- Тогда что же вы хотели сделать, барон, из захваченного вами Забайкалья? Случись такое дело?
- Новую азиатскую империю.
- Что?!
- Вы не ослышались, господин бывший прапорщик.
- Новую империю? Где? Из чего?
- В степях и пустынях Монголии и её азиатских окрестностей. С Забайкальем и пастбищами бурятского Народа.
- И кем бы вы хотели стать в новой азиатской империи, если это не секрет?
- Только её самодержцем. И больше никем. В этом был смысл моей жизненной борьбы до последних дней...
Пленного семёновского генерала увозили всё дальше от Забайкалья - в Верхнеудинск (ныне Улан-Удэ), затем на ту сторону Байкальского моря в Иркутск и, наконец, в Новониколаевск (ныне Новосибирск). При каждой перевозке Унгерна в отдельном пульмановском вагоне охранял надёжный конвой. Его лишали на забайкальской земле любого общения с лицами, кроме тюремного охранения. Каждый раз вперёд, на запад, заблаговременно летели шифрованные телеграммы:
"Завтра будет отправлен пленный Унгерн. Обеспечьте невозможность побега и нападения на конвой. Соблюдать любые меры революционной строгости".
Барона допрашивали по много раз во всех местах, где только ему приходилось останавливаться в ранге военнопленного: в Троицкосавске и Верхнеудинске, Иркутске и Новониколаевске. Даже в вагоне поезда. Сперва его раздражало то, что новые следователи задавали ему те вопросы, на которые он уже отвечал ранее. Но вскоре Унгерн привык к этому и отвечать стал с известной терпеливостью и, как отмечали допрашивающие в составляемых протоколах, "спокойно".
Следователи довольно быстро очертили круг вопросов, на которые белый генерал отвечал с видимым удовольствием и более чем достаточно для составления протокола. О том, как создавалась Азиатская конная дивизия, как к нему в степях переходили "красномонгольские" отряды, как храбро сражались среди его азиатов зачисленные в дивизию пленные красноармейцы, выбравшие служение Белому Делу.
Но был "вычленен" и другой круг вопросов, на который сподвижник атамана Семёнова отвечал неохотно или совсем старался не отвечать:
- Расскажите, Роман Фёдорович, о проводимых вами репрессиях? Где? Когда? Сколько репрессировано. Ваше личное участие в них?
- Да, были жестокости. Но деталей не помню.
- Вы лично отдавали приказы по Азиатской конной дивизии о пролитии крови мирных граждан и пленных красноармейцев?
- Для того чтобы мне ответить, надо видеть приказы на сей счёт. Есть ли на этих приказах моя подпись? Не помню.
- Чем вы объясняете ургинский террор?
- Только одним. Мне надо было избавиться от вредных элементов в тылу Азиатской дивизии.
Всякий раз следователям приходилось терпеливо напоминать белому барону о кровавом пути его "азиатского воинства" по монгольской земле, и особенно в южном Забайкалье, на станции Даурия, в других памятных местах. Тогда Унгерн угрюмо отмалчивался. Лишь однажды, устав выслушивать вопросы о поголовном уничтожении семей членов ВКП(б), резко ответил:
- Уничтожали семьи врагов России.
- Вы лично отдавали такие приказы? Или не вы?
- Отдавал начальник дивизии. То есть лично я. Или по моему распоряжению кто-то другой...
Командование 5-й армии больше всего интересовало действительное состояние дел у противника в лице Азиатской конной дивизии белых. Такие вопросы задавались генералу Унгерну и Нейманом, и сменившим его на посту командира экспедиционного корпуса Гайлитом, и начальником политотдела армии Берманом, и начальником армейского штаба Черемисиновым, и представителем Коминтерна "при Монголправительстве" Борисовым:
- Численность вашей дивизии?
- Не могу сказать. Свои войска знал только по числу сотен. Азиатская конная дивизия состояла из четырёх полков и монгольского дивизиона.
- Каково вооружение дивизии?
- Исправных пулемётов больше двадцати. Орудий горных восемь.
- Откуда у вас столько пушек? По нашим разведданным их меньше.
- Вы забыли, что несколько орудий я захватил у вас в бою у дацана Гусиноозёрского.
- Почему вы разделили Азиатскую дивизию на две бригады у озера Эгин-Гол?
- Разделение произошло само собой. Для удобства управления в походе.
- Действовали вы в Монголии самостоятельно? Или в контакте с кем-нибудь? С кем именно?
- Я действовал всегда вполне самостоятельно. Связи с атаманом Семёновым и его японцами не имел.
- Почему вы не хотели установить связь с Семёновым, вашим бывшим начальником?
- Семёнов сам этого не хотел. Да и какой помощи можно было от него ожидать. Присылал только одни советы, где и как воевать. А на мои письма из Урги Семёнов вообще не отвечал. Обиделся на мои победы, что ли.
- Но вы же в приказе номер пятнадцать признали его своим начальником? Не так ли?
- Признал. Но только для того, чтобы поднять боевой дух бойцов моей дивизии.
- Как вы узнавали о планах нашей пятой армии?
- Очень просто. Имел в Урге радиостанцию. Искровую. Она перехватывала информацию - телеграммы и сообщения из Читы и Харбина.
- Что побуждало вас вести борьбу с Советской Россией? И какие цели вы преследовали в этой войне?
- Я боролся за восстановление российской монархии. Именно это заставило меня продолжать борьбу даже после расстрела адмирала Колчака. Мне думается, что именно сейчас пришло время для восстановления монархии.
- В чём же кроется источник такой веры в царство Романовых?
- Источник моей веры - Священное Писание.
- С какой целью вы предприняли поход на Ургу?
- Чтобы восстановить в Монголии власть маньчжурского хана.
- Вы хотели достичь политического влияния в Монголии?
- Нет, титул вана монгольские князья мне преподнесли но своей воле. Я этого у них не добивался.
- Как к вам лично относился монгольский правитель хутухта, Богдо-гэген?
- Уважаемый мною Богдо-гэген Джебцзун-Дамба-хутухта был очень благодарен за изгнание китайцев с монгольских земель. Я был у него три раза. Могу заметить, что хутухта любит выпить. У него ещё есть запасы старого шампанского.
- Вы знали, что полковник Сипайло зверствовал в Урге?
- Да, мне было известно и о расстрелах, и о конфискациях, и о пьянстве.
- А о насилиях Сипайло над женщинами знали?
- Это просто вздорные слухи. И не больше.
- Ваша одежда, как нам видится, должна была привлекать монголов?
- Пустое. В жёлтом халате я виден был своим бойцам издалека. И днём, и ночью.
- Что вас побуждало на столь жестокое обращение с подчинёнными?
- Я бывал жесток только с плохими офицерами и солдатами. Такое обращение вызывалось требованиями воинской дисциплины, принятой во всех армиях. Даже в азиатских.
- А как вы понимаете армейскую дисциплину?
- Я - сторонник палочной дисциплины, как прусский король Фридрих Великий, как всероссийский государь-император Николай Первый.
- Что толкнуло вас на поход в ДВР, в Советскую Россию?
- Я пошёл в поход по той причине, что стал замечать: местное население стало тяготиться моим войском, которое надо было кормить.
- Почему тогда дивизионное интендантство с возимым запасом провианта было отправлено, скажем, не к Троицкосавску, а в Ван-Хурэ?
- В случае неудачи в Забайкалье я собирался совершить поход на запад монгольских степей.
- У вас была агентура на советской территории?
- Нет, таковой не было. Хотя добровольных помощников мой штаб имел немало.
- Почему вы приказали в Гусиноозёрском дацане выпороть всех местных лам?
- Потому что они начали грабить дивизионный обоз.
- Бели бы вам удалось удержаться против нас в Забайкалье, то каковы были бы ваши дальнейшие действия?
- Они выражались бы в активности на русской территории...
Будучи человеком достаточно проницательным, Унгерн довольно быстро понял истину того, почему с ним в красном плену "носятся как с писаной торбой". А дело обстояло просто. За годы Гражданской войны все наиболее известные военные вожди Белого движения или погибли, или оказались в эмиграции. Адмирал Александр Колчак, пусть даже и Верховный правитель России, в счёт не шёл. Его выдали чехи, командование армии, которая являлась частью сухопутных сил одной из держав Антанты - Франции. Это был общеизвестный факт, и Красная Армия в деле пленения Колчака была ни при чём. Да и выдали его белочехи не большевикам, а иркутским эсерам.
В зачёт не шёл и несостоявшийся диктатор России, бывший Верховный главнокомандующий в 1917 году, ставший затем первым командующим белой Добровольческой армией генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов. Он погиб в бою под Екатеринодаром. То, что волочили по улицам этого города и подвергали всяческим надругательствам, было его трупом, вырытым из свежей могилы.
А вот барон Унгерн фон Штернберг был живым вождём белых и в Забайкалье, и в соседней Монголии. Поэтому, как решили в Москве, суд над ним должен был быть образцово-показательным, с соблюдением всех признаков законности. Значимым являлось и то, как тогда говорилось и писалось в газетах, что белый барон Унгерн был захвачен в бою, а чёрному барону Врангелю удалось-таки удрать за границу.
Поэтому Унгерна не пристрелили партизаны Щетинкина и не зарубили шашками в чрезвычайке. Его не прятали с утра до вечера за решёткой, а всюду выставляли напоказ. Новая власть после красного террора (который всё не кончался) хотела показать свою гуманность. Унгерна хорошо кормили, ему давали читать газеты. Самое главное - демонстрация моральной силы над побеждённым врагом из числа самых отъявленных, кровавых и непримиримых.