Открыв глаза, я увидел над собой прекрасные бледные звезды; чахлые, отчаявшиеся ели пытались выкарабкаться из ущелья. И Зигги, выпрямившись, сидел рядом.
- А чего бы ты хотел больше всего, Графф? - взглянул он на меня.
- Ты когда-нибудь видел море? - спросил я.
- Только в кино.
- Ты видел "Отсюда к вечности"? - спросил я. - Это американский фильм с Деборой Керр и Бертом Ланкастером. Берт катал Дебору на серфинге.
- Так тебя интересует море, Графф?
- А разве мы до него не доберемся когда-нибудь? - спросил я. - Разобьем лагерь на берегу… где-нибудь в Италии.
- Я тоже видел этот фильм, - сказал Зигги. - Мне показалось, что у них были полные трусы песку.
- И все же я хочу взглянуть на море, - заявил я. - И еще порыбачить где-нибудь в горах.
- И покатать Дебору Керр на серфинге, Графф?
- А почему нет?
- И оттрахать целое стадо деревенских красоток, Графф?
- Ну, не целое…
- Но одну хорошенькую малышку, Графф? Одну, но такую, что заставит тебя забыть обо всем на свете, а?
- Вот это по мне, - признался я.
- Это точно по тебе, Графф, - сказал он. - Ты просто размечтавшийся романтик и недоумок.
- Ну а чего хочешь ты? - спросил я.
- Ты можешь пудрить себе мозги чем угодно, если хочешь, - заявил Зигги и снова улегся на спину, обхватив руками спальный мешок; в бледном свете ночных звезд его обнаженные руки казались не менее бледными. - Этот зоопарк никуда не денется, - вздохнул он.
Я посмотрел на ели в ущелье. Но они еще не выкарабкались из него. Зигги не двигался; его волосы разметались по служившей ему подушкой охотничьей куртке, касаясь светящейся травы. Я был уверен, что он заснул, но не успел я сам погрузиться в сон, как он пробормотал колыбельную:
Фрау Фрейна Гиппел потеряла сковороду.
И ей ни за что ее не сыскать.
У этой фрау зубы растут на заду,
Но герру Гиппелу на это плевать.
Езда в определенном направлении
Утром выпал иней, и трава отражала тысячи различных по форме солнечных призм; луг у края ущелья испещряли лучи, словно это был пол в бальном зале, улавливающий свет замысловатой люстры. Я лежал на боку, разглядывая сквозь заиндевелую траву стену ущелья. Подстилка холодила щеку, а стебли травы казались выше деревьев, между стеблями растаявший иней образовывал лужицы. Я разглядел сверчка, который шел по травинкам как на ходулях, перешагивая через капли воды - настоящие озера для сверчка. Его заиндевелые суставы, казалось, оттаивали, пока он шагал.
Если быть с ним одного роста, то он мог бы показаться ужасным - настоящим гигантским антропоидом, шагающим через джунгли, переступающим через океаны. Я рявкнул на него, и он остановился.
Затем я услышал колокольный звон неподалеку от нас.
- Коровий колокольчик, - сказал Зигги. - Нас сейчас затопчут! Или сметут в ущелье!
- Это церковный колокольчик, - возразил я.
- О, черт побери, - фыркнул он, выглядывая из своего спального мешка.
Но мой сверчок пропал.
- Что ты ищешь, Графф?
- Сверчка.
- Сверчок совершенно безобиден.
- Но этот был настоящим великаном, - возразил я. Однако под подстилкой его не оказалось, поэтому я выбрался из своего мешка и ступил на покрытую инеем траву.
Холодная роса заставила меня приплясывать, а поскольку глубокое ущелье находилось совсем рядом, то мне пришлось больше смотреть под ноги, чем искать сверчка. Зигги спокойно наблюдал за мной, но не долго, он тоже выбрался из мешка и принялся притопывать вокруг подстилки, но совсем не так, как я.
- Тебе еще рано вставать, - сказал я ему.
- А я бы никому не рекомендовал смотреть на тебя в голом виде, - заметил он.
- А ты бы не топал, как слон, - огрызнулся я. - А то еще наступишь на моего сверчка. - И я почему-то почувствовал себя неловко, стоя перед ним.
- Давай выпьем кофе и поищем более рыбное место на этой реке, - сказал Зигги таким голосом, как если бы был командиром скаутов.
И я позабыл о своем, возможно раздавленном, сверчке, наблюдая, как он грузит наши пожитки на мотоцикл, как если бы он был настоящим сержантом.
Итак, мы двинули в следующий городок.
Хисбах оказался меньше чем в миле по дороге вверх; это был городок, покрывший весь склон холма, - старые, округлые дома из серого камня сгрудились вместе, будто коробки для яиц; немного поодаль выделялась самая обыкновенная, словно присевшая на корточки церковь с луковичным куполом. Она притаилась у дороги, как старый беззубый лев, который больше был не способен нападать.
Когда мы добрались до городка, месса уже закончилась; семейства, одеревеневшие и измятые от долгого сидения, с топотом спускались вниз с церковных ступеней, скрипя своими воскресными башмаками. Маленькие мальчики стремглав кинулись к гастхофу напротив Святой Луковичной Головы: "Старинный гастхоф фрау Эртль".
Зигги похлопал по вывеске, когда мы приблизились к двери.
- Графф, - прошептал мне Зигги. - Поосторожней с этой фрау Эртль!
Так что мы вошли внутрь, сдерживая хихиканье.
- А, - протянула толстая фрау Эртль. - Добро пожаловать.
- О, спасибо, - отозвался Зигги.
- Есть кофе? - спросил я фрау Эртль. - Только горячий?
- И место, где можно вымыть руки? - добавил Зигги.
- Ну конечно же, - ответила фрау Эртль, указывая на заднюю дверь. - Правда, лампочка, кажется, перегорела.
Если только она здесь когда-то была. Потому что уборной служила будка с грязным земляным полом на задворках гастхофа, рядом с длинным, узким загоном для коз. Козы наблюдали за тем, как мы качали из колонки воду. Зигги качал воду прямо себе на спину; когда он энергично встряхнул головой, козы заблеяли и сбились в кучу у калитки загона.
- Мои бедные козочки, - сказал Зигги и перебрался через загородку, чтобы погладить их по подбородкам. О, они сразу его полюбили, это легко было заметить. - Графф, - сказал он, - вернись обратно и погляди, не идет ли кто.
В гастхоф набилось полным-полно народу - семьи с их сосисками и кофе, одинокие мужчины за длинными столами со своими кружками пива.
- А! - воскликнула фрау Эртль. - Ваш кофе на столике у окна.
Так что, когда Зигги вернулся, мы направились к своему столику - по соседству с семейством, во главе которого восседал сварливый дед. Самый младший член семьи, мальчишка, поглядывал на нас из-за булки с длинной сосиской, утонув в ней своим подбородком.
- Большой мальчик, - прошептал Зигги, состроив ему рожицу.
Мальчишка перестал жевать и не мигая уставился на нас, тогда Зигги пригрозил ему вилкой - проткнул воздух словно шпагой, - и мальчишка притянул к себе дедово ухо. Когда старик строго глянул на нас, мы с Зигги сидели и чинно пили кофе; мы кивнули ему, и дед дал внуку под столом пинка.
- Сиди и ешь, - велел он ему.
Так что мальчишка посмотрел в окно и оказался первым, кто увидел коз.
- Козы вышли! - закричал он, и дед снова пнул его под столом. - Когда я ем, я глух и нем, мой мальчик! - выговорил он ему.
Но теперь уже все члены семейства смотрели в окно, дед тоже увидел коз.
- Я запирала ворота, - охнула фрау Эртль. - Я запирала их перед самой мессой.
Несколько ребят постарше вскочили из-за столов и, толкаясь, бросились из гастхофа; козье стадо бочком направлялось к церкви. И тут пинавшийся дед наклонился к нам.
- Фрау Эртль вдова, - сообщил он нам. - Ей нужен кто-то, кто запирал бы козий загон. - Тут он поперхнулся своей сосиской и тихонько рыгнул.
Козы кивали друг другу и, стараясь удержать равновесие, со стуком карабкались вверх по церковным ступеням. Парни согнали их в кучу у двери, но ни один из них не осмеливался подняться за козами, опасаясь испачкать свой выходной костюм.
Мы вышли наружу и наблюдали, прислушиваясь к звону колоколов из соседней деревни, - чудесное воскресное утро с настойчивым, торопливым эхом заглушало окончание каждой ноты.
- Это колокола Санкт-Леонардо, - сказала какая-то женщина. - У нас ведь тоже есть колокола, и я хотела бы знать, почему они не звонят в воскресенье.
Ее возмущение подхватили другие голоса:
- Так ведь наш звонарь еще завтракает.
- Лучше скажите - пьет.
- Старый пьянчуга!
- И дети все видят.
- У нас есть своя церковь и свои колокола, так почему мы должны слушать чужой звон, а?
- Религиозные фанатики, - шепнул мне Зигги, но его больше занимали козы. Толпа пыталась напугать их и согнать со ступеней.
- Надо пойти и привести звонаря, - заявила женщина, но звонарь уже был предупрежден о заговоре; он стоял на пороге гастхофа с пивом в руках, морща свой синий нос на утреннем солнце.
- Послушайте, дамы, - начал он. - Мои добрейшие дамы, я не мог даже мечтать о том, чтобы достичь, - он сглотнул комок в горле, отчего на глазах его выступили слезы, - достичь такого высокого мастерства, каким владеет мой соперник из Санкт-Леонардо. - Он громко икнул. - Да, как у него! - И вернулся снова за свой столик.
- Кто-то другой, - сказала все та же женщина, - должен научиться бить в колокола.
- О! - воскликнул пинавшийся дедушка. - Это не так уж и трудно.
- Но только не для тебя, - напустилась на него женщина. - Не то бы ты этим занялся! Ты просто умираешь от желания чем-то заняться. - И толстомордая молодуха толкнула деда своим крепким нахальным задом; став перед ним, она подергала его за подбородок, потом наклонилась назад, едва не падая со ступеней, ее юбка задралась почти до середины бедра. - Но только не для тебя, - повторила она и отпрыгнула от деда со ступеней на дорогу.