- Я? Да вроде бы нет.
- Все мол-ча-ла, мол-ча-ла. Словно египетская пир-рамида! Видела ты их? - Георгий, все от того же старания не заикнуться, нетрезво растягивая слова, широко раскинул руки. - Они вот такие.
Таня усмехнулась, чуть отодвинулась.
- Я, значит, на египетскую пирамиду уже похожа? А вы их, кстати, видели, пирамиды эти?
- В журнале, - даже спьяна не соврал Георгий. - Поч-чему, говорю, мол-чала весь вечер?
- Слушала вас.
- И с-со мной сейчас не будешь разговаривать?
- Как видишь, не молчу, разговариваю. Только говорить нам, кажется, не о чем.
Георгий подвинулся ближе, заговорил, еще резче разделяя слова на слоги:
- Как не о ч-чем? М-молодые люди о ч-чем говорят м-меж собой?
- Не знаю.
- К-конечно, о люб-бви…
- О любви так о любви, - засмеялась Таня.
Эти слова показались баянисту многозначительными, он еще больше набрался храбрости.
- Вот с-смотрю на тебя и д-думаю: нап-прасно пропадает в селе т-твоя красота. Нап-прасно.
- Почему же?
- Тебе с твоей кр-расотой надо бы в гор-роде жить. Или хотя бы в нашем райцентре.
- А мне и в селе хорошо. - Таня легко вздохнула. - Хотя, кто знает: может быть, и в городе еще придется пожить. Век долог.
- Тан-нюша, переезжай ж-жить в Атямар. Каяться не б-будешь. Тогда бы к-каждый вечер встречались.
- Когда переезжать? - опять не удержалась от шутки Таня.
Георгий воспринял ответ по-своему, в прямом смысле, поэтому он не стал устанавливать сроки переезда, только обнял Таню.
- Отними руки, - спокойно велела Таня.
- Танюш! 3-знаешь, как я пол-любил тебя? Как увидел - душа в пятки ушла!
Георгий снова обнял ее и поцеловал.
- Руки! - резко повторила Таня и, возмутясь, так двинула баяниста локтем, что тот кубарем полетел со скамьи.
Брезгливо оттерев платком губы, Таня хотела помочь, поверженному ухажеру подняться. На крыльце показались Зина и Захар. Георгий уже был на ногах, отряхивал от пыли брюки, спина белой рубашки почернела.
- Захар, проводи, пожалуйста, Георгия домой, - чуть удерживая смех, попросила Таня. - Он совсем опьянел, как бы по дороге домой не свалился.
- Будет сделано! - сразу же согласился тот, про себя поблагодарив Таню за выручку. - Горка - тронулись!
Тот, покорно повиснув на его руке, с трудом переставляя ноги, пожаловался:
- На самом деле, н-настоящий зверь эта ваша г-гостья! P-разговаривать нельзя.
Черников довел вконец опьяневшего собутыльника до его квартиры и, перейдя улицу, трижды постучал в освещенное окно небольшого деревянного дома. В двери тотчас появилась молодая, в легком халатике женщина.
- Наконец-то, думала уж, и не придешь, - упрекнула она, входя с Захаром в коридор. Поднявшись на носки, она обвила руками его шею. - Чего так долго?
- Не сердись, Дуся, милая, - начал оправдываться Захар. - К моей овце приезжала из села подруга, поневоле пришлось задержаться. Ладно еще, Горка со мной был - вроде его пошел проводить.
- А если бы не выручил Горка, не пришел бы, значит? Так понимать?
- Почему бы не пришел. Пришел бы…
Голос Черникова прозвучал неуверенно, с заминкой. Дуся рассердилась.
- Тряпка ты, не Черников! Отойди от меня!
- Да ты что? Я…
- "Я", "я", - гневно передразнила Дуся. - А кто ты такой? Трус, если не хуже, болтун! Сколько еще будем жить как воры? Выкатывайся отсюда, к своей курочке!
- Дусенька! Да разве я променяю тебя на кого-нибудь? Я, да чтобы тебя оставить? Смотри, если не веришь! - Захар выхватил из кармана спички, чиркнул одну и воткнул ее в ладонь. - Вот, клятва моя!
- Ой, неразумный! - вскрикнула Дуся, схватив его руку и целуя ее. - Мою рученьку, мою любимую рученьку мучить!
Ярко освещенные зашторенные окна в небольшом деревянном доме погасли…
…Уже укладываясь, Зина с укором сказала:
- Зря ты попросила Захара, чтобы он пошел провожать этого долговязого.
- Да разве ты не видела, какой он был пьяный? - удивилась словам подруги Таня.
- Доплелся бы. Ты думаешь, впервые он такой? Зато уж Захара опять не жди, это точно.
- Как не жди? - еще больше удивилась Таня.
- Ох, Танюша, не знаешь ты его! Да и сама я долго не знала. Вернее, верила! А он уж давно кобелит. Как только налакается, так и пропадает. Постоянно к какой-то ходит…
- Хо-дит? - Голос Тани от крайнего изумление прозвучал так протяжно, высоко, что едва не сорвался.
- Сколько уж раз ругались из-за этого. - Зина сухо, зло всхлипнула. - Ты думаешь, почему он не велит мне в самодеятельности участвовать? Чтобы ему не мешала. Там, говорят, где-то эта девка ошивается.
Горячий комок встал у Тани в горле, сказала, как вытолкнула:
- Господи, Зинок, да как же ты терпишь? Плюнь, плюнь на него! А сама - обратно, в Сэняж!
- Легко, Танюша, сказать - обратно…
Ошеломленная - и самим признанием подруги, и ее терпением, и какой-то обреченностью ее последнего ответа - Таня притихла. И это - Зина, гордая, веселая, красивая!.. Нет, у нее с Федей так никогда не будет. Не может даже быть!..
Спохватившись, Таня прислушалась: Зина на своей койке тоже притихла, будто уснула. А сомкнула ли она глаза в эту ночь - одна она и знала.
5
Пленум райкома комсомола шел уже третий час.
Таня внимательно слушала выступающих в прениях, напряженно ждала, когда предоставят слово ей, и, как ни странно, неотступно думала о Зине, о гнусном Захаре. Преступник он, вот кто! Изуродовать жизнь такой девчонке, надругаться! "Ах, Зинка, Зинка!.. Что ты натворила! Как ты украшала и себя и всех нас своим трудом, своими песнями!.. Теперь кто ты, Зинка? Где твое счастье? Вот откуда твои недомолвки, показная беспечность, даже твои стихи, которые ты читала. Неужели и правда веришь, что будешь писать хорошие стихи? Для этого нужны талант, большое образование. А где они у тебя? Или этим только утешаешь себя? И все из-за рыжего подлеца, который и мизинца твоего не стоит?.."
- …Татьяне Ландышевой - секретарю комсомольской организации колхоза "Победа"! - договорил председательствующий.
Таня вздрогнула - выходит, все-таки прослушала, прозевала, когда объявили, что ей надо подготовиться к выступлению!
Во рту сразу пересохло; возникло противное пугающее ощущение, будто она напрочь забыла все, что хотела сказать, и пока шла по узкому проходу к трибуне, совершенно не чувствовала ног - вроде не было их совсем…
Таня знала за собой одну особенность: начиная говорить - у себя ли на собрании или здесь, в Атямаре, - она всегда в первые секунды терялась. Но тут же словно бы начинала видеть то, о чем надо сказать, и приходило спокойствие, ясность мысли. Не подвела эта особенность и нынче: стоило ей на миг представить свой Сэняж, своих друзей-комсомольцев, с которыми она и о нынешнем своем выступлении на активе посоветовалась, как явились мысли сами собой. Она деловито рассказала, как будут работать на сэняжскнх полях комбайны, автомашины, подборщики соломы, как сэняжские комсомольцы рассчитывают выполнить свое слово - на каждом комбайне обмолотить по шесть тысяч центнеров хлеба…
Переждав аплодисменты, и заодно и дыхание переведя, Таня закончила:
- Ребятам и девчатам моих лет не пришлось переживать голодовки, есть хлеб, который и в рот нельзя было положить. Все это пережили наши родители, наши дедушки и бабушки. О том, как жили, боролись в блокаду трудящиеся Ленинграда, как они умирали с голоду, мы знаем только из книг и кинокартин. Мы никогда не получали пайки хлеба по карточкам. Но все это было, и нам, молодым, никогда не надо забывать об этом. Особенно надо крепко помнить о прошлом сейчас, когда мы готовимся к уборке урожая. Ни одного колоска, ни одного зернышка не оставим в поле! Чем больше хлеба, тем сильнее наша Родина, тем лучше наша жизнь!
С трибуны она сошла под дружные аплодисменты всего зала, похожая на цветущий подсолнух: лицо раскрасневшееся, волосы рыжевато-белые, тонкая прямая фигурка плотно обтянута зеленым шелковым платьем.
Во время перерыва в фойе к ней неожиданно подошел первый секретарь райкома партии Петр Прохорович Пуреськин. Перед Таней стоял уже немолодой, среднего роста широкоплечий мужчина, с небольшим шрамом над правой бровью; на левом лацкане его пиджака поблескивал значок депутата Верховного Совета СССР. Разноцветно отливали орденские планки.
Пуреськин крепко пожал ей руку, похвалил:
- Молодчина, Татьяна! Спасибо за горячее и толковое слово. Думаю, так же с огоньком выполните и обязательства.
- Постараемся, Петр Прохорович, - смущаясь, но твердо пообещала Таня.
- Да уж старайтесь - теперь отступать некуда! - Пуреськин засмеялся. - Знаешь, Татьяна, зайди ко мне после пленума. Или, может, у тебя есть дела поважнее?
- Какие у меня, Петр Прохорович, более важные дела! - запротестовала Таня, все еще робея под его внимательным дружелюбным взглядом. - Спасибо, обязательно зайду.
- Вот и договорились!
Таня, конечно, обрадовалась приглашению Пуреськина, поэтому так быстро и дала слово зайти к нему. А потом засомневалась: правильно ли она поступила? О чем она будет говорить с первым секретарем райкома партии? Да еще - в первый раз. Люди к нему приходят за тем, чтобы решать важные дела. А у нее что? Даже никаких сводок с собой не прихватила. Спросит о чем-нибудь - не ответишь еще, только время отнимешь. Но и не ходить, пообещав, - еще хуже. Да и то, не она напросилась к нему - сам он ее пригласил…