- Ага, в носу, - взводный у нас нормальный. - Ну, иди.
Ну, что сказать - молодец Моторин. Хоть в чём-то - не стал стучать.
Молодец-то молодец, но на следующее утро в умывалке, только лицо намылил, мне - бац! - кто-то по затылку, я губу разбил о кран водоразборный. Пену смахнул, головой верчу - полроты мимо шмыгает, все торопятся процедуры известные принять. У нас как - пока одни, стоя в проходе, заправляют кровати верхнего яруса, владельцы нижних - в умывалке, и все бегом, всё на ходу. А мне стало доставаться каждое утро.
Постовальчик бы решил мою проблему, но после перестановки с Чуркиным разъехались и наши кровати. Говорю Терёшкину:
- Проследи, Серёга, кто мой кумпол тревожит.
На следующее утро только мыльными ладонями по лицу провёл, мне кулак в голову прилетел - кожа на щеке лопнула, поцеловавшись с краном. Ах, туды твою!
Глаза промыл, смотрю - Терёшкин рядом фыркает.
- Серый, ну, что ж ты - поставили смотреть, а ты подслушиваешь.
Крутит круглой своей бестолковкой:
- А я что, я ничего. А ты чего?
А у меня кровь по щеке, под глазом синева разливается.
Постовал:
- Терпеть больше нельзя - надо что-то делать.
Вечером в личное время пошли с ним во второй кубрик и прямо к Моторину:
- Твоя работа? Открыто посыкиваешь побазарить?
Нас окружили ребята:
- В чём дело?
Обсудили все нюансы, дали добро на поединок. В курилке - есть и такая в роте, под крышей, приличная, в смысле размеров, по углам урны - закрылись четверо: мы с недругом, конечно, Постовал и Игорь Иванов, командир отделения Моторина. Остальные слонялись по коридору, страхуя на случай чего.
У Моторина вид сельского пройдохи - хитрые глазки и круглое мясистое лицо, напоминающее сортирного червя. Драться он не умеет, конечно. Откуда знаю? А по внешнему виду - такие в потасовку лезут по пьянке или от великой злости. Мне надо его разозлить, на это расчёт - он кинется очертя голову, и я уложу его одним ударом. Чего тут с ним прыгать, изображая Мохаммеда Али.
- Что, опарыш, звенят коленки?
Он стоял, набычившись, опустив руки, сжав кулаки. Лицо его наливалось краской. Я переступал с ноги на ногу, повадил плечами. На это тоже был расчёт. Пусть мельтешат в его глазах - он рванёт, я подставлю плечо и резко уберу. Он и уйдёт в пустоту, а потом встретиться с ударом.
Что-то медленно мой противник злостью наливается.
- О-па! - я сделал выпад и назад. - Не дрейфь, моряк ребёнка не обидит.
Стоит, сволочь, желваками играет.
- Опарыш, ты зачем женился? Ты же педик - тебя самого надо….
Он сорвался с места, промахнулся по моему плечу и напоролся подбородком на встречное движение кулака. Высоко взбрыкнул ногами - как фигурист коньками. Грохнулся спиной на кафельный пол. Затылком попытался разбить мозаичную плитку - не смог.
- Всё, - сказал я.
- Нормалёк, - сказал Постовал.
- Закончили, - подтвердил Иванов. Он был лучшим гимнастом роты, и всё поглядывал на Постовала, который на первенстве отряда получил звание кандидата в мастера по гиревому спорту. Поглядывал и прикидывал: не придётся ли драться ещё и секундантам.
- Нет, не всё, - прохрипел за моей спиной Моторин.
Он уже поднялся на четвереньки и мотал головой, пытаясь остановить вращение Земли. Опираясь на подошедшего Иванова, встал на ноги и оттолкнул его.
- Я готов, - сказал Моторин, мотая головой.
- Похвально, - сказал я, обходя его по кривой.
- Парни, кончайте, - подал голос Игорь Иванов.
- Заткнись, - посоветовал Постовал.
Противник был в моей власти - он стоял на ногах, но себя не контролировал. Я мог затащить его в гальюн (сортир) и макнуть рылом в очко - была такая мысль. Мог усадить задницей в урну, вдавить, сравняв коленки с плечами, и тогда без посторонней помощи ему оттуда не выбраться. Я мог сделать с ним всё, что угодно.
С опущенными руками в позе неандертальца, покачиваясь, стоял Моторин. И я напротив. Красивее мне было бы уйти - дело сделано. Но что-то вспыхнуло в душе - то ли обида за далёкую и незнакомую девушку, у которой запах задницы с передницей так раздражали моего противника. То ли жалость к себе пронзила сердце - даже у такого опарыша есть жена, которая, как бы её не обижали, ждёт его и, возможно, любит. А мне-то…. Мне и строчки черкнуть некому. На всем Белом Свете не нашлось ни одной девушки, пожелавшей осчастливить меня своим вниманием. Господи, где твоя справедливость?
Тело моё взмыло вверх, и нога обрушилась на противника. Получи, фашист, гранату! Моторин нашёл спиной угол, врезался, стёк задницей в урну и затих. Дело сделано. Мы разошлись, незамеченные старшинами. Больше наши пути с Моториным не пересекались.
Да-а. Письма, письма. Я почему стал отличником БП и ПП, да как бы не лучшим в роте? Писать было некому. Отец дулся, и общаться не хотел. Сестра разок написала. Увидела дома мои фотографии у мамы и:
- Ах, какая форма! Ах, какой ты красивый, братик. Оставайся жить у моря - мы к тебе в гости будем ездить.
Мама тоже не баловала весточками. Вот и корпел над книжками в часы самоподготовки - святое время письмописания.
Был у нас такой курсант Устьянцев - Устинька - красивый, как девушка. У него даже родинка на верхней губе. Так этому Ален Делону по четырнадцать писем в день приходило. И всё от девчонок. От разных.
Направляющий нашего отделения - Кошков, а замыкающий - Охапкин. Разница в росте чуть не метр. Первый посадил последнего на колено, сфотографировался и отправил домой. Сестра девятиклассница запала. Требует от брата: "Познакомь с Обхваткиным - хочу переписываться". Направляющий наш хохочет:
- Она мне до подбородка, ты ей будешь….
И - ха-ха!
Служил с нами и такой чудак - Уфимцев, из Кировской, кажется, области. У парня был классическая строевая выправка и такой же шаг. Мичмана его в другие роты водили, чтобы показать, каким должен быть строевой моряк. И парень старался изо всех сил, только нервный был очень. Если б я сказал, умственно ограниченный, то, наверное, в зависти уличили. Действительно не было у меня его выправки и такого шага строевого - зато с нервами всё в порядке. Сидим как-то на ЗОМПе (защита от оружия массового поражения), мичман Заболотный вещает.
Уфимцев:
- Товарищ мичман, можно выйти.
Мичман:
- Можно Машку под забором - во флоте говорят: разрешите. Впрочем, если твою Машку уже тянут под забором, то и тебе "можно".
Зачем он так сказал? Да прикололся - обычная на флоте шутка. А Уфимцев не понял - ринулся на Заболотного с кулаками, да курсанты его смяли.
- Псих, - покачал седой головой мичман.
Пришло Уфимцеву от любимой девушки письмо в учебку - невтерпёж, мол, больше ждать (это три-то месяца!), замуж выхожу. Что тут сотворилось - всей ротой его ловили. Носится, орёт: жить больше не буду, руки наложу. Чего орать-то и бегом бегать - пошёл бы и наложил втихаря. В смысле, руки на себя. Народный артист Кировского театра. По тону видите - не люб он был мне. Наши пути не пересекались, но задолбали начальники: Уфимцев, мол, Уфимцев - гордость роты и первый кандидат в старшины. Полил он мне бальзам на душу на выпускном экзамене по строевой. Больше-то ему нечем было отличиться, вот он и напрягся, как струна. Ну, блин, сейчас зазвенит. А комиссия идёт себе не спеша шеренгой - покажите платочек, да подворотничок. Известно - театр начинается с вешалки. Дошли до Уфимцева, а из-под того ручеёк потёк.
- Ну, что ж вы,… - засмущались экзаменаторы. - Идите, переоденьтесь.
Известно, во флоте любят прикалываться. Не миновала и меня сия злая участь - то бишь, стать объектом розыгрыша. Расскажу, как это случилось. Месяца три-четыре мы отслужили, стало ясно, кто есть кто. Ну, я, понятно, отличник. А был в нашей роте замечательный главный старшина, Ничков по фамилии. Он выпустил две отличных смены. Ему б ещё одну - и медаль на грудь "За отличие в охране госграницы". Но у парня были золотые руки. Медаль мы тебе и так дадим, говорят командиры, ты нам сделай колонки для ВИА (вокально-инструментальный ансамбль). Ну, он и делал - что-то сам, а потом помощник потребовался. Приходит к замполиту Ежову, а тот:
- Кто у нас отличник? Агапов? В распоряжение главного старшины Ничкова.
День тружусь, второй. Нравится мне Ничков, я ему, похоже, тоже. Не панибратсвуем, но и обходимся без уставных прелюдий. Он мне - Антон. Я ему - Саня.
Трудимся. Заходит старшина первой статьи Петрыкин (в миру - Тундра, так как родом из Заполярья). Он - освобождённый комсомольский работник, вернее - безработник, так как целыми днями ни хрена не делает, слоняется по роте, ищет над кем бы приколоться. Заглянул в чеплашку с клеем:
- О-па-на! Кончился. Ну-ка, курсант, шилом в подвал. Найдёшь мичмана Козеинова, попросишь клея кузевалу. Я без задних мыслей в подвал. Бродил, бродил, нашёл - в какой-то бендежке два мичмана в шахматы режутся.
- Разрешите обратиться?
- Валяй.
- Ищу мичмана Казеинова.
Смотрю, собеседник мой побагровел и брови сдвинул, а партнёр его гримасничает - улыбку душит.
- Для чего?
Я чеплашку подаю, хотя уже чувствую, влип во что-то.
- Кузевалу надо.
Один мичман закашлялся. Второй говорит:
- Какой педераст тебя послал?
- Никак нет, товарищ мичман. Старшина первой статьи Петрыкин.
- Старшина твой и есть настоящий педераст. Скажи, что вечерком я к нему загляну.
Когда вернулся с казеиновым клеем, Петрыкин встрепенулся со стула, на котором сидел, помахивая ножкой.
- Принёс?
- Так точно.
- Что сказал мичман Казеинов? - Петрыкин подмигнул Ничкову.