- Новая жизнь идет в тундру, - продолжал приезжий. - Эта жизнь - будущее ваших детей. Став взрослыми, они вам не скажут спасибо, если вы сейчас не прислушаетесь ко мне и не пошлете детей в школу. Я знаю, что это нелегко. Я сам жил и рос в деревне и был пастухом.
- Оленей пас? - спросил кто-то из собравшихся.
- Коров и свиней пас, - ответил приезжий, - и гусей.
- Ну и умеешь врать ты! - не выдержал Атык. - Как же можно пасти птицу? Она же летает! Может быть, скажешь, что и летать умеешь?
Вопрос Атыка внес оживление, всем стало интересно: что теперь скажет бывший пастух коров и гусей.
- И человек тоже летает, - совершенно спокойно ответил гость. - И гуси такие есть, которые летать не умеют. Домашние гуси. Так кто хочет первым записаться? - деловито спросил приезжий и вынул бумагу и карандаш.
Пастухи с любопытством сгрудились вокруг него: интересно посмотреть на орудия письма.
- А можешь ты изобразить мое имя, имя моей жены, дочери? - спросил Атык.
- Скажи - увидишь, - невозмутимо ответил приезжий.
Атыку вдруг стало страшно, и он отпрянул назад.
- А я думал, что ты настоящий мужчина, - не скрывая презрения, произнес гость. - Даю слово: ни с тобой, ни с твоими близкими ничего не случится.
Атык покраснел от стыда и опустил голову.
- Атык я, дочку зовут Тынэна, а жену - Юнэу, - тихо сказал он.
Кусочек дерева с наконечником из пачкающего камня, будто заяц по снежной целине, побежал по белому полю бумаги, оставляя петляющие следы.
Атык внимательно наблюдал.
- Где тут мое имя? - спросил он, когда гость закончил писать.
- Вот оно.
Сзади навалились пастухи: им тоже хотелось увидеть имя своего товарища на бумаге.
- Непохож, - сказал кто-то из-за спины.
- Вот тут Тынэна, а это - Юнэу, - показал гость.
- Как же так? - недоверчиво произнес Атык. - Ведь девочка меньше родителей, а тут она больше. Наверное, ты все врешь! И про нелетающих гусей, и про летающих людей. Лучше по-хорошему уезжай-ка отсюда. Завтра мы дадим тебе провожатого. И советую - бросай свое дело. Ты человек взрослый и сильный. Оставался бы лучше пастухом, не смешил людей.
Люди громко смеялись, выходя из яранги. Гость стоял над своей бумагой, растерянный и жалкий. Что-то шевельнулось в душе Атыка. Он подошел:
- Пойдем ко мне в ярангу, поешь оленьего мяса.
Гость покорно пошел следом.
Он вежливо поздоровался с Юнэу и долго смотрел на Тынэну.
Атык потчевал гостя вареной олениной, свежим костным мозгом. В конце трапезы подал кружку аръапаны - крепкого оленьего бульону.
- Нехорошо получилось, - сочувствовал Атык. - Ты не должен так плохо думать о нас. Мы не маленькие дети, кое-что в жизни понимаем. Когда нам говорят о настоящей жизни, мы слушаем и не перебиваем. А когда начинают врать…
- Все, что я рассказывал, чистая правда, - угрюмо повторил гость, отхлебывая из чашки с бульоном. - Поезжайте на побережье, сами все увидите. - Гость повернулся к девочке. - Вырастет ваша дочь, и к тому времени здесь будет совсем другая жизнь. Грамотные чукчи и эскимосы приедут к вам в гости. Встретит их ваша дочь-красавица, спросят ее, грамотная ли она, и окажется, что ни читать, ни писать ваша Тынэна не умеет…
- Думаю, что наши гости такие глупые вопросы задавать не будут, - уверенно сказал Атык, прекращая этим разговор. - Жена, постели гостю!
- Пусть гость говорит, - ответила Юнэу.
Атык удивленно посмотрел на нее: когда говорит мужчина, тундровая женщина молчит… Но сейчас в глазах Юнэу было то, давно забытое, словно она очутилась на берегу моря. Значит, то еще живет в ее памяти. От недавней уверенности у Атыка не осталось и следа. Он виновато посмотрел на гостя, на жену и что-то пробормотал.
Тогда Юнэу сама обратилась к гостю:
- Говорите, мы слушаем вас.
Гость, польщенный таким вниманием, принялся с жаром рассказывать о жизни на побережье - о большой школе, построенной в Нымныме, о чукчах-радистах, научившихся слушать далекую Москву и проходящие корабли…
- Разве корабль имеет свой голос? - недоверчиво перебила Юнэу.
- Конечно! - с жаром ответил гость. - На всех лучших кораблях арктического флота есть радиостанции. Идет такой корабль мимо Нымныма, а радист на берегу сидит и разговаривает с кораблем, спрашивает - куда идет, какой груз везет.
- Атык, - обратилась к мужу Юнэу, - мы должны вернуться на побережье. Мы анкалины, а не тундровые жители. Глаза наши соскучились по синему простору, уши наши хотят слушать морской прибой.
- Но там у нас ничего не осталось, - нерешительно возразил Атык, - ни яранги, ничего… А тут у нас двести сорок три оленя. Как мы их бросим?
- Что же, - холодно произнесла Юнэу, - ты как хочешь, а мы с Тынэной едем на побережье. Пусть дочка учится слушать проходящие корабли.
- К чему это ей? - попытался возразить Атык.
- Как к чему? - искренне удивилась Юнэу. - Неужто ты стал таким оленным, что позабыл море? Ты как упавший с горы камень. А настоящий человек не камень. Почему так, - обратилась Юнэу к гостю, - когда живешь на берегу, на большом морском пути, всегда кажется, что самые лучшие, самые красивые корабли - это те, которые прошли мимо? И хочется тогда бросить все, уйти вслед за ними и посмотреть, какие они, эти корабли, и что за прекрасная земля, куда они держат путь. Почему надо отбирать у человека его прекрасный корабль?
Чем дольше говорила Юнэу, тем ниже опускал голову Атык: все, на что он положил жизнь, оказалось бессильным перед тем, что владело душой Юнэу… Может быть, она - это прекрасный корабль самого Атыка, и он не может догнать и увидеть, что и куда везет она, что за дальние прекрасные страны влекут ее? И Атык понял в это мгновение, что уже не уйти ему от нее никуда, всю жизнь мучиться, желая понять и разгадать загадку проходящего вдали прекрасного корабля.
- Мы согласны ехать на побережье, - тихо сказал Атык.
- Вот и отлично! - слегка удивленный неожиданным решением, произнес гость: он совсем недавно поселился на чукотском берегу.
Обратная дорога к побережью совсем не была похожа на то мучительное путешествие, которое Атык и Юнэу с маленькой дочкой проделали почти восемь лет назад. Только одно было таким же, как и в тот голодный год: неизвестность впереди.
Первым ехал Атык на легкой нарте, за ним - Юнэу с дочерью на грузовой, а позади шла нарта учителя Быстрова.
Юнэу сидела спиной к собакам и смотрела, как русский человек ловко правил упряжкой. Может быть, Атык не прав, считая его лгуном и никчемным человеком, бросившим настоящее дело пастуха?
Тынэна уснула на ласковом весеннем солнце. Когда человек тепло одет и его везут хорошие, сильные собаки, нет большего удовольствия, как ехать по бесконечной снежной равнине, подставив лицо теплым лучам. Блеск снега заставляет зажмуривать глаза, и поневоле засыпаешь, убаюканный легким покачиванием нарты на снежных застругах.
На исходе второго дня Юнэу увидит родное селение, знакомые лица, сохранившиеся в памяти на протяжении многих лет; пойдет на берег и взглянет на далекий горизонт. Потом наступит лето. Сойдет снег со склонов гор, побегут ручьи и реки, освобожденные от снега и льда, южным ураганом оторвет припай, и мимо Нымныма пройдут корабли.
Дочка будет встречать новый день на берегу моря, будет бродить по скользкой мокрой гальке и слушать разговор океана как саму себя, потому что человек внутри себя как океан. В жизни самый необходимый собеседник - это ты сам. Себя не обманешь, не притворишься перед собой другим, более ласковым, чем на самом деле, более умным, чем ты есть. Может быть, поэтому человек и ищет собеседника: перед ним ему легче быть иным.
Глядя на учителя Быстрова, Юнэу мысленно спрашивала его, что потянуло парня в такую даль от дома и откуда он научился чукотскому языку? Ей хотелось поговорить с ним еще там, в стойбище, но было как-то неловко перед Атыком, который старался держаться перед гостем настоящим хозяином.
Ночевали в тундре, составив нарты кругом и устроившись на разостланных на них оленьих шкурах.
Прошел еще один день, и синим весенним вечером с дальнего холма открылся Нымным. Юнэу даже привстала на нарте.
Издали селение казалось таким же, каким оставили его Юнэу и Атык много лет назад. Темные яранги чернели среди снега, и в небо поднимались легкие дымки, пронизанные косыми лучами солнца. Но среди привычных глазу яранг светлыми пятнами выделялись несколько новых домов, а возле одного из них торчали высокие мачты, притянутые к земле тонкими проводами.
Атык остановил упряжки, чтобы в последний раз повойдать полозья нарт. Юнэу спросила учителя:
- Что за мачты рядом с домом?
- Там радиостанция, - коротко ответил Быстров.
Юнэу пожала плечами, продолжая всматриваться в далекий Нымным.
Быстрое почувствовал, что Юнэу ничего не поняла, принялся объяснять:
- Это такое устройство, которое ловит далекие слова.
- Голоса проходящих кораблей? - догадалась Юнэу.
- И голоса проходящих кораблей, - подтвердил Быстров.
- Я так и думала, - задумчиво произнесла Юнэу.
Атык искоса посмотрел на жену. Ему не нравилось, что она верит каждому слову учителя, который прослыл лгуном. Проведя последний раз лоскутом шкуры по оледенелым полозьям, Атык кинул взгляд на мачты и тоном знатока произнес:
- Для ловли слов, пожалуй, лучше подошла бы сеть с мелкой ячеей. Как для ловли наваги.
Учитель лишь улыбнулся в ответ.
Атыка полоснуло этой улыбкой как ножом. Он рывком поставил нарты и погнал собак бичом, хотя они и так резво бежали, почуяв близкое жилье.