- Ты думаешь, раз уж я не кроплю непрестанно землю водой из Ганги, как ты, то, значит, я ни во что не верю! Почему бы я стала стремиться женить его на дочери брахмана или сердиться, узнав, что это невозможно?
- И это говоришь ты - дочь брахмана!
- Да, я дочь брахмана. И что дальше? Давно прошло то время, когда я гордилась этим. Помнишь, какой шум подняла твоя родня перед свадьбой Мохима из-за того, что я не соблюдаю всех обычаев правоверных. Тогда я даже предпочла отойти в сторонку и ни во что не вмешиваться. Почти все называют меня христианкой, да и кем еще только не называют. А я лишь отвечаю на это: разве христиане не люди? И если вы действительно такой великий, избранный богами народ, то почему же боги допустили, чтобы вы склонились сначала перед патанами, потом перед моголами, и наконец - перед англичанами?
- Ну, это долго рассказывать, - с легким раздражением сказал Кришнодоял, - ты женщина и не поймешь всего. Однако ты, надеюсь, понимаешь, что, поскольку общество существует, приходится и тебе с ним считаться.
- Этот вопрос меня очень мало волнует. Но я сознаю, что, вырастив Гору, как своего ребенка, я не могу сейчас начать прикидываться правоверной брахманкой - это будет оскорбительно не только для общества, но и для меня самой. Потому-то я никогда не делала тайны из того, что не соблюдаю обычаев, и спокойно сносила все упреки и злословие окружающих. И все-таки одну тайну я продолжаю хранить, и меня все время преследует страх - не постигнет ли меня за это кара всевышнего. Знаешь что, давай расскажем обо всем Горе. А там - будь что будет…
- Нет, нет, - заволновался Кришнодоял-бабу, - Пока я жив, этого не будет. Будто ты не знаешь Гору. Неизвестно, что он выкинет, если узнает правду! А представляешь, как это примет община. Да разве только община? Еще неизвестно, как будет реагировать на это правительство… Правда, отец его погиб во время восстания и мать тоже умерла, но ведь, когда кончился мятеж, мы должны были сообщить о ребенке властям. Если все это сейчас всплывет наружу, прощай тогда мои религиозные занятия… Нет, нет! Даже представить себе трудно, какие несчастья могут свалиться на нас.
Анондомойи молчала, и немного погодя Кришнодоял снова заговорил:
- Что касается женитьбы Горы, то у меня есть одна мысль. Со мной вместе учился некий Пореш Бхоттачарджо. Он был инспектором школ, затем вышел на пенсию и поселился сейчас в Калькутте. Он убежденный брахмаист. Я слышал, что у него есть дочери. Надо познакомить Гору с Порешем, пусть он начнет бывать у него в доме. Кто знает, может быть, какая-нибудь девушка и приглянется ему, и тогда уж бог любви возьмет дело в свои руки.
- Чтобы Гора пошел в гости к брахмаисту? Миновали те дни…
И в это время раздался громоподобный голос Горы:
- Ма!
Он вошел в комнату, но, увидев Кришнодояла, удивленно остановился. Анондомойи поспешно подошла к нему и ласково спросила:
- Что такое, мой мальчик, в чем дело?
- Да нет, ничего, я потом… - Гора повернулся, намереваясь уйти, но Кришнодоял остановил его:
- Подожди, Гора, мне нужно сказать тебе кое-что. Недавно в Калькутту приехал один мой друг, брахмаист, оп поселился в Хэдотоле…
- Пореш-бабу?
- Откуда ты его знаешь?
- Биной живет рядом с ними, он мне рассказывал.
- Я хочу, чтобы ты навестил их.
Гора подумал немного и, к удивлению Анондомойи, согласился.
- Хорошо, я зайду к ним завтра, - сказал он. Но затем, подумав еще, добавил: - Хотя нет, завтра я не смогу.
- Почему? - спросил Кришнодоял.
- Завтра я еду в Тривени.
- В Тривени? Это еще зачем?
- Там будет омовение по случаю затмения солнца.
- Я не понимаю, Гора, - вмешалась Анондомойи. - Ну зачем тебе понадобилось ехать для этого в Тривени? Как будто в Калькутте нет Ганги. Ты обязательно должен поступать не так, как все.
Ничего не ответив, Гора вышел из комнаты.
Он решил ехать в Тривени потому, что там собиралось много паломников. Теперь, отбросив прочь свои прежние колебания и предубеждения, он не хотел упускать ни одной возможности побыть вместе с людьми, почувствовать могучие волны жизни своей страны, услышать биение ее сердца. Ему хотелось слиться воедино со своим народом, сказать ему от всего сердца:
- Я принадлежу вам, а вы - мне!
Глава седьмая
Биной проснулся и увидел, что за ночь небо прояснилось, утро было чистое и сияющее, как улыбка младенца. Только два-три облака, белых и пушистых, медленно, словно в раздумье, плыли в вышине. Биной вышел на веранду. И невольно воспоминания о другом столь же чудесном солнечном утре нахлынули на него. Он стоял и улыбался, всматриваясь в даль, и вдруг увидел Пореша-бабу, который медленно шел по улице, опираясь на трость и держа за руку Шотиша. Заметив Биноя, Шотиш захлопал в ладоши и закричал:
- Биной-бабу! Биной-бабу!
Поднял голову и Пореш. Биной стремглав бросился вниз по лестнице и едва-едва успел встретить у входа в дом старика и мальчика.
Шотиш схватил Биноя за руку:
- Биной-бабу, вы ведь обещали прийти к нам, почему же до сих пор не пришли?
Биной ласково обнял мальчика за плечи и улыбнулся. Пореш осторожно прислонил трость к столу и уселся в кресло.
- Прямо и не знаю, что бы мы в тот раз делали, если б не вы, - сказал он. - Мы вам очень обязаны.
- Ну что вы, - смутился Биной, - я же ровным счетом ничего не сделал.
- Биной-бабу, а у вас нет собаки? - неожиданно спросил Шотиш.
- Собаки? - удивился Биной. - Нет, собаки у меня нет.
- А почему? Почему вы не заведете себе собаку?
- Да я никогда не задумывался над этим.
- Оказывается, Шотиш уже побывал у вас, - вмешался Пореш. - Воображаю, как он вам надоел своей болтовней. Он ведь может говорить без умолку. Сестра даже дала ему прозвище Бахтиар Хилджи.
- Ну, поболтать и я не прочь при случае, - ответил Биной. - Очевидно, тут мы сошлись характерами. Правда, Шотиш-бабу?
Но Шотиша, по-видимому, беспокоило, что прозвище может повредить ему в глазах Биноя, и он воскликнул:
- Так ведь это хорошо! Очень хорошо! Ведь Бахтиар Хилджи - герой! Разве он не завоевал Бенгалию?
- Когда-то завоевал, - улыбнулся Биной. - Сейчас он, правда, не воюет, а только разговаривает. Но он и разговором своим может покорить Бенгалию.
В таком духе беседа продолжалась довольно долго. Пореш-бабу больше слушал и лишь изредка вставлял какое-нибудь замечание, улыбаясь при этом своей доброй, светлой улыбкой. Перед уходом, уже поднимаясь с кресла, он сказал:
- Мы живем в доме номер семьдесят восемь, направо от вашего дома.
- Да он знает, где мы живем! - закричал Шотиш. - Прошлый раз он проводил меня до самых дверей!
Стыдиться этого не было никакой причины, но Биной смутился, словно его уличили в нехорошем поступке.
- Значит, вы знаете наш дом! В таком случае, если вы когда-нибудь…
- Конечно. Как только… - смущенно залепетал Биной.
- Мы ведь почти соседи, - уже прощаясь, сказал Пореш-бабу. - Но живем в Калькутте, так что не удивительно, что до сих пор не познакомились по-настоящему.
Биной вышел проводить Пореша-бабу и, пока старик с мальчиком не скрылись из вида, стоял у двери и смотрел им вслед. Пореш шел медленно, опираясь на палку, а рядом с ним, без умолку болтая, семенил Шотиш.
Биной думал о том, что еще никогда не встречал такого удивительного человека, как Пореш-бабу. Так и хочется взять прах от его ног! А какой чудесный мальчишка этот Шотиш! Вырастет, будет настоящим мужчиной - умным и честным!
Как бы ни были хороши старик с мальчиком, но всех их положительных качеств едва ли было достаточно, чтобы объяснить этот внезапный прилив чувств любви и уважения. Однако Биной был так восторженно настроен, что ему отнюдь не требовалось длительного знакомства, чтобы наделить их всякими достоинствами.
"Совершенно очевидно, что не пойти к Порешу-бабу после этого будет просто невежливо", - думал Биной. Но Индия Горы и его последователей грозно предостерегала: "Берегись! Ты не должен входить в этот дом!" На каждом шагу Индия! На каждом шагу запреты! Биной подчинялся им - подчинялся всегда, хотя сомнения нередко закрадывались ему в душу. Однако сегодня его обуял мятежный дух. Воплощением всевозможных запретов - вот чем представилась ему Индия!
Вошел слуга и доложил, что завтрак подан. Было уже за полдень, а Биной еще не совершил утреннего омовения! Но он решительно тряхнул головой:
- Я сейчас ухожу. Не жди меня с завтраком.
Взяв зонт, даже не накинув чадора, он вышел на улицу и направился прямо к дому Горы. Биной знал, что ежедневно, в полдень, Гора уходит работать в "Индусское Патриотическое общество", снимавшее дом на Амхартской улице, - там он писал вдохновляющие письма членам Общества, рассеянным по всей Бенгалии, там же собирались его почитатели, ловившие каждое его слово, и верные друзья, готовые поддержать его в любом деле.