Последователи у В. Скотта появились в 1820-е годы "во всех просвещенных нациях": "Успех знаменитого шотландского романиста породил соревнование…: везде явились ему подражатели, более или менее счастливые… у нас одних доселе видны были только попытки, только начинания в романах исторического рода, несмотря на богатство русских летописей в предметах и обстоятельствах истинно романических. Наконец, г. Загоскин… вполне заменил сей недостаток в нашей литературе". В том, что Загоскин напишет нечто "в роде В. Скоттовом", почти не сомневались и желали "посмотреть, как будет он соперничать с патриархом исторических романов".
Слова соревнование и соперничать не случайно возникли в первых рецензиях на "Юрия Милославского". Идея состязания с "образцовым" автором была значима не только в XVII-XVIII веках. Правила такого соперничества требовали выполнения определенных жанровых условий. Для Загоскина это были условия исторического романа вальтер-скоттовского типа. В центре произведения – действия обыкновенных людей избранной для повествования эпохи, вымышленных персонажей; исторические лица и события – на втором плане; "автор… старается характеризовать целый народ, его дух, обычаи и нравы в эпоху, взятую им в основание его романа". В "Юрии Милославском" можно встретить многие ситуации произведений В. Скотта, ставшие сюжетообразующими моментами исторического романа. Изображение пира в феодальном замке (у Загоскина в хоромах боярина Кручины-Шалонского), ссора на постоялом дворе (Юрия с паном Копычинским), встреча героя с незнакомцем, оказывающим впоследствии ряд услуг (встреча с Киршей), нападение разбойников, пленение героя, заточение его в подземелье, подслушанный разговор, дающий возможность предупредить замыслы тайных врагов, – схожие ситуации можно найти в таких романах В. Скотта, как "Уэверли, или Шестьдесят лет назад", "Легенда о Монтрозе", "Айвенго", "Квентин Дорвард". "Юрий Милославский" воспринимался современниками именно на фоне произведений Вальтера Скотта. Так, Пушкин не случайно начал свою рецензию с разговора о подражателях В. Скотта. А. А. Бестужев (Марлинский) отмечал, что главный герой романа – "метампсихоза Вальтер Скоттова Веверлея". О подражании В. Скотту писали как о немаловажном достоинстве русского романиста: "Замечаем еще с удовольствием, что сие сочинение ("Юрий Милославский". – А. П.) в ходе своем и в расположении картин есть подражание романам знаменитого шотландца". Говорили критики и о родстве "Юрия Милославского" с произведениями американского "соревнователя" В. Скотта – Фенимора Купера, из которых наиболее известен был в России тех лет роман "Шпион".
Однако подражание превратилось бы в плагиат, не достойный внимания, если бы не было в "Юрии Милославском" оригинального сцепления "вальтер-скоттовых" и "куперовых" сюжетных ходов, умелой беллетризации повествования и национального содержания: русской истории и "археологии", русских характеров, "русской" идеи произведения.
Народ в романе Загоскина представляет собою не просто фон действия. Герои из народа – не менее первостепенны для Загоскина (так же, как и для В. Скотта), чем персонажи из высших сословий. На действиях одного из "народных" героев – Кирши – фактически зиждется вся острота сюжета "Юрия Милославского". Внимание к народной жизни в историческом романе обусловлено тем, что народное в начале XIX века ассоциировалось с историческим. По распространенному мнению, простой народ, в отличие от образованных сословий ("полуевропейцев", с которыми "народ разрознен" и которые сделались "чужие между своими"), сохранял на протяжении столетий в своем жизненном укладе исконно русские начала. Еще Карамзин в конце XVIII века утверждал, что одни только "трудолюбивые поселяне… среди всех изменений и личин представляют нам еще истинную русскую физиогномию". И народное, и историческое в равной мере подвержены были идеализации в противопоставлении "полуевропейскому", светскому образу жизни высшего сословия. Такой идеализацией всего "истинно русского" проникнут и роман Загоскина. Современники говорили, что выказываемая писателем "любовь к отечеству" и ко всему, носящему "имя русского", "находит себе приветный отзыв в душе читателя русского"; что "Загоскин понял… своею русскою душою… что настоящий русский народный роман, как картина русской народной жизни, необходимо должен быть романом патриотическим" и что "Загоскин первый угадал тайну писать русских с натуры"; что "Юрий Милославский" "отличается необыкновенным искусством в изображении быта наших предков, когда этот быт сходен с нынешним, и проникнут необыкновенною теплотою чувства".
"Русскую" направленность своего романа беспрестанно подчеркивает прежде всего сам Загоскин: и при характеристике лучших черт национального характера (благородство, удальство, смелость, скромность, любовь к ближнему, "милость к падшему", ненависть ко всякому безначалию, неприятие иноземных обычаев, честность и, главное, – любовь к отечеству), и при изображении "типических" фигур изображаемой эпохи (казак Кирша, юродивый Митя, поп Еремей), и при характеристике психологии человека из народа ("Русский человек на том и стоит: где бедовое дело, тут-то удаль свою показать", он "в случае нужды готов удовольствоваться куском черного хлеба" и т п.), и при описании природы ("Мы, русские, привыкли к внезапным переменам времени и не дивимся скорым переходам от зимнего холода к весеннему теплу").
Главным стимулом поступков всех положительных, "истинно русских" героев Загоскина является чувство патриотическое. Поэтому расстановка "хорошего" и "плохого" вполне однозначна – герои-защитники отечества обнаруживают лучшие национальные черты, герои-изменники и враги наделены качествами противоположными. Рассказывая, например, о боярине Кручине-Шалонском, Загоскин не забывает заметить, что не только поступками, взглядами, привычками он выказывал презрение к "простым обычаям предков", но и своим бытом, в устройстве которого стремился к роскоши и подражанию иноземцам. Загоскин делает даже оговорку, что описание дома боярина Шалонского "не может дать верного понятия об образе жизни тогдашних русских бояр", дома которых "не удивляли огромностью и великолепием".