- Ну и дура будет, если так скажет. Да и не скажет сроду - поймет. Давай, нечего думать. Испортим парня. А так - мы его счас оторвем от всяких его дружков да от улицы, он волей-неволей за книжки сядет. Пусть поживет в деревне, пусть… Давай, собирай его - прямо счас и поедем. Чего тянуть-то? Да и мне надо сегодня же вернуться… Давай. Где он?
- Там.
Дядя Коля заглянул в комнату.
- Да где?
- Нету?! - испугалась мать. - Мать пресвятая Богородица!.. Здесь был!
Дядя Коля подошел к окну, тронул створки - они распахнулись.
- Не пужайся - здесь он где-нибудь. В окно вылез.
Мать кинулась сразу к Юрке.
Витька был там. Юрка и Витька сидели на лавочке, дед лежал на печке, но не хворал, а так - погреться залез. Молчали.
Быстро вошла встревоженная мать.
- Витька… Здравствуйте! Ох, Витька… - Мать успокоилась, но еще не могла отойти от быстрой ходьбы. - Что же ты ушел, сынок? Там дядя Коля ждет…
Витька, Юрка и старик молчали.
- Пойдем домой. - Матери стало неловко, потому что она почувствовала в их молчании суд себе.
- Что, Витька… в ссылку ссылают? - сказал старик.
- В какую ссылку?! - вспыхнула мать. - Что ты, дедушка, говоришь-то!
- Да я шутейно, - успокоил старик. - Так я… болтанул. В гости он поедет. Хорошее дело.
- Пойдем, Витя, - опять сказала мать.
Витька сидел. Молчал.
- Я не в осуждение говорю, - продолжал старик. - Кого осуждать? Такая теперь жизнь. Но вот раньше понимали: до семнадцати годов нельзя парня из дома трогать. У нас тада вся деревня на отхожий промысел ходила… И вот, кто поумней был - отцы-то, те до семнадцати лет сына в город не отпускали. Как ушел раньше, так все: отстал человек от дома. Потому что - не укрепился, не окреп дома, не пустил корешки. А как раньше время оторвался, так все: начинает его крутить по земле, как лист сухой. Он уж и от дома отстал, и от крестьянства… А потому до семнадцати, что надо полюбить первый раз там, где родился и возрос. Как полюбил на месте - дома, так тебе это и будет - родина. До самой твоей смерти. Тосковать по ей будешь…
- Чего ты, дедушка, мелешь лежишь! - осердилась мать. - "Полюбил", "не полюбил"… Чего попало! Пойдем, Витька.
Витька встал… Подал Юрке руку.
- Пока.
- До свиданья. Пиши.
- Ладно. Ты тоже пиши. До свиданья, деда.
- До свиданья, Витька. Не забывай нас.
- Господи, прямо как на войну провожают… - не могла скрыть удивления мать. - Или, правда, - на заработки куда. Он едет-то - двадцать верст отсюда! К дяде родному.
- Это хорошо, - опять сказал старик. - Чего же?
Потом, когда шли по улице, мать сказала:
- Тебе там хорошо будет, Вить.
Витька молчал.
- Неохота?
Витька молчал.
Мать тоже замолчала.
Зато дома мать выпряглась.
- Никуда он не поедет, - заявила она брату с порога. - Не пущу. Вот.
Дядя засмеялся.
- Ну, конечно, не надо: а то он там… потеряется. Заблудится. Волки его съедят… Витька, а ты-то чего? Тоже, как баба, елки зеленые! Чего ты? Мужик ты или не мужик?..
Ехали в деревню к дяде в легком коробке, сытая сильная лошадь бежала податливо. Коробок мягко качался на рессорах.
- Витька, почему ты не учишься, как все люди, - хорошо?
- Все, что ли, хорошо учатся! У нас в классе семь двоечников.
- А тебя разве самолюбие не заедает, что ты попал в эту семерку?
Витька промолчал на это.
- И все семь - мальчишки? Или и девчонки есть?
- Одна. Мы ее жучим, чтоб она исправлялась. Она бестолковая.
Дядя захохотал.
- Дак а себя-то… ха-ха-ха!.. Себя-то чего не жучите? О какие!.. А вы-то чем умнее - такие же двоечники, как она. А? Витьк?
- Она к нам не касается. Она же работать не пойдет.
- Во-он вы куда-а!.. - понял дядя. - Вот оно что. Та-ак. Ну и кем, например, ты хочешь работать? Когда подрастешь мало-мало.
- Шофером.
Дядя даже сплюнул в огорчении.
- Дурак! Вот дурак-то! Это вас кто-нибудь подговаривает там? Или вы сами придумали - с работой-то?
- Сами.
- Вот долдоны-то! А учителя знают про ваш уговор?
- Нет. По восемь классов мы как-нибудь кончим…
- Тьфу! - расстроился дядя. - Хоть поворачивай и выдавай всю эту… шайку. Ты думаешь, шофером - хитрое дело? Это ведь кому уж деваться некуда, тот в шофера-то идет. Голова садовая! Ну, ничего, ничего! Я возьмусь за тебя. Шофером!.. Да это уж кого приперло: грамотешки нет - ну, в шофера. А так-то его бы черт туда затолкал, в шофера-то. А тебе… Ну, ничего, я тебя направлю на путь истинный. Ты у меня пятерочник будешь - на удивление всем.
А ехали лесом, воздух в лесу был зеленый. Тишина пугала. Витьке было интересно… И грустно.
Ох, то-о… -
запел вдруг дядя негромко, задумчиво, -
…То не ве-ете-ер ве-етку клонит,
Ох, да не дубра-авушка-а шумит:
То-о мое, ох, мое сердечко сто-онет,
Как, ох, как осе-енни-ий лист дрожи-ит…
И замолчал. И задумался.
- Эх, Витька-а, - сказал дядя невесело, - махнулся б я с тобой годами. Эх, и махнулся бы - не глядя! Я б - не то что учиться, я бы черту рога свернул. Знаю теперь, как их свернуть можно, только… Но нам, Витька, война дорогу пере-ехала. Война, будь она проклята. Не война, так я б теперь высоко-о летал. Да-а… А ты учиться не хочешь. Глупыш ты такой.
- Мама же вон не воевала, а тоже не выучилась.
- Мама не воевала, зато с голоду пухла здесь… Мама лет с пятнадцати работать пошла. Чего ты на маму киваешь? Счас не то время. Счас ты бо-ольшого дурака сваляешь, если не выучишься. Большого, Витька. Попомни мое слово.
…Приехали в деревню затемно.
Распрягли во дворе лошадь, дали ей овса.
- Ну, пойдем знакомиться… Не робей, там все свои.
В большой прихожей избы сидела за столом одна только круглолицая, ясноглазая, чем-то отдаленно напоминающая Витькину мать девушка, учила уроки.
- Знакомьтесь, брат с сестрой, - сказал дядя Коля.
- Это Витя? - радостно спросила девушка.
- Витя. Собственной персоной. - Дядя разделся, взял у Витьки чемодан. - Раздевайся, Витька, будь как дома. Где все-то? Мать…
- Телевизор у Баевых смотрят.
- А наш чего же?
- Опять сломался. Раздевайся, Витя! Давай, я тебе помогу. Ну?.. Меня Ольгой зовут… - Ольга помогла Витьке снять пальтишко. Была она рослая, красивая и очень какая-то простая и приветливая. Витьке она очень понравилась.
- Надо же: такие глаза, и парню достались! - засмеялась Ольга.
Глаза у Витьки, правда, девичьи: большие, синие. Витька смутился. Нахмурился.
- Ты сперва не глаза разглядывай, - строго сказал отец, - а давай-ка накорми нас. Потом уж глаза разглядывай. А потом сделаешь мне его отличником. Срок - три месяца.
В городке дела хоть медленно, но подвигались к завершению.
В одно воскресенье Владимир Николаич пригласил Грушу к себе домой.
Шли принаряженные по улицам городка.
- Меня тут… некоторые знают… - предупредил Владимир Николаич, - могут окликнуть или позвать… куда-нибудь.
- Куда позвать?
- В пивную. Не надо обращать внимания. Ноль внимания. Я их больше никого не знаю, оглоедов. Чужбинников. Я сейчас опять на почете стал… Меня в приказах отмечают. Они злятся. Им же ведь все равно: уровень, не уровень - лезут!..
- А самого-то не тянет больше к ним?
- К ним?! Я их презираю всех до одного!
- Хорошо, - искренне похвалила Груша. - Это очень хорошо! Теперь жить да радоваться.
- Я и так пропустил сколько времени! Я бы уж теперь главным был.
- А теперь-то еще опасаются пока главным-то ставить?
- Я думаю, что уже не опасаются. Но дело в том, что у нас главным работает старичок… Он уже на пенсии вообще-то, но еще работает, козел. Ну, вроде того, что - неудобно его трогать. Но думаю, что внутреннее решение они уже приняли: как только этот козел уйдет, я занимаю его кабинет.
Пошли через городской парк.
Там на одной из площадок соревновались городошники. И стояло много зрителей - смотрели.
Владимир Николаич и Груша остановились тоже, посмотрели…
- Делать нечего, - негромко сказал Владимир Николаич, трогаясь опять в путь.
- А у вас, Владимир Николаич, я как-то все не спрошу, родные-то здесь не живут?