Мы заплатили по счету и встали. Все девушки, старуха и щеголь теперь сидели за одним столом. Бутафорский матрос сидел, обхватив руками голову. Пока мы завтракали, с ним никто ни разу не заговорил. Девушка принесла сдачу, которую отсчитала ей старуха, и пошла обратно на свое место. Мы оставили чаевые на столе и вышли. Когда мы уже сидели в машине, девушка вышла и встала на пороге. Мы тронулись, и я помахал ей рукой. Она не ответила, только, стояла и смотрела нам вслед.
После дождя
Шел сильный дождь, когда мы проезжали через пригороды Генуи, и, несмотря на то, что мы ехали очень медленно, из-под колес впереди идущих трамваев и грузовиков жидкая грязь летела на тротуары, поэтому, завидев нас, люди спешили укрыться в подъездах. В Сан Пьер д'Арена, промышленном пригороде Генуи, была широкая улица с двумя автомобильными колеями, и мы старались ехать посередине, чтобы не обрызгивать грязью людей, возвращавшихся с работы домой. Слева от нас было Средиземное море. Волны разбивались о длинный парапет, и ветер окатывал машины брызгами. Русло реки, которое было широким, каменистым и высохшим, когда мы въезжали в Италию, теперь до краев наполнилось бурой водой. Бурая вода обесцвечивала море, и когда волны отступали, оставляя прогалины, свет проходил сквозь желтую воду и пенные гребни, подхваченные ветром, летели через дорогу.
Большая машина быстро промчалась мимо нас, подняв фонтан грязной воды, окатившей наше ветровое стекло и радиатор. Стеклоочистители метались взад-вперед, размазывая по стеклу пленку грязи. Мы остановились пообедать в Сестри. Заведение не отапливалось, и мы не сняли пальто и шляпы. Через окно нам была видна машина. Она была покрыта грязью и стояла возле лодок, которые вытащили на берег, чтобы их не унесло волнами. В ресторане можно было разглядеть собственное дыхание.
Pasta asciutta оказалась недурна; вино отдавало квасцами, и мы разбавляли его водой. Потом официант принес бифштекс с жареной картошкой. В дальнем конце зала сидели мужчина и женщина. Он был средних лет, она - молода и в черном. На протяжении всего обеда она выдувала изо рта струйки холодного белого пара. Мужчина, глядя на это, качал головой. Ели молча, мужчина под столом держал спутницу за руку. Она была миловидна, оба казались очень печальными. Рядом стояла дорожная сумка.
У нас были с собой газеты, и я вслух читал Гаю репортаж о шанхайском сражении. После обеда он отправился с официантом в место, которого не оказалось в ресторане, а я протер тряпкой ветровое стекло, фары и номера. Гай вернулся, и мы, дав задний ход, стартовали. Официант водил его в старый дом по другую сторону дороги. Люди в доме были подозрительны, и официант остался ждать Гая, чтобы у них ничего не пропало.
- Хоть и не знаю как, я не сантехник, но они боялись, что я что-нибудь там украду, - сказал Гай.
Когда мы выехали на возвышенность за городом, ветер ударил в машину сбоку и чуть не перевернул ее.
- Хорошо, что нас сдувает от моря, - сказал Гай.
- Да, - сказал я. - Где-то здесь утонул Шелли.
- Это случилось в Виареджио, - сказал Гай. - Ты помнишь, зачем мы приехали в эту страну?
- Да, - сказал я, - но у нас ничего не вышло.
- Сегодня вечером мы ее покинем.
- Если успеем проскочить Вентимилью.
- Посмотрим. Мне не хочется ехать вдоль берега ночью.
Было чуть за полдень, начало проглядывать солнце. Море внизу было синим, покрытым белыми барашками, бегущими к Савоне. Сзади, за мысом, синие и бурые воды смешивались. Впереди к берегу направлялся грузовой пароход.
- Генуя все еще видна? - спросил Гай.
- О да.
- Вон тот большой мыс должен скрыть ее из виду.
- Мы еще долго будем ее видеть. Пока я вижу даже мыс Портофино, что за ней.
Наконец Генуя исчезла из поля зрения. Я оглянулся - сзади было только море; внизу, в бухте, - линия берега с рыбацкими лодками; наверху, на склоне холма, какой-то городок, а дальше по всему побережью - мысы.
- Пропала, - сказал я Гаю.
- О, она давно пропала.
- Этого нельзя было сказать наверняка, пока мы не отъехали достаточно далеко.
Мы увидели дорожный знак, предупреждающий об S-образном зигзаге и Svolta Pericolosa. Дорога обогнула мыс, и ветер задул сквозь щель в неплотно прилегающем ветровом щитке. Внизу вдоль берега тянулся плоский мыс. Ветер высушил пыль, и она стала лететь из-под колес. На прямом, участке пути мы обогнали фашиста на велосипеде, тяжелый револьвер в кобуре висел у него на поясе сзади. Велосипедист двигался по середине дороги, и нам пришлось его объехать. Когда мы поравнялись, он поднял голову и посмотрел на нас. Впереди показался железнодорожный переезд, и, когда мы приблизились, шлагбаум опустился.
Пока мы ждали, подкатил фашист на велосипеде. Поезд проехал, и Гай завел мотор.
- Стойте, - крикнул сзади велосипедист. - У вас номер заляпан грязью.
Я вышел из машины с тряпкой. Номер я чистил после обеда.
- Цифры вполне можно разобрать, - сказал я.
- Вы так думаете?
- Посмотрите сами.
- Я не могу их разобрать. Номер грязный.
Я протер номерной знак тряпкой.
- А теперь?
- Двадцать пять лир.
- Что? - сказал я. - Цифры видны. Во всем виновато состояние дорог.
- Вам не нравятся итальянские дороги?
- Они грязные.
- Пятьдесят лир. - Он плюнул на дорогу. - У вас грязная машина, и вы сами тоже грязные.
- Хорошо. Только дайте мне квитанцию с вашей подписью.
Он вынул книжку бланков, заполнил обе части квитанции, край оторвал и отдал нам, оставив себе корешок, который держал так, чтобы я его не видел.
- Езжайте, - сказал он, - пока ваш номерной знак снова не запачкался.
После наступления темноты мы ехали еще два часа и провели ту ночь в Ментоне, городок выглядел очень веселым, чистым, миленьким и вполне нормальным. Мы проехали от Вентимильи до Пизы и Флоренции, через Романью в Римини, потом назад: через Форли, Имолу, Болонью, Парму, Пьяченцу и Геную обратно в Вентимилью. В целом путешествие заняло всего десять дней. Естественно, за такой короткий срок у нас не было возможности увидеть, что происходит со страной и людьми.
Переводчик: И. Доронина
6. ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ
- Как дела, Джек? - спросил я.
- Ты видел этого Уолкотта? - сказал он.
- Только в гимнастическом зале.
- Ну, - сказал Джек, - надо, чтобы мне повезло, а то его так не возьмешь.
- Он до тебя и не дотронется, Джек, - сказал Солджер.
- Хорошо, кабы так.
- Он в тебя и горстью дроби не попадет.
- Дробью пускай, - сказал Джек. - Дроби я не боюсь.
- А в него легко попасть, - сказал я.
- Да, - сказал Джек, - он долго не продержится на ринге. Не то что мы с тобой, Джерри. Но сейчас хорош.
- Ты его обработаешь одной левой.
- Пожалуй, - сказал Джек. - Может быть, и так.
- Разделай его, как ты Ричи Льюиса разделал.
- Ричи Льюис, - сказал Джек, - этот жмот!
Мы все трое, Джек Бреннан, Солджер Бартлет и я, сидели у Хэндли. За соседним столиком сидели две шлюхи. Они уже порядком накачались.
- Жмот, - говорит одна. - Ишь ты! Ты как сказал, дубина ирландская? Жмот?
- Да, - говорит Джек. - Именно.
- Жмот, - говорит она опять. - Уж эти ирландцы! Чуть что, так сейчас ругаться. А сам-то!
- Не связывайся, Джек. Пойдем.
- Жмот, - говорит она. - А ты, герой, хоть раз в жизни угостил кого-нибудь? Жена тебе небось каждое утро карманы наглухо зашивает. А туда же, жмот! Тебе от Ричи Льюиса тоже попало!
- Да, - сказал Джек. - А вы как - ни с кого денег не берете?
Мы вышли. Джек всегда был такой. За словом в карман не лазил.
Джек проходил тренировку на ферме у Дании Хогана в Джерси. Место там красивое, но Джеку не нравилось. Он скучал без жены и детей и все время ворчал и злился. Меня он любил, и мы с ним ладили. Хогана он тоже любил, но Солджер Бартлет скоро начал его раздражать. Шутник может здорово надоесть, особенно если шутки его начинают повторяться. А Солджер все время подшучивал над Джеком, все время отпускал шуточки. Не очень забавные и не очень удачные, и Джека это злило. Бывало, например, так: Джек кончал работать с тяжестями и с мешком и надевал перчатки.
- Поработаешь со мной? - спрашивал он Солджера.
- Ладно. Ну, как с тобой поработать? - говорил Солджер. - Вздуть тебя, как Уолкотт тебя вздует? Посадить тебя разок-другой в нокдаун?
- Валяй, - говорил Джек. Но это ему не нравилось.
Раз утром на прогулке мы зашли довольно далеко и теперь возвращались. Мы делали пробежку три минуты; потом ходьба - одну минуту. Потом опять пробежка. Джека нельзя было назвать спринтером. На ринге он двигался быстро, когда бывало нужно, но бегать не умел. Во время ходьбы Солджер только и делал, что высмеивал Джека. Мы поднялись на холм, где стояла ферма.
- Вот что, Солджер, - сказал Джек, - уезжай-ка ты в город.
- Что это значит?
- Уезжай в город, да там и оставайся.
- В чем дело?
- Меня тошнит от твоей болтовни.
- Ах, так? - сказал Солджер.
- Да уж так, - сказал Джек.
- Тебя еще хуже будет тошнить, когда Уолкотт с тобой разделается.
- Может быть, - сказал Джек, - но пока что меня тошнит от тебя.
Солджер уехал в то же утро с первым поездом. Я провожал его на станцию. Он был очень сердит.