Содержание:
Глава 1 - ВЫРОДОК 1
Глава 2 - ВРАГ 2
Глава 3 - БИБЛИОТЕЧНАЯ ЛЕСТНИЦА 3
Глава 4 - ПЕРВОЕ ИСПЫТАНИЕ ДЖОНА БРЕЙНТРИ 5
Глава 5 - ВТОРОЕ ИСПЫТАНИЕ ДЖОНА БРЕЙНТРИ 7
Глава 6 - МЭРРЕЛ ИДЕТ ЗА КРАСКАМИ 9
Глава 7 - ТРУБАДУР БЛОНДЕЛЬ 10
Глава 8 - ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ МАРТЫШКИ 12
Глава 9 - ТАЙНА СТАРОГО КЕБА 14
Глава 10 - ВРАЧИ РАСХОДЯТСЯ В МНЕНИЯХ 16
Глава 11 - БЕЗУМНЫЙ БИБЛИОТЕКАРЬ 17
Глава 12 - ГОСУДАРСТВЕННЫЙ МУЖ 19
Глава 13 - СТРЕЛА И ВИКТОРИАНЕЦ 20
Глава 14 - ВОЗВРАЩЕНИЕ СТРАНСТВУЮЩЕГО РЫЦАРЯ 22
Глава 15 - ПЕРЕКРЕСТОК 24
Глава 16 - КОРОЛЕВСКИЙ СУД 26
Глава 17 - ОТРЕЧЕНИЕ ДОН КИХОТА 28
Глава 18 - ТАЙНА СИВУДСКОГО АББАТСТВА 29
Глава 19 - ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОН КИХОТА 30
Гилберт Кийт Честертон
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОН КИХОТА
Глава 1
ВЫРОДОК
Зала Сивудского аббатства была залита солнцем, ибо стены ее являли почти сплошной ряд окон, выходящих в сад, уступами спускающийся к парку и освещенный чистым утренним светом. Оливия Эшли и Дуглас Мэррел, почему-то прозванный Мартышкой, спешили использовать свет для живописи, она - для очень мелкой, он - для размашистой. Оливия тщательно выписывала нежные тона, подражая заставкам старинных книг, которые очень любила, как и вообще любила старину, хотя представляла ее себе довольно смутно. Мэррел, верный современности, обмакивал в ведра с яркими красками огромные как швабра кисти и ударял ими по холсту, которому предстояло стать задником любительского спектакля. Ни он, ни она рисовать не умели, и знали это, но она хотя бы старалась, а он - нет.
- Вот вы говорите, диссонансы, - рассуждал Мэррел почти виновато, ибо Оливия не отличалась благодушием. - А ваша манера сужает кругозор. В конце концов задник - та же заставка под микроскопом.
- Ненавижу микроскопы, - отрезала Оливия.
- Однако вам без них не обойтись, - возразил Мэррел. - Для такой мелкой работы вставляют в глаз лупу. Надеюсь, вы до этого не дойдете. Лупа вам не к лицу.
С этим трудно было спорить. Оливия Эшли была хрупкой девушкой с тонким лицом, а изысканное изящество ее зеленого платья отвечало кропотливой строгости занятий. Несмотря на свою молодость, она немного напоминала старую деву. Рядом с Мэррелом валялись тряпки, клочки бумаги и ослепительные образцы неудач, но ее краски и кисточки были разложены в идеальном порядке. Не для нее вкладывали наставления в коробки с акварелью, и не ей приходилось говорить, что кисточку не суют в рот.
- Вы меня не поняли, - сказала она. - Вся ваша наука, весь этот нынешний стиль уродуют и людей, и вещи. Смотреть в микроскоп - все равно что смотреть в сточную яму. Я вообще не хочу смотреть вниз, оттого я и люблю готику. Там все линии стремятся ввысь и указывают на небо.
- Указывать невежливо, - сказал Мэррел. - И потом, могли бы положиться на нас, небо и так видно.
- Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю, - отвечала Оливия, трудясь над рисунком. - Самая суть средневековых людей выразилась в их соборах, в острых сводах.
- И в острых копьях, - кивнул Мэррел. - Если вы что-нибудь делали не так, вас протыкали насквозь. Чересчур остро на мой вкус. Острей остроты.
- Они сами кололи друг друга, - возразила Оливия. - Они не сидели в креслах, пока ирландец бьет чернокожего. Ни за что не пошла бы на бокс! А дамой на турнире стала бы…
- Вы были бы дамой, но я не был бы рыцарем, - печально сказал Мэррел. - Не судьба. Родись я королем, меня утопили бы в бочке. Нет, я родился бы крепостным, или как их там… А может, прокаженным… В общем, кем-нибудь таким, средневековым. Только бы я сунулся в тринадцатый век, меня приставили бы главным прокаженным к королю, и я глядел бы в церковь через такое окошечко, как на вашей картинке.
- Сейчас вы туда вообще не заглядываете, - заметила Оливия.
- Предоставляю это вам, - сказал он и окунул кисть в краску. Писал он тронный зал Ричарда I, используя для этого, к ужасу Оливии, лиловые, багровые и малиновые тона. Ужасаться она была вправе, ибо сама выбрала сюжет и написала пьесу, хотя ее и сбивали более бойкие помощники. Речь в этой пьесе шла о трубадуре, который пел песни и Львиному Сердцу , и многим другим, включая дочь здешнего сеньора, увлекавшуюся любительским театром. Высокородный Дуглас Мэррел легко относился к нынешним неудачам, поскольку проваливался и на других поприщах. Знал он очень много, не преуспел ни в чем. Особенно не повезло ему в политике. Когда-то его прочили в лидеры какой-то партии, но в решительный момент он не уловил связи между налогом на лесные заповедники и применением в Индии карабинов старого образца, вследствие чего племянник эльзасского ростовщика, яснее представлявший себе, в чем дело, его обошел. С тех пор он выказывал любовь к дурному обществу, которая спасла стольких аристократов от беды, а нашу страну - от гибели. Любовь эта отразилась на его одежде и манерах - он стал небрежным и грубоватым, словно нерадивый конюх. Его светлые волосы начинали седеть, но он был еще молод, хотя и намного старше своей собеседницы. Лицо его - простое, но не обыденное - почти всегда казалось печальным, и это было смешно, особенно - в сочетании с галстуками, почти такими же яркими, как его краски.
- У меня негритянский вкус, - сообщил он, делая огромный багровый мазок. - Смешанные и серые тона, которые так ценят мистики, наводят на меня их любимую тоску. Вот, говорят, что надо возродить все кельтское. А почему не эфиопское? В банджо больше того-сего, чем в старинной лютне. Какой исторический деятель сравнится с Туссеном Лувертюром или Букером Вашингтоном ? Какой литературный герой - с дядей Томом и дядюшкой Римусом ? Франты хоть завтра станут чернить себе лица, как пудрили когда-то волосы. Да, я начинаю видеть смысл в моей растраченной жизни. Мое призвание - негритянский оркестр на пляже. В пошлости столько хорошего… Как вы думаете?
Оливия не отвечала, словно и не слышала. Она бывала язвительной, но когда становилась серьезной, лицо ее казалось совсем детским. Тонкий профиль и полуоткрытые губы напоминали не просто ребенка, а заблудившуюся сиротку.
- Я помню негра на старинном рисунке, - наконец проговорила она. - Волхва в золотой короне. Сам он был черен, но одежда его горела как пламя. Видите, и с негром, и с яркими цветами не так уж все просто. Такой краски больше нет, хотя я помню людей, пытавшихся ее сделать. Секрет утерян, как секрет цветного стекла. И золото уже не то. Вчера в библиотеке я видела старый требник. Вы знаете, что тогда писали золотом Божье имя? Теперь золотили бы только слово "золото".
После этой речи оба они молчали и работали, пока где-то в коридорах не раздался властный и громкий крик: "Мартышка!" Мэррел кротко терпел это прозвище, но его немного коробило, когда так выражался Джулиан Арчер. Дело было не в зависти, хотя Арчер, не в пример ему, повсюду преуспевал. Между простотой и грубостью есть тонкая грань, которую чувствуют люди вроде Мэррела при всем их негритянском вкусе. В Оксфорде Мэррел выбрасывал в окошко только близких друзей.