— Держи. — Из-за спины Семена показалась холеная Лилькина рука с серебряным витым браслетиком на запястье.
Лилька протянула мне кружку дымящегося кофе и, быстро пристроив свою на стол, опять исчезла. Я с удовольствием отхлебнула.
— Составить вам, девчонки, компанию? — спросил Гузько, почесывая животик.
— Еще чего, — вернувшаяся Лилька отодвинула его мягким плечом такой идеальной формы, что, живи она тройку веков назад в Антверпене, заставила бы позеленеть от зависти всех рубенсовских граций и богинь.
— Не прогоняйте старого человека. — Гузько умудрился согнуть в полупоклоне свою мосластую спину.
— Еще чего! — опять фыркнула Лилька. — Сам уйдешь, песик. К нам сейчас Ирочка присоединится.
Семена перекосило. В общем-то достаточно дружелюбный, он на дух не выносил Ирочку Кривцову, первую красавицу и лучшую журналистку нашей газеты.. Чем так смогла задеть старого крота юная фея, для всех оставалось загадкой. Но стоило только Ирочке, с ее огромными синими глазами, каштановыми волосами и идеальной точеной фигуркой, появиться поблизости от нашего лысоватого фавна, как тот начинал фыркать, урчать, говорить разные пошлости и гадости в адрес присутствующих, не отказывая себе в удовольствии пустить матерком. Словом, с появлением Ирочки звучал в полном наборе весь хамский репертуар виртуоза Семена Гузько. Ирочка действовала на него, как красная тряпка на быка.
А она уже плыла к нам между столами. Семен не стал дожидаться ее приближения, не нуждалась, видно, его прокуренная душа сегодня в пикировке, и быстренько слинял. Кривцова заметила его отступление, но комментировать никак не стала. Поставив на стол тарелочку с шоколадными вафлями, села на стул, трусливо покинутый Семеном.
— С прибытием, Леда, — проворковала она.
— Привет, Ирочка. — Я старалась держаться дружелюбно.
— Привезла очередную сенсацию? — поинтересовалась Кривцова, отхлебнув кофе.
— Сенсация не сенсация, но кое-что интересное есть.
— В каком плане?
— В общечеловеческом.
— Не темни, Леда. — Ирочку невозможно было обмануть. — Давай, колись. Маньяк, серийный убийца, растлитель или, на худой конец, извращенец?..
— Это оставьте для себя. — Я с хрустом откусила кусочек вафли. — Все гораздо проще. В небольшой деревеньке живет женщина. И вот что-то случилось с ней после семидесяти лет — начала писать картины. И какие картины…
— Ты серьезно? — Ирочка с недоумением уставилась на меня. — Бабка, которой за семьдесят, взялась малевать?
— Вот именно. Только Екатерина Митрофановна еще вполне крепкая, и картины у нее получаются отличные.
— Не понимаю, — вмешалась Лилька, — зачем ей все это надо?
— Ох и темная ты, Лилька. Душа просит, вот и занялась искусством, — поддела ее наша лучшая журналистка.
— А что же раньше у нее душа не просила? Чего ждала до семидесяти лет?
— Так ведь то душа. Кто же может ответить? Раньше не хотелось, а теперь вот…
— Давай подробнее, — потребовала Ирочка, — рассказывай про свою старуху-самородка.
Я рассказала о Екатерине Митрофановне Савельевой — уникальной женщине, у которой вдруг открылся талант.
Сыновья, дочери, внуки, родственники подняли бабку на смех. Тоже, мол, художница нашлась, Пикассо в юбке, Айвазовский из деревни Гадюкино. Но Екатерина Митрофановна держалась твердо. Устроила себе в чуланчике мастерскую. Работала по ночам, когда переделана вся работа по дому. Попросила соседскую девчонку привезти из города ватман, краски и принялась за дело. Ни о каких техниках и направлениях слыхом не слыхала, рисовала именно так, как бог на душу положит. И все знакомое, все то, что вокруг было. Родные пробовали ее увещевать, стыдить, ничего не помогало. Махнули на «тронувшуюся» бабку рукой.