Кассирша в кассе спала. Ей снилось, что она Клеопатра.
Афонькин разбудил кассиршу, купил билет и сел в поезд.
Поезд поехал. За окном была Россия.
"Россия", - думал Афонькин.
Когда наступила ночь, Афонькин всё ещё смотрел на Россию, но видел лишь своё слабое отражение на стекле.
"Это я, - думал он. - Афонькин".
На следующее утро Афонькин приехал в город своего детства.
Здесь он родился; здесь и умер.
О том, что он уже умер, Афонькин не знал.
А родился он так. Презервативов в аптеке не было, поэтому отец Афонькина решил попробовать с детским воздушным шариком. В самый ответственный момент шарик лопнул.
Но это ещё не всё.
В книжном магазине продавались только материалы партийных съездов, пособия по свиноводству и справочники по металлургии. Поэтому мать Афонькина каждый день, наклоняясь над раковиной, с удивлением думала: "Ну, позавчера я, положим, грибами отравилась, вчера - консервами, а сегодня–то чем?.. Компотом?.."
После этого Афонькин появился на свет и пошёл в детский садик.
Время замкнуло своё кольцо, и Афонькин снова шёл в детский садик.
Но детского сада уже не было.
На втором этаже, где когда–то находилась комната для игр, теперь разместился городской суд. А на первом, где была спальня, процветал частный мясной магазин.
В суде кого–то судили.
В мясном магазине мясник рубил мясо. Кровь брызгала во все стороны.
- Осторожнее, - воскликнул Афонькин, - вы меня испачкаете кровью!
- Ты и так весь в крови, - хмыкнул мясник.
"Это он шутит", - подумал Афонькин.
- Это я шучу, - сказал мясник. - А вообще–то у меня тонкая и ранимая душа мечтателя. Знаешь, чего я больше всего на свете хочу?
Афонькин не знал.
- Стать бабочкой и порхать с цветка на цветок, - доверительно сообщил мясник. - И чтобы вдали виднелся лес, блестела речка на солнце…
Он замолчал. Молчал и Афонькин. Пока они молчали, было слышно, как наверху строгий судья приговаривает кого–то к расстрелу.
- А вместо того, чтобы порхать, - продолжил мясник, - я рублю мясо.
- Здесь когда–то находился детский садик… - начал Афонькин.
- Верно, - кивнул мясник. - У меня есть картотека на всех детишек.
Он достал тетрадку, захватанную кровавыми пальцами.
- Вот, - пояснил с гордостью, - всё записал: кто кем был; кто кем стал. Хобби у меня такое.
Сердце Афонькина учащённо забилось.
- А скажите… Лара… Лариса Попова есть в вашей картотеке?
- Счас поглядим, - слюнявил палец мясник, перелистывая страницы.
- Лара, - закрыв глаза, мечтательно вздыхал Афонькин.
…хрупкая девочка в белом платьице… огромный розовый бант в волосах… удивлённые карие глаза… вкус первого поцелуя… Лара…
- Попова, - нашёл мясник. - Три развода, четыре любовника, пять абортов.
- Не может быть! - ахал Афонькин.
- Пиши адресок, - усмехнулся мясник.
…Лариса стирала в тазу бельё.
- Афонькин?.. - хохотала она, вытирая мокрые руки о передник. - Я сейчас сдохну!
"Неужели это Лара… моя Лара…", - глядя на немолодую женщину с двумя подбородками, думал Афонькин.
Затем они пошли в кино. На американскую комедию. Все в зале смеялись. Все, кроме Афонькина.
- Зайчик, - шептала ему на ухо Лариса, - а сколько ты получаешь?
На улице падал снег.
"Снег падает", - думал Афонькин.
Они возвращались из кино. Лариса говорила о поносе. Прошли одну улицу. Лариса говорила о поносе. Прошли вторую улицу. Лариса говорила о поносе. Прошли третью улицу. Лариса говорила о поносе.
- Лара, - не выдержал наконец Афонькин, - ну почему ты всё время говоришь о поносе?
Лариса презрительно фыркала:
- Афонькин, ты ханжа!
Потом они лежали в постели.
Лариса заигрывала.
- Я сделала тебе сегодня подарочек, - щекотала она Афонькина. - Противный мальчишка.
- Это я тебе сделал подарок, - вяло отвечал Афонькин.
- Афонькин, ты нахал! - вопила Лариса. - Тебя раздавил танк!
- Какой танк? - не понимал Афонькин.
- Обыкновенный. По городу проходила колонна танков. Один взял да и раздавил тебя.
Афонькин не верил. Ехал за город. На кладбище.
Всё оказывалось чистой правдой.
На скромном надгробии были выбиты слова:
"Горячо любимому Вадику от папы и мамы".
Вадиком звали Афонькина.
С эмалевого портретика испуганно глядел маленький мальчик в коротеньких штанишках на лямочках.
На могиле зеленела травка.
"Значит, я умер", - грустно думал Афонькин.
Его мысли приняли оттенок бренности:
" Меня нет, а травка по–прежнему зеленеет…"
У входа на кладбище стоял междугородний телефон–автомат.
Афонькин набрал свой домашний номер…
- С вами говорит автоответчик!.. - металлическим голосом отчеканила жена.
- Таня! - закричал в трубку Афонькин. - Я умер! Таня!..
- Сегодня в нашем кинотеатре весёлая американская комедия…
- Таня! - рыдал в трубку Афонькин. - Меня переехал танк!..
- …в фильме заняты звёзды мирового…
- Таня, - шептал в трубку Афонькин. - Таня… Таня…
Связь прервалась.
Афонькину захотелось прижаться пылающим лицом к прохладному стеклу. И стоять так… минуту… другую… вечность…
Но все стёкла в телефонной будке были разбиты.
За кладбищем виднелся лес, блестела речка на солнце… Бабочка порхала с цветка на цветок…
"Мясник", - подумал Афонькин.
О любви
Подражание А. П. Чехову
Все вы, конечно, знаете, что великий русский писатель Владимир Набоков очень любил слово "аляповатый". Оно встречается в его романах и рассказах буквально на каждой странице. Майор же Пиздюков, напротив, имел хуй огромного размера и большую часть жизни прослужил в военном гарнизоне, неподалёку от посёлка Приблядово. Фамилия у Пиздюкова, как вы, наверное, уже успели заметить, была исконно русская. Но всё равно, каждый раз, засадив бутылку водки, Пиздюков распахивал окно и орал на всю часть:
- У меня, блядь, исконно русская фамилия! Нам, Пиздюковым, блядь, в своей стране стесняться нечего! Мы при Рюриковичах, блядь, жили и сейчас, блядь, живём! А кому это не нравится, те пускай, на хуй, в Америку уёбывают!"
Жизнь в военном гарнизоне известно какая. Свободного времени до ебени фени. Хочешь - хуй дрочи, хочешь - стихи сочиняй. Майор Пиздюков выбрал второе занятие. Он сочинял стихи. Да и как тут не стать поэтом, если кругом привольно раскинулась самая что ни на есть нутряная Россия. Леса, поля, реки, деревеньки с милыми сердцу названиями: Хуйда, Приблядово, Кандаёбшино…
Куда от всего этого денешься?.. Как говорится: от говна говно не ищут.
Надо отметить, что в части любили бравого майора. И не только за то, что он мог за раз выпить ведро водки и не блевануть, но ещё и за его талант полкового поэта. Две неизменные темы присутствовали в творчестве Пиздюкова. Бабы и Родина. Часто они так тесно переплетались, что даже самому Пиздюкову было непонятно: где бабы?.. где Родина?.. Хуй проссышь.
Но когда майор Пиздюков в парадном кителе выходил на сцену гарнизонного Дома офицеров и начинал читать свои стихи, все просто охуевали.
- Ну Пиздюков! - восторженно аплодировал зал. - Ну сука!
А в штабе полка работала некая Машенька, бледная девушка лет тридцати пяти. Вся такая воздушная, как попкорн. Впрочем, на хуй тоже умела неплохо посылать. И вот эта самая Машенька и майор Пиздюков сошлись на почве общей любви к поэзии Анны Ахматовой.
Кстати, у Пиздюкова имелась и законная жена - Раиса - тоже, естественно, Пиздюкова, а по первой, девичьей, фамилии (просто даже неудобно и произнести, до того неприлично звучит) - Волконская. Уж эта была блядь так блядь. Её весь гарнизон ебал, а ей всё мало. Она ещё в Приблядово ездила ебаться.
Вот как–то раз уехала Раиса в Приблядово поебаться. А майор Пиздюков возьми да и пригласи Машеньку в гости. А чтоб Ирка, тринадцатилетняя дочка, матери не настучала, Пиздюков ей в чай снотворного подсыпал. Да такую охеренную дозу, что и кобылу с ног свалит. Ирка выпила чаю, баранкой закусила и под стол упала. Захрапела там.
Привёл Пиздюков Машеньку к себе домой. Попиздели они как всегда об Анне Ахматовой и в кровать легли. А чужая пизда, как известно, потёмки. Оказалась Машенька целкой. Вот так сюрприз. Всю половую, можно сказать, жизнь в штабе полка проработать и - целка. Парадокс. Но майор Пиздюков виду не подаёт, знай себе хуем наяривает. Вовсю старается целяк порвать, чтоб свою офицерскую честь не уронить.
А ночь между тем уже к концу подходит.
- Я членею, - говорит наконец Пиздюков, весь в мыле. - Она у тебя что - бронированная?
- Да брось ты, дорогой, - отвечает Машенька. - Меня сам генерал Ебаков четыре раза девственности пытался лишить. И то не смог. А уж куда твоему хуёнку против его хуища. Давай я тебе лучше отсосу.
- И то верно, - обрадовался майор. - Во рту целки нет.
Отсосала Машенька у Пиздюкова. И заснули они довольные и счастливые.
Ночь между тем прошла. Светало, бля.