Нюрка тоже доярка, на одной ферме с Тоней работает. Эта бабенка ловкая, вывернется из любого положения, а вот Тоня попала в беду. Наверно, коровы раствора карбамида напились и подохли. Не иначе.
Эх, Тоня, Тоня… Нравится девушка, очень нравится, взять бы да подойти и сказать начистоту. Что страшного? Хотел однажды проводить из клуба и объясниться, все как будто шло хорошо, из клуба вышли вместе, а потом руки и ноги свинцом налились, мысли вдруг словно выветрились, язык распух во рту - не двигался. Какое-то наваждение. Она убежала, ему до сих пор стыдно.
Потом утешал себя - что ни говори, а он старше ее на десять лет. Утешители толковали, будто такая разница для мужчины невелика, а самая нормальная. Но Олег Павлович твердил себе, что он для Тони неровня. Упорно твердил, это, особенно тогда, когда видел, что Тоня с кем-то разговаривает охотнее, чем с ним.
Да, ошарашил меня новостью Малев. Может, не ездить к Лихареву? Повернуть на ферму, благо до нее рукой подать - вон за той березовой рощей. Вот переполох-то будет. Подумают, что пришел следствие наводить, как-никак районное начальство. А ему не до следствия. Он представил Тоню убитой горем, в слезах. Нет! На ферму сегодня дороги не будет. Собирался к Лихареву, к нему и поедет. Там нужнее, у Лихарева техника простаивает из-за семян.
Мост через речушку построили в прошлом году, чисто обструганные сосновые перила не успели почернеть и потрескаться, а доски настила уже расхлябались. Речка текла мутная, на отлогих берегах желтела прошлогодняя трава - осока, приглаженная во время половодья.
Ивин закурил, всматриваясь в дорогу. Кажется, за окраинным саманным домиком - машина. Вот выкатился на простор бензовоз, таща за собой облако пыли. Ивин поднял руку. Тяжело вздохнув тормозами, бензовоз остановился, обдал теплым бензинным чадом, Олег Павлович проворно взобрался в кабину, спросив:
- Из второго?
Пожилой шофер утвердительно кивнул головой и дал газ. Баранку держит старательно, сидит прямо, машину ведет аккуратно.
- Кто у вас кладовщиком? - спросил Ивин.
- Пашка Сорокин.
- Пьяница?
- Нет, - после долгой паузы ответил шофер.
- Как же нет? Говорят, в дымину пьян.
Дорога вползла в березовую рощу и была в глубоких рытвинах, заполненных жидкой грязью. Бензовоз отчаянно закачало, будто он попал в свирепый шторм. Ивин схватился за дверцу. Шофер свел у переносья брови, поглубже нахлобучил кепку - туго ему на такой дороге.
Когда миновали рощу и вырвались на ровное поле, дорога опять стала хорошей, ровнее асфальта. Шофер облизал пересохшие губы, отозвался:
- Племянницу пропивал и назюзился.
Ивин наблюдал за скучной серой дорогой. Слева и справа поля. Местами в кучки жались низкорослые березки - колки. Встречалась непробороненная зябь, у которой верхние гребешки заметно посерели - влага испарилась. Поодаль щетинилась желтая прошлогодняя стерня. А вот отметины недавней работы. Поле укатано ровно, а все-таки следы сеялок хорошо заметны, поле будто аккуратно расчесано.
Потом бензовоз, натруженно гудя, брал подъем, а когда оказался на самой вершине, Ивину открылись дали, окрашенные в целую гамму цветов: черный - от вспаханной земли, желтый - от прошлогодней стерни, коричневый и белый - от березовых рощ и сизый - от уходящей за горизонт цепочки гор.
Второе отделение разместилось в Ванюково, возле березового леса. Деревушка вытянулась в единственную улицу, и от одного конца ее до другого высились тополя: большущие, раскидистые, кряжистые богатыри из древней сказки. В летнее время деревушку закрывал зеленый шатер. Сейчас тополя просматривались насквозь. Почки набухли и выделялись - иззелена-коричневые.
Лихарев поджидал в конторе отделения, маялся у окна. Увидев бензовоз, выбежал на крыльцо, улыбаясь выпрыгнувшему из кабины Ивину. Ростом высок, лицо узкое, чуть вытянутое. Волосы темно-рыжие. Даже ресницы рыжеватые, и пушок на руках отливал золотом. На левой руке красовался темно-синий якорь: в былые времена Лихарев служил во флоте.
Ивин мрачно пошутил:
- Милиционера бы позвал, а не меня.
- Где взять милиционера-то? - возразил Лихарев. - Нету милиционера. К Пашке пойдем?
- Чего ж тянуть? Только в самом деле не знаю, что буду делать. Втянул ты меня в историю.
- На то ты и начальство.
- Думаешь, при начальстве он отрезвеет и огуречного рассола попросит?
- А, - безнадежно махнул рукой Лихарев. - Ему и завтра не отрезветь. Не умеет пить - не пил бы.
Лихарев шагал ходко. Ивин еле поспевал за ним. Смешной немного этот бригадир: комбинезон натянул поверх телогрейки, кепку вообще не признавал, легкий ветерок балуется буйной шевелюрой, перебирает медные космы. Ноги похожи на циркуль - длинные и в шаге размашистые.
Сорокины жили на краю деревни, возле амбаров. За амбарами большая лужа, не высыхающая и летом. Сейчас в ней полоскались, весело покрякивая, белые пекинские утки. Все удобства у Пашки под боком - сам себе и кладовщик, и сторож, и утки, наверно, его личные.
Во дворе непрошеных гостей встретила визгливым лаем лохматая дворняга. Лихарев сердито притопнул ногой, и дворняга, поджав хвост, спряталась под крыльцо. Уже оттуда повизгивала обиженно; какая-то несерьезная дворняга.
Лихарев двигался первым. Миновав темные сенки с терпким запахом укропа, очутились в избе, небольшой, но уютной, с самодельными половиками на полу и тюлевыми занавесками на окнах, с русской громоздкой печкой, делившей избу на кухню и горницу. Кухня была прямо сприходу.
Непрошеных гостей встретила хозяйка - Глашка Сорокина, круглолицая, бойкая женщина. Увидев Лихарева, всплеснула руками:
- Опять лезешь, охломон! И чего надо?
Когда порог переступил Ивин, Глашка поджала губы, скрестила на высокой груди руки. Насмешливо оглядела Лихарева с ног до головы, а Ивина - с откровенным любопытством. Бригадир без спроса подвинул скрипучую табуретку, сделал вид, будто сметает с нее пыль (хотя какая там пыль у такой чистюли?). Глашка с презрительной усмешкой заметила:
- Чистая. Своими огузьями не замарай.
- Принимай гостей, хозяюшка, - как можно приветливее и веселее проговорил Олег Павлович, этой нарочитой веселостью он хотел скрыть растерянность.
- Гостям завсегда рады, - отозвалась Глашка. - Купите поллитру - будете хозяевами.
- Упились уже, хватит, - заметил хмуро Лихарев. - Поди, и одеколон выдули. А браги сколько?
- Ишь прыткий! - возразила Глашка и зло прищурила красивые зеленоватые глаза. - Да я тебя, если хошь, залью брагой. Ишь какой ревизор нашелся. Видали мы таких ревизоров!
- А, была нужда вас учитывать. Вас учтешь, держи карман шире. За брагу и к ответу притянуть запросто, и притянем, дай срок.
- Не стращай, пуганая. И прикуси язык, баламут!
- Ладно, хватит трепотней заниматься, не за этим пришли. Товарищ из парткома хочет совесть твою проверить.
- Кто же не знает этого товарища? - кокетливо пропела Глашка и с бесстыжим любопытством повела зеленоватыми глазами на Олега Павловича. Ивин смутился, отвел взгляд - черт возьми, не баба, огонь. А та нехотя возразила Лихареву, продолжая щупать Ивина глазами:
- Совесть у меня как стеклышко, не чета некоторым. Не будем указывать пальцем.
Лихарев нервно постучал по циферблату стареньких наручных часов:
- Три часа стоим по твоей милости. Ивану Михайловичу доложу, он тебе покажет чистую совесть.
- Мамочка моя, убоялась-то я как! Ну прямо дрожь в коленках, стоять не могу. Страсть одна, - и вдруг зло нахмурилась: - Уходи отсюдова рыжий-палевый. Нечего тебе тут о чужой совести распространяться. На свою оглянись.
- Дура! - не сдержался Лихарев. - У тебя что здесь, - он с остервенением постучал кулаком по подоконнику, так что стекло звякнуло, а потом поколотил себя по лбу, - и что здесь!
Она презрительно усмехнулась:
- Лоб-то побереги, не медный, чай.
- Зато закаленный, - подхватил Ивин, который давно искал удобного момента, чтобы прекратить перебранку. - Небось в шелбаны мальчишками здорово играли, вот и задубел лоб.
Глашка скривила в улыбке губы:
- Сказочки для младенцев. Расскажите что-нибудь поинтереснее.
- Правильно, - улыбнулся Ивин. - Сказочки. А что же делать? Только сказочки и рассказывать. Сеять все равно нельзя.
- Во-во, - пропела Глашка, - подвели. Сейчас скажете: весенний день - год кормит.
- Нет, не скажу, грамотного учить - дело портить.
- Да уж чего. Газеты читаем.
- Ну что, Федор Алексеевич, может, ты какой анекдот знаешь? - спросил Ивин.
- И-и, - возразила Глашка. - Ничего он не знает, темный он, хотя и во флоте служил.
- Дура ты и есть дура, - устало огрызнулся Лихарев.
- Ну прямо все какие умники стали, дуракам уже и ходу нет. А рассказал бы он мне анекдот, может, я бы ему еще утром отдала.
- Убить тебя мало, Глашка, - взорвался Лихарев и стукнул кулаком по подоконнику.
- Бей, не жалко, дерево стерпит.