- Вот, брат, как подвел секретарь! - оглядывая повеселевшим взглядом окружающих, пробормотал непоседливый бригадир третьей бригады Камынин. И шепнул сидящему рядом Шаталову: - Давно ли Ванюшка к тебе в сад лазил за яблоками, а сейчас нам, старикам, жизнь объясняет… Ну?
- Это и нам известно, что орлы мух не ловят, - сдержанно прогудел в ответ Камынину Шаталов, - Но только не каждая птица - орел. А по нашим местам и вовсе - сорока да грач, грач да сорока.
- Да как же будет наша парторганизация поднимать колхозников на большой труд, если сама она с трещинкой? - глаза Торопчина испытующе пробежали по всем лицам, - Неужели даже среди нас найдутся люди, сомневающиеся в собственных силах? Если есть такие, пусть вот здесь, сейчас, о своих сомнениях скажут… Ну?
Никто не отозвался, но на некоторых лицах Иван Григорьевич уловил если не сомнение, то нерешительность. Спрятал почему-то от него глаза завхоз Кочетков, потупилась Новоселова, усиленно начал отирать лицо платком Камынин.
- Что же вы молчите, товарищи?
- А чего разговаривать попустому? Ведь чужой дядя за нас не посеет?
- Верные слова. Как-нибудь осилим, - зазвучали в ответ не очень уверенные голоса.
- Как-нибудь? - у Торопчина еще туже сошлись и без того почти сросшиеся брови. - "Как-нибудь" - слова копеечные. "Что посеешь, то и пожнешь" - хорошая поговорка, но и ее можно дополнить: "А хорошо посеешь - больше возьмешь!" Было бы, товарищи, желание. А силы у нас в колхозе не маленькие.
- Если работничков по домам считать, - пробурчал кто-то из сидящих сзади.
- Считать будем на поле, когда на работу выйдут все колхозники. Все до одного! - Иван Григорьевич говорил так, как будто каждое слово хотел запечатлеть в сознании слушавших.
- А выйдут?
- Что-то такого не помнится, - стараясь укрыться от взгляда Торопчина за спиной сидящего впереди, заговорил Камынин. - Бывало ходишь, ходишь, уговариваешь. У той печь не топлена, у других детей за один стол не рассадишь, третья никак не обиходит свою усадьбу. Да будь ты неладна!
- Эх, не бригадиром тебе, Александр, быть, а на церкву пятаки собирать! - вновь, порывисто поднявшись со скамьи, гневно и горячо заговорил Федор Бубенцов. - А почему у Брежнева вся бригада вперед его на поле спешит? Да и у Коренковой тоже так было. Почему Самсонова и моя Марья и в засуху по четырнадцати центнеров с гектара сняли? Ну? Молчите, бригадиры?
- Тебя разве переговоришь? - тоже озлившись, загудел Иван Данилович Шаталов. - Себя бы поучил лучше. Ведь скоро год, как из армии вернулся, а толку что? Все прицеливаешься. Неужто женины харчи слаще?
- Эх! Чем попрекнул! - горестно выдохнул Бубенцов и, сразу как-то весь обмякнув, опустился на скамью. Укор Шаталова попал, как соль в незажившую рану. Это поняли все присутствующие. Понял жесткость своих слов и сам Иван Данилович. Передохнул и забасил миролюбивее:
- Ведь тебя, Федор Васильевич, мы по работе знаем. Сам я когда-то путевку тебе выписывал в школу трактористов. А нога - не причина.
- Вот и главное, - попытался успокоить Бубенцова и Камынин, - с головой человек и на одной ноге да-а-леко ушагать может.
Но не сочувствия ждал Бубенцов. Федор Васильевич мечтал о том, чтобы люди отзывались о нем с почтением, завидовали ему так, как он завидовал своим товарищам, вернувшимся с фронта невредимыми и сейчас твердо шагавшим по родной земле.
Как бы угадывая мысли Бубенцова, Торопчин положил ему на плечо руку:
- Погоди, Федя, вздыхать. Ты свое возьмешь. - Затем выпрямился и, подминая уверенным голосом возникший было шум, сказал: - Ну что же, давайте решать, товарищи. Кто за то, чтобы заявление Андрея Никоновича поддержать перед колхозниками?
Никто не отозвался ни словом, ни движением руки. Сидели, вздыхали, переглядывались.
Знали, правда, давно уже все собравшиеся в этот вечер в правлении колхоза, что им предстоит решить. И необходимость такого решения понимали. Но все-таки, когда вопрос прозвучал в прямой, короткой фразе, многие заколебались.
И то сказать - почти восемнадцать лет управлял колхозом Андрей Никонович Новоселов. В трудное время возглавил он великий почин своих односельчан. Только три коммуниста были тогда на селе: он, да ныне покойный Григорий Торопчин, да Иван Данилович Шаталов. А кулаков вместе с подпевалами насчитывалось до двадцати дворов.
Многое пришлось преодолеть: и злобу, и саботаж, и неверие, и просто недостаток опыта.
Была направлена в Андрея Никоновича и кулацкая месть. Да, видно, дрогнул в руках стрелявшего обрез, и пуля, пробив шапку, только царапнула голову. Однако отметина осталась.
Был тогда Новоселов хотя и не молод, но силен. Сухой, высокий, жилистый, он не уставал с утра до ночи мерить машистыми шагами, вдоль и поперек, собранное из отдельных лоскутков и поначалу сметанное еще на живую нитку хозяйство колхоза.
Год от года крепчал колхоз. Росла уже с юности колхозная смена. Комсомольцы становились коммунистами. Вступила в строй первая по району МТС. Открылась на селе семилетка. Навечно закрепило государство за колхозами пахотную землю и угодья.
Но год от году старел председатель, отдавший артельному делу все, что имел: и скот, и инвентарь, и цепкую силу, и ясность ума, и день за днем считанные годы жизни.
Правда, довелось Андрею Никоновичу увидеть плоды трудов своих. В сороковом году сам он принял и водрузил собственными руками в красном углу правления знамя трудовой доблести. Был почетным гостем и на областном съезде руководителей колхозов. И четыре благодарственные грамоты украсили стену его новой, поставленной колхозом избы. И три правительственные награды бережно хранил Никоныч в запретном даже для домочадцев ящике комода.
Но хоть осенью и загораются полымем листья клена, они все-таки увядают.
И вот он - наступил час, когда восемнадцать коммунистов собрались, чтобы уважить просьбу своего старого товарища и снять с его сгорбленных плеч груз, который он нес так бережно, груз хотя и угнетавший его, но крепко привязывавший к земле и к жизни.
Андрей Никонович очень хорошо знал всех коммунистов колхоза. Знал, кто чего стоит, кому поручить какое дело. Ведь были среди этих людей и такие, которых он лет сорок назад крестил. Тот же завхоз Кочетков, да и тихая, всегда незаметная, не очень спорая на работу, но старательная Екатерина Токарева. Некоторых, поучая уму-разуму, и за уши таскал, чтобы не озоровали. А одну из лучших теперь звеньевых и секретаря комсомольской организации - Дарью Самсонову - еще не так давно, ну, может быть, десяток лет назад, и крапивой отстегал, изловив в колхозных подсолнечниках. А сейчас смотри, какая девушка выровнялась! Были здесь и "крестники" по партии, которым, неторопливо и тщательно выписывая каждую букву, давал рекомендацию.
Вот они все собрались под одной крышей. Сидят молча и смотрят на него, своего председателя. Прощаются будто.
Как ни странно, но только сейчас увидели люди, что их Никоныч, их бессменный руководитель, ставший для колхоза привычным, как название для села, совсем уже дряхлый старик.
- Эх, жизнь! - одним словом выразил общее состояние Балахонов.
- Ну что ж, друзья, давайте решать, - вновь после большой паузы прозвучал голос Торопчина.
И так как все еще никто из присутствующих не решался, первым поднял руку сам Иван Григорьевич.
- Нельзя не уважить. Раз не под силу человеку, - вздохнул Камынин и тоже поднял руку ладошкой вперед, не очень уверенно.
Руки начали подниматься одна за другой.
- Раз, два, три, четыре… - начал было считать Торопчин, но не закончил. - Все ясно.
- Кому, может быть, и ясно, а мне темно, - взволнованно заговорила Анастасия Новоселова. - Я будто не руку подняла, а пудовую гирю. Ну, уйдет теперь от нас Никоныч. А заменить кем такого человека?
- И это мы должны сейчас решить, - сказал Торопчин, - чтобы не прийти на общее собрание с пустыми руками. Вот мы с Андреем Никоновичем много об этом говорили. Именно сейчас, в тяжелое время, колхозом должен управлять человек такой… Твердая рука нужна.
- Правильно!
- А то разбаловались некоторые.
- Шаталова я предлагаю в таком случае! - порывисто поднимаясь с места, почему-то обрадованно крикнул немолодой уже, но кудрявый, веселый и расторопный, как парень, завхоз Кочетков. - Он в войну неплохо помогал Никонычу. И в партии с самой коллективизации.
- Ага, Данилыч страху нагонит! - покосившись снизу вверх на сидящего рядом Шаталова, не то поддакнул, не то пошутил маленький, ставший от возбуждения еще более взъерошенным Камынин.
- Гляди, совсем бы не запугал, - опасливо пробормотала Анастасия Новоселова.
- А главное - человек Иван Данилович, так сказать, знаменитый, - стараясь перекричать нарастающий шумок, продолжал Кочетков. - Его и в области уважают.
- Шаталова, так Шаталова, - рассудительно подытожил Балахонов, - другого председателя, пожалуй, и не придумаешь.
У бригадира первой полеводческой бригады Ивана Даниловича Шаталова на лице появилась горделивая улыбка. Он тыльной стороной руки расправил усы и пробасил:
- Конечно, если партийная организация будет оказывать поддержку…
Но тут до него, как струя холодной воды, донеслись слова Торопчина:
- Нет. Против Шаталова есть веские возражения.
Иван Григорьевич выждал, когда утихла недоуменная разноголосица, и заговорил:
- Знаю, что Иван Данилович на меня обидится, но… такая уж трудная моя обязанность. Да и характер. Скажу прямо - не оправдал он себя и на бригаде. Так или нет?
Однако на вопрос Торопчина никто не ответил. Правда, кое-кто и хотел поддакнуть, но, покосившись на внушительную фигуру Шаталова и на его обиженное, гневное лицо, не решился.