Да на кой мне сдалась характерная особенность? Я хочу Тереаль Маккой! В синей парке, красных наушниках и белых варежках - мисс Америку на коньках! Я хочу ее вместе с венком из омелы на Рождество и пудингом с изюмом (что бы сие ни значило); с ее домом, в котором есть лестница на антресоли; с ее исполненными чувства собственного достоинства родителями - милыми и спокойными людьми. Меня вполне устраивает ее брат Билли, который умеет разбирать мотор, говорить "весьма вам признателен" - и никого не боится. Мне нравится, как она прижимается ко мне, забравшись с ногами на диван, как она оборачивается у дверей и говорит мне:
- Спасибо тебе за чудный-чудный вечер!
А затем это прелестное создание - которой никто еще не говорил: "Ша!" или "Я надеюсь, что твои дети когда-нибудь будут вести себя по отношению к тебе так же, как ты ведешь себя по отношению к маме!", - затем это прелестное создание, эта прекрасная незнакомка… целует меня! Целует меня, грациозно приподнявшись на одной ножке и поджав другую - и мой нос впридачу с моим именем перестают что-либо значить!
Послушайте, я ведь не прошу для себя всю Вселенную - я просто не понимаю, почему мне должно достаться меньше земных благ, чем какому-нибудь придурку вроде Хрипуна или Генри Олдрича? Я тоже хочу Джейн Пауэлл, черт подери! И Корлисс с Вероникой впридачу! Я тоже хочу быть дружком Дебби Рейнолдс - не обращайте внимания, это во мне заговорил Эдди Фишер, только и всего, Это страсть, которой одержимы все мы - все смуглые еврейские мальчики. Мы одержимы этими ласковыми светловолосыми экзотическими созданиями - шиксами… Вот только в те лихорадочные годы я еще не знал, что у каждого Эдди, томящегося по Дебби, есть Дебби, томящаяся по Эдди, - Мэрилин Монро томится по своему Артуру Миллеру, и даже Алиса Фей тоскует по Филу Харрису, Сама Джейн Менсфилд едва не вышла замуж за одного из них - помните? Но потом неожиданно погибла в автомобильной катастрофе. Кто же знал, кто же знал тогда, что эта изумительная девушка с фиолетовыми глазами, щедро одаренная всеми гойскими прелестями, - девушка, которая так отважно скакала верхом в фильме "Нэшнл Велвет", - кто же знал, что эта наездница в бриджах, обладающая безупречным произношением, испытывала к моим соплеменникам такое же вожделение, какое мы, евреи, испытывали к ней?! Потому что этот ее Майк Тодд - жалкая карикатура на моего дядю Хаима! Разве кто-нибудь, находясь в здравом уме, мог бы поверить в то, что Элизабет Тейлор воспылает страстью к дяде Хаиму? Кто же знал, что ключик к сердцу (и ящичку) шиксы находится не в руках еврея, который выдает себя за крючконосого гоя, столь же скучного и пустого, как ее брат, - а в руках моего дядюшки Хаима, моего отца, в моих собственных руках! Только нужно быть самим собой, а не изображать одного из этих полудохлых, холодных как лед Джимми, Джонни или Тодов, которые выглядели, думали чувствовали и разговаривали как пилоты истребителя-бомбардировщика!
emp
Взгляните на Мартышку - на старинную мою подружку и подельницу! Доктор, стоит мне произнести ее имя, стоит мне просто подумать о ней - и у меня сразу встает! Но я твердо знаю, что уже никогда не позвоню Мартышке и не встречусь с ней. Потому что эта сучка сошла с ума! Эта сексуальная сучка свихнулась! Вот беда-то какая…
Впрочем, кем же еще я мог стать для нее, как не евреем спасителем? Рыцарем в Блестящих Доспехах на Большом Белом Скакуне - вроде тех, о которых мечтают маленькие девочки, воображающие себя принцессами, заточенными в башню. Да-да, для целой стаи шике (Мартышка и этом смысле - восхитительный экземпляр) рыцарь этот оборачивается никем иным, как умным, лысеющим, крючконосым евреем-сознательным, совестливым и с черными кучеряшками на яйцах; он не пьет, не играет в азартные игры, не волочится за певичками; он обеспечит ее целым выводком ребятишек и приобщит ее к Кафке - обычный домашний мессия. Конечно, бунтарская юность иной раз дает о себе знать, и он частенько говорит словечки вроде "дерьмо" и "черт бы всех побрал" в домашнем кругу - даже при детях, - однако он всегда дома. И этот греющий душу факт совершенно неоспорим. Никаких баров, борделей, ипподромов, никаких партий в нарды всю ночь напролет в "Ракет-Клубе" (о котором она знает из своего стильного прошлого), никаких пивных посиделок до рассвета в "Американском Легионе" (о чем она помнит со премен своей нищей юности). Нет-нет, конечно же, нет - перед нами, леди и джентльмены, еврейский парень, который после помолвки с родителями, бьющей все рекорды продолжительности, всеми фибрами души желает стать Хорошим, Ответственным и Исполненным Сознания Долга главой собственной семьи. Те же люди, которые представляли вам Гарри Голдена в "Разговоре начистоту за два цента", имеют ныне честь представить достопочтенной публике… Шоу Александра Портного! Ежели в качестве спасителя шикс вам подходит Артур Миллер, то вы полюбите и Александра Портного! Видите ли, происхождение мое - этот момент оказался решающим для Мартышки - было прямо противоположным Мартышкиному. Пока я в Нью-Джерси плавал в шмальце (нежась в еврейской теплоте и сердечности, как сказала бы Мартышка), она прозябала в шахтерском поселке Маундсвилле, который находится в восемнадцати милях к югу от Уилинга, штат Западная Виргиния. Она в прямом смысле слова замерзала почти до смерти в холодные зимние дни, ибо отец, которого она описывала как ближайшего - в первом поколении - потомка мула, воспринимал ее лишь как часть движимого имущества; для матери же (женщины с добрыми намерениями - намерения эти были добрыми настолько, насколько могут быть добрыми намерения не умеющей ни читать, ни писать женщины, предки которой спустились с гор всего одно поколение тому назад; ко всему прочему надо добавить, что у нее не было во рту ни одного коренного зуба) - так вот, для матери Мартышка представляла собой совершенно недоступную ее интеллекту обузу, которой вечно чего-то не хватает.
Вот одна из историй Мартышки, которая произвела на меня сильнейшее впечатление (хотя нельзя сказать, что другие ее истории, исполненные жестокости и повествующие о невежестве и чудовищной эксплуатации, не привлекли внимания разборчивого неврастеника): однажды, когда Мартышке было одиннадцать лет, она, вопреки воле отца, в одну из суббот сбежала из дому на занятия балетного класса, которые вел местный "артист" по имени Морис. Папаша Мартышки вскоре заявился на урок с ремнем, стащил дочку со сцены, всю дорогу до дома хлестал ее этим ремнем по лодыжкам, а потом запер до конца дня в чулане - со связанными ногами. Чтобы неповадно было
- Еще раз застану тебя у этого педрилы, - заявил! Мартышкин папа, - я тебе тогда не просто ноги свяжу… Я тебе кой-чего почище устрою… Будь уверена…
В Нью-Йорк Мартышка впервые приехала, когда ей исполнилось восемнадцать лет. К тому времени у нее уже не было ни одного коренного зуба. Их все до единого удалил (по какой причине - Мартышка не может понять до сих пор) маундсвиллский дантист, столь же одаренный лекарь, сколь одаренным танцором был мистер Морис. К моменту нашего с ней знакомства - а мы познакомились примерно год назад - Мартышка успела сходить замуж и развестись. Бывшему супругу Мартышки было пятьдесят лет. Крупный французский промышленник, он познакомился с Мартышкой во Флоренции, где та демонстрировала новую коллекцию модной одежды. Там же они и поженились через неделю после знакомства. Сексуальная жизнь молодоженов была довольно причудливой: забравшись в постель с молодой невестой, свежеиспеченный супруг кончал в журнал "Пояс с подвязками", экземпляры которого ему поставляли прямиком с Сорок Второй улицы. Когда Мартышка рассказывает об излишествах, свидетелем коих она являлась в бытность женой магната, то непременно переходит на глупый, деревенский жаргон, что делает ее повествования очень смешными, - хотя на самом деле четырнадцать месяцев ее супружеской жизни были довольно мрачными, если не сказать - ужасающими. Но француз сразу после женитьбы, например, отвез Мартышку в Лондон, где ей вставили зубов на пять тысяч долларов. Оттуда они прилетели в Париж, где муж обвешал Мартышку ожерельями на несколько сот тысяч долларов. Так что некоторое время Мартышка относилась к супругу достаточно лояльно. Так она любила повторять (до тех пор, пока я не запретил ей употреблять эти ужасные "блин", "в натуре", "ништяк", "чувак", "отпад" и прочую мерзость):
Это была этика, блин.
Причиной развода стали маленькие оргии, которые супруг Мартышки начал устраивать после того, как спускание спермы в "Пояс с подвязками" (или журнал назывался "Каблук-шпилька"?) изрядно наскучило обоим. За бешеные деньги муж Мартышки нанимал женщину - предпотчение отдавалось негритянкам, - которая, раздевшись догола, садилась на корточки на стеклянном кофейном столике и начинала испражняться. Сам магнат в это время лежал на спине под столом и дрочил что есть мочи. И пока в шести дюймах от носа ее возлюбленного росла кучка дерьма, Мартышка обязана была сидеть на красном диване при полном параде, потягивать коньяк и наблюдать за восхитительным зрелищем.
Через два года после возвращения в Нью-Йорк - я прикинул, что ей в то время было лет двадцать пять - Мартышка попыталась покончить с собой, полоснув бритвой по запястьям. Довели ее многочисленные приятели из числа ста самых великолепно одетых мужчин планеты, которые третировали ее как могли в "Ле Клубе", "Эль Морокко" и в "Интердит". После неудавшегося самоубийства Мартышка очутилась у прославленного доктора Морриса Франкеля, далее именуемого Гарпо. Пять последующих лет Мартышка кувыркалась на кушетке Гарпо, ожидая, когда тот соблаговолит сказать, что ей необходимо сделать для того, чтобы стать чьей-нибудь женой и чьей-нибудь матерью. "Почему? - орет Мартышка на Гарпо. - Почему псе время попадаются отвратительные бессердечные куски дерьма вместо настоящих мужчин? Почему? Гарпо, ответь! Скажи мне что-нибудь! Ну хоть что-нибудь!"