Горка яблок, падалицы, или, как тут говорили, ветробоя, сначала не привлекла его внимания. Яблоки как яблоки. Сергей делил их на кислые и сладкие и понятия не имел, как их зовут. Мама всегда признавала только дешевые яблоки; а если они дешевые, то как они называются, уже не имело значения. Но тут-перед ними лежали яблоки, не похожие одно на другое.
- А это какое? Как зовут? - спросил он, показав пальцем на небольшое, шаровидно приплюснутое яблочко с золотисто-желтой кожицей, покрытой ржавой сеткой и желто-бурыми точками. Солнечный бок был слегка зарумянен.
Чумакова робко взглянула на тетю Нюсю, задумчиво курившую свой "Беломор".
- Это, Емельянов, будет "золотое семечко". А это "шафран". На, попробуй!
Оранжево-желтая кожица "шафрана", испещренная красными точками, была масляниста на ощупь. Казалось, яблоко вымазали маслом, как крашеное яичко.
- А это "белый кальвиль", зимний. - И Чумакова протянула ему такое красивое, прямо-таки игрушечное яблоко, что Сереже захотелось им поиграть. Золотисто-желтая кожица издавала нежный запах.
- А эти румяненькие - "синапы", - продолжала объяснять Чумакова. - Они у нас до самой весны сохраняются. Мы ими на Новый год елки убираем…
Но Сергею надоело ее слушать, и он перебил ее:
- А куда деваете яблоки?
- Да сдаем же, чудак какой! В Москву, в Ленинград посылаем, на консервный завод сдаем, у нас же план какой громадный. А что на трудодень получаем, то сушим, узвары варим, в шинкованную капусту закладаем.
- Квас и брагу варим, - деловито добавила тетя Нюся. - Дай ему "Наполеон", сочней будет.
Чумакова протянула ему самое некрасивое яблоко.
- А почему "Кутузова" нет? - спросил Сергей, поднимаясь на локоть. - "Наполеон" почему-то есть, а "Кутузова" нет.
Тетя Нюся искоса глянула на него и, вынув из кармана своей синей куртки папиросы, опять закурила, лихо сдвинув на ухо фуражку железнодорожника.
- Потому как это французское яблоко, - нехотя сказала она, затягиваясь дымом.
- Какое же оно французское, если растет в Крыму? - не унимался Сергей. - А "гитлера" у вас нет? - сострил он.
Чумакова хихикнула, а тетя Нюся отвернулась от него, как от пьяного.
- Дрозды и скворцы прямо меня замучили, - как к взрослой, обратилась она к Зине. - Сегодня штук сорок настреляла, плов приготовила, - заходи, угощу, - а все летят и летят, окаянные.
- Уй, тетя Нюся, тебе что ни говори, никогда не слушаешь! Говорили тебе - ставь силки.
- Да ну вас! У меня же не тот… не заповедник. С зари самой как начнут ходить то бригадиры, то агроном, то председатель, то из района кто-нибудь… Чтоб они так за своими детьми смотрели, как за моими яблоками! То им покажи, то расскажи… Эй-эй! Тут ходу нет! - погрозила она кулаком кому-то, вероятно нездешнему человеку, пытавшемуся пройти в сад берегом пруда. - Понаехали помощники, - пробурчала она неодобрительно, - а чему помогать? Черешня отошла, вишня - то же самое, яблоки, груши не доспели, а косить они разве обучены? Нам бы косцов и жней десятка два, был бы толк.
Хрустя сочным и до боли в скулах остро прохладным яблоком, Сергей рассеянно слушал тетю Нюсю.
- Понадеялись на машины, - продолжала она, - а кого ни спроси: "Жать умеешь?" - "Что вы, что вы!" - говорят. Заместо того чтобы жать учиться, только в кино и заладили. Я твоему батьке, Зинка, который раз говорю: "Добегаешься ты, Борис, с драмкружком, что выгонят тебя со всем твоим театром".
- Зин, а мы много колосков собрали? - перебил Сергей рассказ сторожихи, показавшийся ему скучным и длинным.
- Чего там собрали! - пренебрежительно отмахнулась Зина.
- Эта наша Муська знаменитая чего только не выдумает! - покачала головой тетя Нюся. - Все ей мало, все ей чего-то не хватает. Взяла по сто тридцать - и помалкивай…
- По сто тридцать пять, - поправила Зина.
- Ай, идите вы! Сроду у нас таких урожаев не было. А тут еще суховеи замучили - запалилось зерно. Это ж учитывать надо тоже… Степь же, глядите, - одна степь, жара, ветры. Да на такую природу какую хочешь скидку надо дать… Твой-то когда вернется? - спросила она Сергея. - Узнать бы, как хлеб сдали.
- Не знаю, - ответил Сергей. - Как сдаст, так вернется.
- Отцы пошли! - покачала головой тетя Нюся. - Я б таких отцов… - И, повесив через плечо берданку и кликнув сонного пса, кряхтя, пошла берегом в глубь сада.
Зина шепнула Сергею:
- Хочешь, искупаемся один раз?
- А можно?
- Что за глупость такая! Мы все тут купаемся. - И, одним махом сбросив с себя купальный костюмчик, она, приплясывая, побежала в воду.
Сергей заторопился за нею.
Вода оказалась удивительно теплой, совсем не такой, как в море, и дно мягкое, без камней.
- Вы у себя фантики собираете? - вертясь и кувыркаясь в воде своим гибким тельцем, спросила Зина.
- Конечно, собираем. У меня сколько их! (Речь шла об этикетках с бутылок и конфетных обертках.) Мы когда со школой на черкасовское движение ходили, я с мальчишками менялся…
- А у нас черкасовское движение уже кончилось! - с довольным и гордым видом сказала Чумакова. - Мы всю-всю школу сами восстановили!
- Школу - это что! А мы целый парк сделали, где пустырь был.
- И деревья посадили?
- И деревья, и цветы, и дорожки сделали…
- Одни мальчики?
- Нет, взрослые тоже помогали… - небрежно заметил Сергей, собираясь рассказать о своем трудовом героизме, но в это время с улицы к пруду съехал на велосипеде молодой человек в полотняном костюме, с тюбетейкой на бритой голове. Он ехал, громко распевая, как артист.
- Зин, а это кто? - спросил Сергей.
- Это товарищ Семенов… То-ва-рищ Се-ме-нов! - пронзительно вскрикнула Чумакова, подпрыгивая в воде и махая руками. - Вы к нам, да? Идите купаться, я вам что сейчас расскажу!
Семенов спрыгнул с велосипеда, осторожно положил его на траву и стал деловито раздеваться, досвистывая то, что он не успел пропеть.
- Ты что же это, Чумакова, в пруду прохлаждаешься, когда все ваши на работе? - сурово спросил он, сбрасывая через голову рубаху. - Это как же, милая моя, называется?
- А я работала, я, честное мое слово, работала, товарищ Семенов! А потом меня Бабенчиков отпустил, потому что вот этого мальчика - он сирота, приехал с автоколонной - солнцем ударило, а теперь я к нему приставлена, потому что он слабый…
- Ага, - сказал Семенов, подтягивая трусы и входя в воду, - значит, ты за медицинскую сестру? Какие приняты меры?
Сергей с интересом наблюдал за Семеновым. Очевидно, это и был тот самый Семенов из райкома комсомола, о котором он уже слышал вчера и сегодня, но как-то не сразу укладывалось в голове, что начальник может быть таким молодым человеком и способен купаться вместе с ребятами.
- А меры мы еще не принимали, - бойко рапортовала Зина. - Вот искупаемся, тогда я его сведу к Марье Николаевне на медпункт. Яблоко я ему дала - вот что еще было.
Несколько раз окунувшись и растерев тело руками, Семенов приблизился к Сергею.
- Чей же ты будешь? - спросил он. - Я всех ваших уже знаю, только что видел их на ссыпном.
- Он Емельянова сын, - скороговоркой доложила Зина.
- Андрея Васильевича сынок? - переспросил Семенов. - Хороший он у тебя человек, замечательный! Десять ездок за половину дня сделал. Молодец! Здорово нам помогает. Ну, а ты что делал?
- А я, товарищ Семенов, - сказал Сергей с тем особенным чувством доверия к собеседнику, которое возникает у детей от ощущения необычайной человеческой правдивости и чистоты его, - а я с утра голодный. Потом меня пчела укусила, а когда я колоски собирал, меня солнцем ударило, а потом эта Зинка меня в пруд затащила, когда мне холодно…
Он не знал, расплакаться или возмутиться.
- Э-э, да, ты, я вижу, геройский парень! - Семенов схватил Сергея под мышки и, приподняв, поволок на берег. - С утра голодный, а между тем колоски собирал… Тетя Нюся! Угостите чем-нибудь голодающих!
Зина, неожиданно почувствовав себя виноватой во всех бедствиях Сергея, вяло плелась сзади, но при последних словах Семенова оживилась:
- У нее скворцы с рисом, - сказала она шепотом. - Сбегать? Может, принести, а?
Подхватив с земли свой купальный костюмчик и прыгая на одной ноге, она на бегу влезла в него. Мокрая и блестящая, как лягушонок, она была сейчас такая приятная, что Сергей чистосердечно раскаялся в своей жалобе на нее.
- И Бабенчикова позови! - крикнул вслед ей Семенов и стал закутывать Сергея в свой полотняный пиджачок, одновременно растирая ему ладонью спину и что-то приговаривая о Сережиной стойкости.
Тетя Нюся стояла поодаль, куря свой "Беломор".
- Вот из таких самые отчаянные и получаются, - сказала она, пуская дым через нос. - Без отца, без матери, не знай где крутится, а потом чего с него спросишь? "Я, говорит, сам себе хозяин…" Да ты на голову ему кепку надень… Вот так. И не три - спину протрешь. Это ж все ж таки ребенок, не велосипед… Ну, какие новости, рассказывай…
Семенов оставил в покое Сергея и сел подсушиться на солнце.
Новости, им привезенные, были хорошие. Первый хлеб встретили празднично. Зерно Мусиной бригады получило замечательную оценку.
- Ну, так то ж Муся! - гордо вставила сторожиха, и Сергей удивился, вспомнив, как она только что бранила бригадиршу.
Чиляеву и шоферов, привезших зерно, фотографировали, и обо всем этом будет напечатано в районной, а может быть, и в областной газете. А завтра, в воскресный день, в колхоз приедет группа пионеров из районного центра и бригада артистов.
Тетя Нюся бросила окурок, сказав твердо:
- Ребятишек нам совершенно некуда девать.