- В жизни не ездила на легкаче, - сказала Нюра, ставя на стол шипящую, пузырчатую, с запекшейся корочкой яичницу, и вкусный запах распространился но комнате.
- А почему не ездила, ты знаешь? - сказал Захар, глотая слюну. - Потому, что ты с командировочными не ладишь.
Парни дружно захохотали. Смеялась вместе с ними и Нюра, простодушная и необидчивая девушка.
- А Елена?.. Вот фамилию забыл, - спросил Бородин, присаживаясь к столу. - Есть у вас такая?
- Елен много. С десяток наберется. Какая это? - Нюра облокотилась на краешек стола, подперев ладонью подбородок, и с любопытством разглядывала Бородина.
- Синеглазая. Вроде теперь зоотехник у вас.
- А, приемная дочь дяди Филиппа!
- Сайкина? - удивился Бородин.
- Его, его. До сих пор на карагаче, - заметил Захар с ухмылкой, и Бородин тут же переменил разговор: показалось неприличным расспрашивать про Елену, которую он вчера случайно увидел в райкоме. Поднимался по лестнице наверх, в свой кабинет, а навстречу девушка с таким поразительно знакомым лицом, что Бородин остановился и проводил ее пытливым взглядом. Красивый небольшой рот, прямой нос и редкой синевы глаза, которые, увидев раз, уже никогда не забудешь. "Боже мой, Лида!.." Бородин похолодел, а девушка, недоумевая, прошла мимо, потом оглянулась с растерянной улыбкой. "Это, конечно, не Лида", - подумал он, когда девушка уже скрылась за деревьями сквера, что был напротив райкома. У него отлегло от сердца: Лида была намного старше.
"До чего же похожа!" - думал Бородин, входя к себе в кабинет. Весь день он был под впечатлением встречи на лестнице, из окна поглядывал в сквер, на желтую, устланную толченым ракушечником дорожку, на густые темно-зеленые кусты сирени, ожидая, что они вот-вот раздвинутся и снова покажется девушка с дорогими ему чертами лица. Почему-то в родных местах Лида вспоминалась юной, той наивной и доброй девчонкой, с которой он провел на хуторе детство, а не городской, ничего уже не сохранившей от праведной юности.
- Далеко правление? - спросил Бородин, поблагодарив Нюру за яичницу и вставая из-за стола.
Правление было в центре хутора, и парни вызвались проводить земляка.
- Есть там кто-нибудь в эту пору?
- Каждый день заседают до полуночи, итоги какие-то подводят, - сообщил Захар Наливайка, насмешливо глядя в глаза Бородину. - Вы, наверно, насчет комсомольской работы приехали, Василий Никандрович?
- Это почему же?
- Да молодыми кадрами интересуетесь.
Захар плутовато прищурился, и трудно было понять, шутит он или спрашивает всерьез.
- Вообще-то я хотел побывать на комсомольском собрании. Когда состоится?
- Доклад никак не подготовит Цымбал, командир дружинников. Не смотрите. Тут его нет. По служебным делам отлучился. - Захар прищурился еще плутоватее.
2
Саша чувствовал, что уснуть не сможет после стольких неудач в один вечер. Дома он поужинал, накинул на плечи брезентовый плащ и пошел на речку проверить переметы, поставленные днем. Взялись на крючок два горбыля, как здесь называли помесь сазана с карпом. В последнее время эта рыба бралась плохо, перевелась, и Саша обрадовался улову. Он бросил горбылей подальше от берега в траву. На другом перемете сидела щука, польстилась на ракушку. Щук в хуторе считали третьестепенной рыбой. В реке их развелось пропасть, наверное, поэтому и горбылей стало меньше. Саша размотал леску на бамбуковом удилище, подцепил на крючок живца и бросил в воду. Конец удилища воткнул в землю, а сам прилег рядом, в траву, поглядывая на стеклянную банку с водой, просвеченную лунным светом, в котором загорались и потухали, точно фосфорные, пескари и верхоплавки. Они были выловлены сачком у моста, между старыми, прогнившими и ослизлыми сваями. Верхоплавку Саша обычно цеплял на крючок за спинку, а пескаря за ноздрю. Поводок короткий, метровый, так что в воде хорошо видно, как живец вначале пошел в глубину, потом юркнул в одну, другую сторону, пытаясь освободиться от крючка, но, всякий раз одергиваемый поводком, как уздой, закружился на месте. Вскоре он, обессиленный, всплыл вверх пузом, полежал немного и снова начал безуспешный бег на крючке.
Вода в камышовой прогалине была тихая, прозрачная, лишь время от времени набегал ветерок, и тогда лунная дорожка дробилась и сверкала. Водоросли вытянулись по течению, как распущенные длинные женские волосы, и чудилось, что вот-вот мелькнет под водой белое тело русалки с рыбьим хвостом, вынырнет где-нибудь на середине реки и Саша услышит грустную песню о потерянной любви. И только он подумал об этом, как у камышей буруном завертелась вода, сильно дернуло леску. Уже не видно живца, и, перекосившись, бурля воду, поплавок стремительно понесся от берега, исчез в темной глубине. Неужели щука? Хоть Саша и знал, что в Иве крупные щуки не ловились, попадались больше щурята, рыбина показалась огромной, чуть ли не с крокодила. В эту лунную теплую ночь все выглядело необычно. Всплыви сейчас взаправдашний крокодил, Саша не удивился бы. Дрожа как в ознобе, он схватил удилище, весь подался вперед, вытягивая руку, попуская леску, чтобы рыба поглубже заглотнула крючок, и, когда леска запела, казалось готовая вот-вот лопнуть, Саша подсек рыбу и почувствовал в руке живую, упирающуюся тяжесть, и сердце замерло в охотничьем азарте. Удилище согнулось почти углом, того и гляди переломится, но Саша не спешил, сдерживал себя, только вспотел от волнения и осторожно вел рыбу к берегу, вот уже в руке конец удилища, вот уже леска. И надо же было в такой момент кому-то подкрасться сзади и закрыть ладонями Сашины глаза.
Леска выпала из рук, удилище зашуршало по траве, скользя в воду, и Саша едва успел наступить на него ногой. Оглянулся и узнал Варвару.
- Уйди! - Он грубо оттолкнул ее, нагнулся, но леска уже была невесомой. Оборванный конец, подхваченный течением, всплыл на поверхности реки.
- Не огорчайся, Санечка. У тебя вон сколько щурят, на две ухи хватит.
Варвара потрогала носком сапога темноспинную рыбу с коричневыми крапинками по брюху, с зубастым утиным носом. Еще штук пять лежали разбросанные вокруг по росистой траве.
- О, да тут и горбыли!
- Тебе чего нужно?
Саша сматывал обрывок лески, на Варвару не смотрел.
- Давно не виделись. Соскучилась… - Но Варваре, видно, было не до шуток, голос изменился, в нем почувствовалась тоска: - Саша, почему ты ушел?
Саша не ответил, поднял с земли стеклянную банку, выплеснул живцов в речку, стал собирать в сачок рыбу.
- Мне бы парочку. Ухи захотелось.
Саша разделил пополам улов. Варвара засуетилась, подцепила рыбу за жабры пальцами и держала на весу, растопырив руки.
- Вот спасибо тебе, Санечка! - нараспев, по-цыгански запричитала она, и Саша поразился, как она была в это время похожа на цыганку: и смуглым лицом, и смоляными глазами, но больше всего назойливостью.
- А я тебя заметила из красного уголка, - сказала Варвара. - Все разошлись, остались мы вдвоем с Нюрой. Я гляжу в окно и вижу на берегу человека. Думаю, не мой ли Санечка? Так и есть.
Они шли тропинкой, сквозь заросли камыша, и скрылись в нем совсем. Сашин брезентовый плащ шуршал, ерзал по камышу, с треском ломались под ногами примятые стебли. Варвара смотрела на сутулую фигуру- Саша шел впереди. В одной руке он держал сачок, отвисающий под тяжестью рыбы, в другой - удилище, которое то и дело цеплялось за камыш, и Саша поднимал его торчком, как пику. Как никогда прежде, близким, родным увидела Варвара этого долговязого парня в плаще. Ей почудилось, что она - это не она и Саша не Саша, а какая-то незнакомая пара влюбленных. Для них поссориться - крепче полюбить друг друга. И уже ничего не надо было Варваре, только бы всегда, везде быть рядом с Сашей, жить в мире и согласии при доме, при хозяйстве, обзавестись детишками, как примерные муж и жена. Чего еще надо человеку?
У моста Саша остановился:
- Мне направо. Пока.
- Санечка, что я тебе хочу сказать…
Саша на Варвару не смотрел, глаза его были строги, брови сердито топорщились.
- Давай помиримся, а? Что нам с тобой делить? - проговорила Варвара не своим голосом, видно, сильно волновалась. Саша не ответил, пошел под гору, к хутору. Но Варвара догнала его, поймала за полу плаща:
- Хоть выслушай. Не такая уж я пропащая, как ты думаешь.
- Ну что?
- К нам в красный уголок заходил Василий Никандрович, новый секретарь райкома, довольный остался.
Саша ожидал, что она еще скажет, в душе усмехаясь: "Цыганка, истинная цыганка!"
- Ушел Василий Никандрович, а я думаю: барды бы на ферму со спиртзавода, сейчас там сезон, этого добра с избытком. Раньше привозили по две цистерны в день, каких свиней добрых откармливали, помнишь?
Саша снова в душе посмеялся над этой хитростью: заинтересовать его "деловым" разговором.
- Ну ясно. Подскажу председателю, - сказал он.
- Еще вот что я думаю. Свинарок нас двенадцать человек. Народ неорганизованный, работает кому как на душу ляжет. Ты, Саша, пришел бы, побеседовал, а?
Парень посмотрел подозрительно в черные глаза Варвары, и стало жутковато - жутковато оттого, что он не обнаружил в Варвариных глазах радужек, зрачки темнели, как две черничные ягоды, и еще оттого, что не мог пересилить ее упорный гипнотизирующий взгляд. "Ишь как издалека заходит, - думал он. - Только я тебе не щука, на удочку не поймаешь". А у самого по спине пошли мурашки, и вспомнилась одна ночь, проведенная с Варварой.
Саша в тот раз так устал, что ему было не до любви. Он быстро заснул. Среди ночи прокинулся. Не хватало воздуха. Варвара не спала, глядела в потолок, в комнате был полумрак от света в приглушенном приемнике.
- Ты чего зырьки вытаращила? - сказал Саша, сбрасывая с себя одеяло и глубоко дыша.