- Если старый, то - нет. Если молодой, то почему-то представляю его с твоим членом.
- Скажи, только ты шлюха или все бабы такие?
- Спокойствие, только спокойствие, сейчас моя очередь говорить. Я не шлюха, - в самое ухо продолжила Варвара, - я только учусь. - И, хохоча, стала стягивать с пылающего гневом Ричарда расклешенные джинсы.
* * *
Они кончили вместе. Весь мокрый, Ричард повалился на Варвару.
- Ты меня раздавишь, потс.
- Как ты меня назвала? - встрепенулся Ричард, и постсексуальной усталости и сонливости как не бывало. - Ты че, оборзела совсем?!
- Я просто так назвала, потому что ты весь вспотевший такой, вот и сказала "потс".
- Я вспотел потому, что старался тебе сделать приятно. Я, если хочешь знать, работал сейчас для тебя, а ты просто лежала и наслаждалась. Ноги раздвинуть - много ума не надо.
Почему-то в такие моменты Варваре нестерпимо хотелось двинуть Ричарду в нос. В своем воображении она уже много раз проделывала это, а потом сидела и сама смахивала кровь с подбородка воображаемым фетровым веером, а чтоб успокоить Ричарда, иногда слизывала ее. Вот и сейчас кровь уже красиво капала на розовую подушку. Не растекалась, а взрывалась на шелке и превращалась в красные ртутные бусинки…
- Ты меня слышишь?! - Несколько секунд Ричард смотрел ей в глаза и тряс Варвару за плечи. - Эй, ты где? Ты уж не "экстази" ли ухлопала в своем дебильном институте?
- Нет, не "экстази"… Все нормально, я задумалась просто.
- Ничего себе, задумалась просто… - Ричард не знал, что еще сказать. Через пять минут его отпустило. Он успокоился. Он начал скандалить специально, чтоб в ругани сообщить Варваре про телепроект, про то, что уезжает на две недели в Камбоджу и Таиланд, что раз так она к нему относится, переспит ей назло с проституткой. Он считал, что так более мягко пройдет момент расставания. Две недели волнения похожи на целую вечность… А пока два голых тела лежали параллельно.
- Закрой глаза, - неожиданно сказала Варвара.
- Закрыл.
- Сложи руки на груди, как будто умер.
- Сложил.
- Слушай тихо.
Мне с тобою пьяным весело -
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах.Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?Мы хотели муки жалящей
Вместо счастья безмятежного
Не покину я товарища
И беспутного и нежного.
- Ты?
- Ахматова.
- Жаль, что не ты.
- Почему жаль?
- Не люблю Ахматову. Стихи люблю, а ее саму нет. Сука она, по-моему, холодная была. И Гумилева жаль мне, да и Ахматову тоже жаль. Как-то не уживается в моем понимании ее любовь к Гумилеву с сухими строчками "Муж в могиле, сын в тюрьме… Помолитесь обо мне". Эгоцентристка она была конченая. Как ты.
- И как ты.
- Вообще не понимаю, как можно было писать, и писать рифму на смерть мужа и тюрягу сына. Рифму ведь нужно было подбирать… А если писала с "музой" на пару, то вообще блядина. Все ее стихи горькие. А эту горечь нужно было стимулировать, чтоб вдохновение было. Уверен, несчастным с ней был Гумилев. Любил ее и мучился от этого. А если б не страдал, может, и свои стихи были бы лучше. Сука ебаная…
- Все, всех раскритиковал, все у него плохие…
- Нет, не все, - Ричард вскочил на кровати, сложил руки рупором и громко в потолок, как будто там установлены прослушивающие устройства, отчетливо отрапортовал: - Нет, не все. Хорошие только Борис Николаевич Ельцин, Чебриков, Соломинцев и Шеварднадзе. Служу Советскому Союзу! - И плашмя упал на кровать.
- Рич, все забываю спросить, что у тебя с армией. Что отец сказал, поможет отмазать?
- Да… да… поможет. Сделают мне пункцию.
- Не-а, ты перепутал, не пункцию, а кастрацию? Чик-чик и прощайте, высокие сопки Манчжурии.
- Не смешно. Только за это я должен сериал документальный снять.
- Нормально. Столько счастья в одни руки. В качестве репортера?
- Нет, лирического героя.
- Хорошо, я рада за тебя.
- Погоди, Варь, пойдем на кухню, поставим угли для кальяна. Сейчас все расскажу.
* * *
Слава Барон плакала в ванной…
Горничная, занимаясь уборкой в ее комнате, стала менять постельное белье. Матрас не лежал ровно, разглаживая его, почувствовала что-то твердое под ним. Это оказалась не горошина. Принцесса Слава хранила под матрасом вибратор. Горничная взяла его и отнесла отцу. Когда Слава вернулась из института домой, то родители и маленький брат ждали только ее, чтобы начать семейный ужин, в котором венцом вкусностей всегда был какой-нибудь сногсшибательный десерт с ликером. Эта традиция никогда не нарушалась. Отец Славы, Юрий Исаакович, был властным и веселым банкиром, семейный ужин - обязательное время, когда он занимался воспитанием детей. Больше всего с пионерских лагерей он ненавидел плакаты в столовках "когда я ем, я глух и нем".
Поэтому семейный ужин Юрия Исааковича длился часа два, и за столом все рассказывали о проведенном дне, советовались и обсуждали. Всегда все говорили правду, даже плохую. Сплетников и болтунов в семье Баронов не было.
- Варька употребляет наркотики, - на выдохе сказала Слава и запила красным вином, - дерганая стала. Постоянно куда-то бежит как будто себя потеряла.
- Ты это чувствуешь или знаешь? - Отец всегда строго относился к догадкам.
- Знаю, я видела сама, как она курила такую маленькую металлическую трубку.
- Скорее всего это "крокодил", - невозмутимо сказал отец.
Вся семья замолчала и повернулась в сторону отца. То, что отец знает названия наркотиков, ошарашило больше, чем то, что Варвара их употребляет.
- Ну и что ты ей сказала? - сменила тему паузы мама.
- Что она - дура!
- Конструктивно… Вся в маму… - Отец взял оливку и положил на тарелку сына. - Узнала, когда она начала, причину, кто дал, сколько раз в день курит…
- Не спрашивала.
- Подруга не должна оставаться в стороне, иначе - не подруга.
- По-вашему получается, что я еще и виновата…
- Не неси чушь. Просто, чтоб попытаться помочь подруге, недостаточно сказать, что она - дура.
- Да она меня и слушать не стала. Заткнула, и все.
- То есть ты для нее не авторитет?
- Конечно, нет.
- А родители?
- Они в Одессе живут.
- Кого-то она слушается, есть взрослые, мнением которых она дорожит?
- Себя слушает и своим мнением дорожит.
- Жених есть? - совершенно серьезно спросил двенадцатилетний Оська, поморщился и проглотил оливку.
Тут все перестали есть и повернулись удивленно во второй раз, теперь уже на мальчишку, который усердно принялся грызть кролика. Отец гордо потрепал его по голове:
- Весь в меня… Любимый молодой человек есть?
- Да… Ричард.
- Он знает?
- Думаю, что нет.
- Думаешь или знаешь?!
- Уверена.
- Сильная любовь?
- Животная, - как-то слишком возбужденно ответила Слава и сама испугалась своим словам.
- Тебе нужно рассказать ему правду.
- Я не смогу. Я не хочу предавать подругу.
- Не предавай, тогда она через год или раньше сядет на героин, и "полный вперед". Если это для тебя дружба, то мне стыдно за тебя, - отец давил напористо и жестко. Слава вскочила, подбородок задрожал… хотела бежать в ванную, но отец остановил. - Подойди сюда. Ужин еще не окончен. Еще десерт. - Он поднял крышку десертного блюда. В центре в полиэтиленовом пакете лежал вибратор.
Слава Барон хлопнула дверью в ванной и заплакала.
- Ну, чего ты ее так?! - Мама держала пятую рюмку "Grand Marnier".
- Спокойной ночи, мамочка и отец, - догадливый Оська поцеловал родителей и пошел спать.
- Почему какая-то наркоманка не считается с мнением моей дочери?! - Юрий Исаакович отбросил салфетку в сторону. - Ты слышала, что она сказала "заткнула, и все". Славке больно от этого, не меньше, чем мне. Почему она отпор не дает?!
- Ну и почему?
- По одной причине - она не помогает по-настоящему, так, пизднет что-то как мышь, и все… поэтому с ее мнением и не считаются. Ощущение, что она живет мимо всех. Тихо и мирно. Мирно учится, тихонько живет с вибратором, со всеми соглашается… Если завтра ее задавит машина, то на похоронах, кроме нас с тобой, никого не будет!
- Что ты несешь?
- Лучше бы она убежала из дома с грузчиком, чем каждый день меняла бы батарейки от вибратора. Я сильнее ценил бы ее, ее мнение, ее характер. А так, она - просто гриб какой-то. Скоро, блядь, вязать начнет…
- Что ты пристал с вибратором?
- Скажи ей, если она не скажет этому Ричарду о Варьке, то я лишу ее финансирования. И пусть лично рассказывает мне, что происходит у этих ребят.
- Диктатор мой любимый. Ты устал сегодня. Пойдем, я успокою и поглажу тебя…