Врублевский догадался, что он настолько увлекся самоубеждением, что несколько последних фраз произнес вслух.
- Извини, что помешал тебе, - сказал старик. - Можно, я войду? Я еще работал, когда ты вернулся, но не хотел мешать, полагая, что ты ляжешь спать. А когда услышал, что ты разговариваешь сам с собой, решил все же заглянуть… Ты сегодня рано вернулся. Что - нибудь случилось?
- С собой, решил все же заглянуть… Ты сегодня рано вернулся. Что-нибудь случилось?
- Нет, ничего… Просто у меня изменился график работы. Теперь он у меня "скользящий"… Кстати, Григорий Владимирович, я принес вам деньги за квартиру. За два месяца сразу.
Старик посмотрел на деньги, перевел озадаченный взгляд на Врублевского и повторил:
- У тебя точно ничего не случилось?
- Все в порядке, Григорий Владимирович… Просто я немного устал. Сегодня был длинный день.
- Да-да, - заторопился старик, - не стану тебе мешать. Ложись, отдыхай.
Он направился к выходу, но на пороге остановился и оглянулся.
- И все же, поверь, Володя, что в этой жизни каждый в конце концов получает то, что заслуживает.
- Я немало повидал на своем веку и могу подписаться под этой старой истиной. Жизнь - очень длинная штука, и, к сожалению, многие истины воспринимаешь только подводя итоги. В юности знаешь о существовании подобных догм, но всегда стремишься их оспорить, ставишь под сомнение, опровергаешь, потому что они противоречат юношескому максимализму, уверенности в своих возможностях получить сразу все и довольно быстро. И только под старость уже сознаешь всю суетность этих попыток. Эти правила игры придуманы не нами. Поверь мне, Володя - если взять эту истину как мерило всех своих поступков, то проблема выбора не будет так мучительна, а ошибки так трудно исправимы. Да и конечный результат будет более соответствующим.
"Соответствующим, - согласился Врублевский, отворачиваясь от закрывающейся за стариком двери к окну. - Честная, нищая и всеми покинутая старость. Благодарю покорно. Я уже успел попробовать такой жизни и больше не хочу. Всю жизнь страдать, чтобы умереть с чистой совестью? Не лучше ли всю жизнь жить так, как тебе хочется, а расплата… Она все равно одна за все грехи. Для кого нужно пытаться быть честным? Для близких? Им это не нужно. Они судят по победам, а не по мировоззрению. Если у тебя все есть, ты жив- здоров и процветаешь, то тебе простят все прегрешения на пути к этому рубежу. Победителей, как известно, не судят".
Он вспомнил глаза Лены во время их последнего разговора и решительно подтвердил: "Никому неинтересно, какими путями ты идешь к своей удаче, а победителей не судят".
На следующий день, ровно в девять часов, он входил в двери бара, где назначил ему встречу Иванченко.
Бар "Сириус", переоборудованный в начале "перестройки" из типичной для советских времен столовой, и сейчас мало чем оправдывал свое громкое название. В тесном полуподвальном помещении, озаряемом тусклым светом давно не протиравшихся от пыли бра, стояли пять обшарпанных столиков, оставшихся здесь еще с бытности помещения "Столовой № 5". У окна сидели Иванченко, Прохоров и Кочкин. Других посетителей в баре не было.
- Вот здесь мы и "тусуемся", - пояснил Иванченко, жестом приглашая Врублевского присоединяться к ним. - Не "фонтан", конечно, но зато полностью наш кабак… Ниночка, принеси Володе пивка! - крикнул он в глубь помещения. - Пиво пьешь?
- Изредка, - подтвердил Володя.
Низкорослая темноволосая девчонка лет восемнадцати с глуповато-добродушными глазами принесла Врублевскому прозрачный пластиковый стакан с темной, не вызывающей доверия жидкостью и, привычно шлепнув по рукам пытающегося ущипнуть ее Кочкина, вновь скрылась на кухне.
- Надежная девчонка, - кивнул ей вслед Иванченко. - Мы здесь черт знает сколько "стрелок" забивали, "тем" обсуждали, даже пару раз дрались с весьма неприятными последствиями, но в ментуре она молчит, как рыба. Дурочкой прикидывается и молчит. К счастью, времена нынче не те, деньги сейчас большие дела делают, от всего откупиться можно… Почти от всего. Есть у нас в уголовке такой Сережа Сидоровский, капитан… Ох, и тварь!
- Это не тот, у которого жена в родстве с бизнесменом? - припомнил Врублевский рассказ бармена.
- Уже слышал? Тот самый, сволочь. Механизм, а не человек, все в солдатики наиграться не может. Деньги его не интересуют, сам жить спокойно не может - и другим не дает, у него в заднице гвоздик сидит. Умный мужик, при желании мог бы как сыр в масле кататься, но он, видите ли, себе принципы придумал. Офицерская честь, понимаешь… Только он ее понимает так, как ему удобнее. Это не добренький Шарапов, это засранец Жеглов! Кошельки, правда, в карманы не сует, но пакостит изрядно. Если встретимся с ним, держи ухо востро - он и впрямь опасен, от него можно любой заподлянки ждать. Его девиз такой: "Если мафия непобедима и бессмертна, то она должна быть по крайней мере запугана и обгажена". Едва ли не спит на работе, все мечтает видеть нас за решеткой.
- За что же он нас так ненавидит?
- Это ты у него спроси. "Бзик" у него на работе. Это его призвание - людям жизнь портить, за решетку их отправлять. Не знаю, кем он себя вообразил, но доиграется когда-нибудь, козел! У нас не Америка, "неприкасаемых" у нас нет… А вот и Эдик, - заметил он входящего в бар Евдокимова. - Рассказывай, что узнал.
- "Залетных" шесть человек, - сказал Евдокимов, устало опускаясь на стул. - Здоровенные парни, судя по всему - борцы. Я близко не подходил, чтобы не спугнуть, "пас" их издалека. Сейчас дома четверо, двое еще где-то бродят. Устал, как собака. Четыре часа в подъезде напротив простоял, да еще два часа за ними по городу бродил. Как мне кажется, сегодня они отдыхают. По магазинам ходили, вином-водкой затаривались. Кстати, на широкую ногу. Значит "бабки" сделали.
- Вполне вероятно, что это - их "отвальная", - задумчиво пробормотал Иванченко, - Завтра могут свалить из города. Будем учить их правилам хорошего тона сегодня же, не откладывая в долгий ящик… Все готовы? - обвел он взглядом лица ребят, - Тогда пошли.
Совместим полезное с приятным …
Оставив машины на соседней улице, они прошли до указанной Евдокимовым парадной и поднялись на третий этаж.
- Будем ждать, пока кто-нибудь выйдет, - шепотом сообщил Врублевскому Иванченко. - С подобными парнями наши обычные шутки не проходят. Ни "скорой помощью", ни "милицией" их дверь открыть не заставишь, значит, придется заходить "на плечах"… Эти двери не выломаешь, - добавил он, покосившись на массивную металлическую дверь, преграждающую доступ в квартиру, - Умеют логово подбирать, засранцы! Ничего, мы их все равно достанем.
- А что, если воспользоваться рубильником? - предложил Врублевский. - Взять и отключить им свет? Рано или поздно они вынуждены будут выйти на лестничную площадку - проверить электрощит.
Иванченко немного подумал и кивнул:
- Попробовать можно. В любом случае мы ничего не теряем - год они в этой хате не просидят. Эдик, выруби у них свет, а ты, Игорь, обрежь телефонные провода. Приготовьтесь, ребята. Паша, ты идешь первым.
Кочкин кивнул и прижался к стене, рядом с дверью. Парой минут спустя замок раздраженно щелкнул, и на порог шагнул крепкий, светловолосый парень в черной спортивной майке и коричневых слаксах. Заметив незваных гостей, он открыл было рот, но крикнуть не успел - Кочкин с короткого размаха ударил его в солнечное сплетение, выдернул из квартиры, отбрасывая на руки стоящих позади друзей, и первым ринулся в квартиру. Врублевский бросился за ним, краем глаза успев заметить, как Иванченко профессиональным ударом ребром ладони под левое ухо оглушил светловолосого.
Квартира была двухкомнатной, и, пропустив Кочкина с Евдокимовым в ближайшую комнату, Врублевский распахнул двери следующей. Настороженный возней в прихожей широкоплечий крепыш уже поднимался навстречу ему с дивана. При виде Врублевского его глаза расширились, а правая рука метнулась к карману… Атаку, проведенную Врублевским, называют тоби конде мае гери, и это был один из немногих приемов, примирявших его с существованием карате. Обычно Врублевский предпочитал возрожденный Кадочниковым "русский стиль"… Глаза крепыша остекленели, и с по- лувздохом-полустоном он сполз по дивану на пол, а вот его приятель, находившийся в момент нападения у окна, оказался куда проворнее - Врублевский едва успел присесть, уворачиваясь от брошенного в него стула. Медленно выпрямился и оценивающе посмотрел на противника. Высокий, излишне худощавый (таких обычно называют длинными), он явно обладал не только отличной реакцией, но и был несомненно силен. Его обманчивая худоба состояла из крепкого костяка, обвитого канатами мышц и сухожилий. Звонко щелкнуло лезвие выкидного ножа, и долговязый приглашающе поманил Врублевского рукой. Врублевский вздохнул и достал из кобуры пистолеты. Красная точка лазерного прицела неторопливо поползла по животу, груди и наконец замерла на лбу опасливо застывшего противника. Как оказалось, долговязый был не только ловок, но и сообразителен. Презрительно усмехнувшись, он отбросил нож, уселся на диван и словно застыл, глядя в стену перед собой.
- Умница, - похвалил Врублевский, не торопясь однако убирать оружие. - Я думаю, мы найдем общий язык.
Зашедший в комнату Иванченко оглядел лежащего на полу крепыша, неподвижную фигуру долговязого, бросил быстрый взгляд на валяющийся у ног Врублевского нож и похвалил:
- Хорошо сработал. А в другой комнате их только трое было, для нас четверых это даже оскорбительно. Значит, все шестеро на месте, если считать с тем белобрысым, что мы в дверях "приложили". Хорошо… Паша, дверь закрыли?
- Да, - отозвался из коридора Кочкин. - Вроде, все тихо…