очень скоро он будет отторгнут от благодати этого парения и выкинут на твердую почву дня. Стук в дверь разбудил его со всей определенностью.
- Целую руку, барин!
Пожилая женщина, улыбаясь, внесла поднос с молоком.
- Я заспался. Наверное, очень поздно, - пробормотал г-н Назарие.
Женщина потупилась.
Г-н Назарие потер лоб. Голова побаливала, во рту было горько. Его вдруг охватили угрызения совести за то, что он так долго валяется в постели. Блаженство, которое никак его не отпускало, казалось ему теперь постыдным. Сразу, без всяких причин, навалилась грусть, усталость, безысходность - обычные его спутники при пробуждении на новом месте. Огромная яма внутри, и все туда ухает... Но когда он вспомнил про коньяк, который распивал ночью, его взяла настоящая злость на себя. "Ну, ладно, золотая молодежь прожигает жизнь, а ты-то куда?"
- Теплой водички, барин?
Нет, никакой теплой водички, никакого баловства. Г-н Назарие чувствовал необходимость наказать себя, и посуровее. Холодные обливания, вот что ему надо.
Женщина вышла, и г-н Назарие энергично соскочил с постели. Тяжесть и боль в голове не проходили. Он налил в лохань холодной воды и стал плескаться. Одно за другим припомнились ему происшествия этой ночи, и он чуть не рассмеялся. Что там ему вчера примерещилось, что за глупые страхи! Довольно посмотреть вокруг: этот яркий свет, эта осенняя свежесть, это горячее молоко, младенческий, кроткий пар над чашкой, и сразу становится ясно, что вчерашнее - ерунда, темная игра воображения. "И хоть бы еще курить умел по-человечески", - иронизировал над собой г-н Назарие, одеваясь. Потом он присел к столу и медленно выпил до дна чашку молока, не тронув варенья и масла. Отломил кусок гренка и, хрустя, принялся заканчивать свой туалет. "Вчерашний ужин отменным не назовешь, - подумал он. - Если бы я не перебил аппетит коньяком, сегодня был бы голоден как зверь. Да, ужин не удался, и это все заметили. От жаркого разило бараном, овощи перепарены. Слава Богу, выручила мамалыга с брынзой, со сметанкой... - Он улыбнулся, взглянув в зеркало. - Какой заросший. Может быть, поэтому она спросила про теплую воду? Но теперь уже поздно, ничего, обойдусь холодной".
Он не спеша достал из чемодана бритвенный прибор и стал намыливать щеки. Веселый мотивчик выплыл на поверхность памяти и закачался, то теряясь, то прорезываясь опять:
Les vieilles de notre pays...
"Это Егор пел сегодня ночью", - вспомнил он с удовольствием. Вспомнились ему и обстоятельства, вынудившие того запеть. "Он почувствовал то же самое". Эта мысль вызвала улыбку. С какой легкостью он сейчас улыбался, какой далекой и нелепой казалась ему ночная сцена. Он весело водил помазком по подбородку. "И при всем при том что-то было. Как будто кто-то еще меня слушал. Я прекрасно помню. И за столом... Привиделось? Да нет, дело, пожалуй, нешуточное". Но сейчас столько света было в комнате, столько надежности в белых стенах, в клочке ясного неба, пойманного зеркалом, в ощущении душистой мыльной пены на щеках...
Г-н Назарие аккуратно укрепил бритву; каждый жест доставлял ему удовольствие, прикосновение к каждому предмету. Он начал бриться, глядясь в зеркало, вытянув губы трубочкой и пытаясь придать этой гримасе изящество, чтобы не повредить симметрии лица.
* * *
Утро г-н Назарие провел, гуляя по полям без определенной цели. Мыслями он был далек от протоистории. Впрочем, никаких надежд на сколько-нибудь удачные раскопки он и не питал - слишком монотонны были здешние просторы. К северу от усадьбы, ближе к селу, правда, начинались курганы, но г-н Назарие намеренно пошел в противоположную сторону, в поля, еще не тронутые зябью. Ни облачка, ни тени не набегало на небо, сколько хватало глаз, и все же солнце не утомляло своим светом, неизвестные птицы взметывались вверх, верещали кузнечики и сверчки: тишина великая, но живая, незастойная. Даже шум человеческих шагов вливался в эту мелодичную смесь мелких звуков, которые и были безмолвием и пустотой равнины. "Знаменитая мунтянская степь, - думал г-н Назарие. - Еще две-три недели - и все, конец каникулам. Бухарест, студенты, экзамены, рабочий кабинет. Хорошо бы хоть в Бэлэноае довести дело до конца..."
Он вернулся в усадьбу за несколько минут до назначенного для обеда часа. В парке встретил Симину, она гуляла одна.
- Добрый день, деточка, - сердечно поздоровался профессор.
- Добрый день, господин профессор, - улыбаясь, ответила Симина. - Вы хорошо спали?.. Мама вас тоже об этом спросит, но я хотела бы узнать первая...
Ее улыбка незаметно перешла в короткий смешок. Профессор смотрел и не мог отвести глаз от ослепительно хорошенького личика. Как дорогая кукла: такая безупречная красота, что кажется искусственной. И зубки слишком белы, и слишком черны кудри, и ротик ал до неправдоподобия.
- Превосходно спал, деточка, - сказал г-н Назарие, подходя к ней поближе и протягивая руку погладить ее по головке.
Дитя и впрямь было дивное, но он вдруг почувствовал, что не посмеет ее погладить, она отталкивала своей улыбочкой, и он конфузливо убрал руку. Нет, Симина уже не дитя. Девять лет, так было сказано вчера вечером, но сколько женственности в походке, сколько грации в мягких, округлых жестах.
- А вы не отрывали господина художника от работы сегодня ночью? - лукаво спросила Симина, чуть сморщив лобик.
Г-н Назарие даже не попытался скрыть удивление. Напротив, он обрадовался случаю показать, что попался на Симинину хитрость, и так скорее завоевать ее дружбу.
- Откуда же ты знаешь, что я был ночью у господина художника?
- Ниоткуда, я это придумала!
Она рассмеялась. Профессор стоял перед ней, большой и неловкий. Симина сделала серьезное лицо.
- Всегда, когда у нас двое гостей, они собираются вместе, - сказала она. - Комната господина художника самая лучшая. Туда обычно все и приходят...
Она не договорила, вернула на лицо победоносную усмешку и, подавшись к г-ну Назарие, шепотом продолжила:
- Но я думаю, что это нехорошо. Ведь господин художник работает. Он должен быть один по ночам...
При последних словах ее лицо потеряло улыбку, стало суровым, холодным, приказывающим. Профессор совсем смешался.
- Конечно, конечно, - промямлил он. - Один раз это случилось, но больше не повторится...
Симина взглянула ему в глаза, чересчур пристально, если не сказать дерзко, и, не прибавив ни слова, крутанулась на каблуках прямо перед его носом и зашагала в парк.
"Кажется, она знает что-то, чего не знаю я, - подумал г-н Назарие. - Уж не готовится ли заговор против Егора? Свидания по ночам в парке, романтические прогулки - этим обычно начинается... Симина, без сомнения, конфидентка".
Г-н Назарие зашел к себе в комнату помыть руки перед обедом. "Но довольно глупо посвящать в такие вещи ребенка, - думал он. - Да еще столь чувствительного, как Симина..."
Он поспешно спустился вниз и направился прямо в столовую. Уже прозвучал гонг. А его осведомили об этом домашнем обычае: через пять минут после гонга подают обед, сколько бы персон ни собралось. В столовой все были на местах, кроме Симины.
- Как вы почивали, господин профессор? - встретила его г-жа Моску.
Сегодня она выглядела пободрее. Или это дымчатое платье с бледно-розовым воротником ее молодило, - но она была свежа, оживлена, открытые руки так и порхали над столом.
- Кажется, вы хорошо выспались, - обронила Санда, пытаясь скрыть удивление.
Экономка встала в дверях, руки за спину, глядя в пол, как будто ждала распоряжений, а на самом деле жадно слушая, что ответит профессор.
- Я спал как нельзя лучше, - ответил г-н Назарие. - Сначала, правда, не мог заснуть, но господин Пашкевич был так любезен...
Он обернул лицо к Егору. Тот улыбался, поигрывая ножом. "Неужели он все им рассказал? - подумал г-н Назарие. - И про вчерашние возлияния, и, может быть, другие интересные вещи про меня..."
- Да господин Пашкевич вам, наверное, уже рассказал, - закончил он.
- Право, не знаю, что бы я мог рассказать, - возразил Егор.
Только тогда г-н Назарие смекнул, что Егор не стал бы, постеснялся бы рассказывать, как они вчера полуночничали. Конечно, сейчас вся эта чертовщина кажется такой далекой, такой нелепой... но все же другим о ней знать ни к чему. Он посмотрел Егору в глаза. Тот делал вид, что ничего не понимает и не помнит. "Да, ему тоже стыдно, - подумал г-н Назарие. - Как и мне".
Тут в столовую быстрым шагом вошла Симина и уселась по левую руку от г-жи Моску, сначала по кругу бегло оглядев присутствующих.
- Где вы гуляете, барышня? - обратился к ней Егор.
- Я ходила посмотреть, не пришли ли письма...
Санда покачала головой. Надо будет все-таки сделать ей замечание. Не при гостях, конечно, но все же надо будет ее как-нибудь отчитать за это пристрастие к бессмысленному вранью...