CCCXXXVIII
Я всегда могу возвыситься над оскорбившими меня, простив их.
CCCXXXIX
Любое партийное сборище является объединением глупцов и мошенников.
CCCXL
Когда я высадился в Каннах, в газетах написали: Восстание Бонапарта; пять дней спустя: Генерал Бонапарт вошел в Гренобль; одиннадцать дней спустя - Наполеон вторгся в Лион; через двадцать дней - Император приехал к Тюильри. А теперь изучайте общественное мнение по газетам!
CCCXLI
После того как у меня были все богатства Европы, я покинул ее на корабле с двумя сотнями тысяч франков. Англичане не усомнились, что это соответствует моему достоинству; купец, который сжег пачку долговых обязательств на пятьдесят тысяч дукатов, полученных от Карла V, показал себя душевно более щедрым, чем сей император.
CCCXLII
Нет никаких тайн ни в арифметике, ни в геометрии. Из всех наук эти две лучше всего тренируют человеческий ум.
CCCXLIII
Со времен моего падения писаки, которых я содержал, называют меня не иначе как узурпатором[] они не знают, что я сам мог бы стать властителем всех монархов. Во Франции не способны писать ничего, кроме романов.
CCCXLIV
Макиавелли учит, как сохранить завоеванное; я вижу только один способ - быть сильнейшим. А министр Флоренции - сущий профан в политике.
CCCXLV
Пренебрежение к ошибкам приводит к потере популярности так же легко, как и грандиозный государственный пере ворот. Любой владеющий искусством управления не будет рисковать кредитом доверия, не имея для этого весомых оснований.
CCCXLVI
Я не вникал в переговоры с немецкими государями; после победы при Аустерлице я увлек их за собой; они пытались объединиться со мной все время, пока я был победителем. Александр может проделать с ними то же самое, победив пруссаков и австрийцев.
CCCXLVII
Монарх никогда не избегает войны, если он ее хочет; а когда его вынуждают к войне, он должен поторопиться обнажить шпагу первым, чтобы совершить активное молниеносное вторжение, в противном случае все преимущества будут на стороне агрессора.
CCCXLVIII
Локк дает искусные определения и умело распоряжается, но с логикой у него плохо.
CCCXLIX
Если бы в империи Тиберия были якобинцы и роялисты, у него не было бы времени на всякие франтовские развлечения.
CCCL
Привычные места полемик вышли из моды, и полемики заняли место в политике.
CCCLI
Я установил отличия таковыми, какими они должны быть по моему мнению; а именно: я поставил их в соответствие титулам и трофеям; мое дворянство - не феодальное старье; капралов я сделал баронами.
CCCLII
Будь я одним из тех правителей, за которых все делают другие, а сами они не предпринимают ничего, я бы согласился только на королевство за Луарой.
CCCLIII
Не думаю, что Франция когда-либо лучше осознавала, что такое порядок, чем под моим правлением.
CCCLIV
Состоявшийся государь должен вести себя как Цезарь, обладать манерами Юлиана и добродетелями Марка Аврелия.
CCCLV
Человек должен повиноваться узде, которая на него надета сейчас, а не той, что была раньше.
CCCLVI
Спрашивать, насколько религия необходима политике, то же самое, что спрашивать, насколько необходима операция человеку с опухолью; все зависит от благоразумия врача.
CCCLVII
Этот краснобай Тацит говорит, что опасно оставлять в живых тех, кто был однажды разорен; я убедился в этом на собственном опыте!
CCCLVIII
После неудачи под Москвой меня сочли умершим для политики; мою личность и имя оставили в воспоминаниях; три месяца спустя я появился вновь во главе двухсот тысяч солдат.
CCCLIX
Мое восемнадцатое брюмера имело грандиозные последствия: ведь именно с этого момента началось восстановление общественного порядка во Франции.
CCCLX
Когда награды сеются щедрой рукой, их подбирают преимущественно недостойные люди, а добродетельные самоустраняются. Никто не пойдет забирать награду на поле боя, если сможет получить ее в палатах.
CCCLXI
Я обнаружил, что и революционеры, и эмигранты ненасытно жадны к богатствам и привилегиям. Мне бы нравилось возвеличивать новых людей; но, не имея возможности делать это, я брал их как можно больше в рядах моих солдат.
CCCLXII
Во время моих кампаний в Италии Директория раскричалась; она пробовала подавать ноты протеста. Я отправил им слиток чистого серебра, и они затихли, а моя армия продолжила свое дело.
CCCLXIII
Со времен Карла Великого пехота всегда была в упадке. При моем правлении ни один французский гренадер не сомневался, что он способен самостоятельно одолеть врага.
CCCLXIV
Закон должен быть ясен, точен и единообразен; интерпретировать его - значит его искажать.
CCCLXV
Те, у кого в памяти остается много лиц, обладают наиболее живым воображением.
CCCLXVI
Если бы пираты были столь же политизированы, насколько храбры, в шестнадцатом столетии они основали бы великую американскую империю.
CCCLXVII
Странно, что в эпоху Просвещения суверены не видят надвигающегося шторма, пока он не обрушится.
CCCLXVIII
Слово либеральный, которое так сильно раздражает слух идеалистов, изобретено мной. И если я узурпатор, то они плагиаторы.
CCCLXIX
Слабый и нерешительный правитель будет презираем; но его участь еще хуже, если им управляет глупый и недостойный министр.
CCCLXX
До моего Гражданского кодекса законов не было, зато существовало пять или шесть фолиантов о законах, написанных с целью, чтобы судьи могли разрешать дела, не понимая
CCCLXXI
Марк Аврелий жил и умер в почете, ибо он получил империю мирным путем при благоприятных обстоятельствах. Такое счастье, вероятно, могло быть у моего сына.
CCCLXXII
Восемнадцатого фрюктидора я мог бы привести итальянскую армию в Париж и сыграть такую же роль, как в свое время император Север; но плод тогда еще не поспел.
CCCLXXIII
Когда, по возвращении из Египта, я высадился во Фрежюсе, Баррас и Сиюйес только препирались; один хотел восстановить короля, а другой - герцога Брауншвейга. Я их помирил.
CCCLXXIV
Гоббс - мрачный философ, а Монтескье остроумен.
CCCLXXV
Мораль республиканцев довольно свободна; они без колебаний позволяют себе всё, что идет на пользу им или партии; а уж конечно, что есть добродетель в республике, то преступление при монархии.
CCCLXXVI
Рабле уподобился Бруту в том, что притворился сумасшедшим, дабы избежать подозрений Тарквиниев.
CCCLXXVII
Мне никогда не хватало золота и серебра так, как сахара и кофе; поэтому сплетники вовек не простят мне Континентальной блокады.
CCCLXXVIII
Настоящее богатство страны в количестве жителей, их труде и предприимчивости.
CCCLXXIX
"Дух законов" - творение с плохим фундаментом, неправильной конструкцией, хотя некоторые комнаты хорошо убраны и отделаны золочеными панелями.
CCCLXXX
Политики, выступающие против постоянной армии, бестолковы. Если монарх распустит свою армию, если его крепости разрушатся, если он будет проводить все время за чтением Гроция, то его правление не продлится и шести месяцев.
CCCLXXXI
Удивительные открытия - не то, чем может гордиться человеческий разум; природный инстинкт и удача - вот чему мы обязаны большинством своих изобретений, а никак не философии.
CCCLXXXII
Много глупостей было написано о душе; однако стоит попытаться узнать не то, что, говоря об этом, имели в виду люди, а то, что нам объясняет наш разум, независимо от чужого мнения.
CCCLXXXIII
Что до системности, то нам всегда стоит оставлять за собой право завтра посмеяться над вчерашними идеями.