Владимир Кунин
Клад
По советскому законодательству, клад считается государственным достоянием. Лицо, обнаружившее клад, обязано указать или передать его органам Министерства финансов, которые выплачивают нашедшему клад вознаграждение в размере 25% стоимости клада. Присвоение клада карается в уголовном порядке.
Была ранняя промозглая весна с нескончаемыми дождями.
Неподалеку от проезжего грейдера, в жутко раскисшем поле, безнадежно сидели в грязи три самосвала "ЗИЛ-130". Они ссыпали в мокрое месиво подкормочную известь и теперь безуспешно пытались выбраться на проезжую часть.
Собственно говоря, выбраться на дорогу пыталась только одна машина. Хозяева двух других самосвалов - шестидесятилетний кряжистый Петрович и сорокалетний тощий Михаил, скользя пудовыми от грязи сапогами, тупо толкали самосвал в задний борт. Колеса крутились в глянцевитой липкой колее, но машина не двигалась с места.
За рулем этого самосвала сидел третий герой нашей истории - шофер Генка. Генка был втрое моложе Петровича, вдвое - Михаила и имел от роду двадцать лет сознательной жизни. В отличие от Петровича и Михаила, одетых в обычные замасленные телогрейки, свитера и сапоги, Генка был в сторублевых западногерманских вельветовых джинсах, модной четырехсотрублевой английской кожаной куртке, купленных в родном сельпо. На ногах Генки были роскошные "адидасы", приобретенные по случаю за две трети Генкиной зарплаты.
Вертелись на месте колеса "ЗИЛа", багровели от натуги Петрович и Михаил, под сапогами чавкала жижа, лил нескончаемый дождь.
- Не газуй, Генка! Стой! - закричал Петрович. - Вылезай к чертовой матери! Михаил, садись за руль, а то он машину по самый кузов закопает!
Генка достал из-под сиденья кирзовые сапоги невероятного размера, вытащил чистенькие портяночки и ловко обмотал ими "адидасы". Натянул сапоги и выпрыгнул прямо в непролазную грязь, под мелкий холодный дождь.
- Цыгане шумною толпою пихали задом паровоз... - усмехнулся он. - Петрович, все, чем мы сейчас занимаемся, - нерационально и нерентабельно, что категорически идет вразрез с сегодняшним основным экономическим направлением. Надо сходить в поселок, попросить у них нормальный тягач.
Петрович был рад возможности передохнуть:
- Ну что с тобой делать, Генка? Посмотреть издаля - современный человек. А подойти ближе - неандерталец, извини за выражение. Тебе газеты, радио, телек каждый день о внутренних резервах талдычат...
- Обижаете, начальник. Я с генеральной линией иду нога в ногу, - холодно ответил Генка. - Во-первых, как вам известно, я не пью. Во-вторых, я постоянно и неуклонно повышаю свое благосостояние. А в-третьих, где вы видите внутренние резервы?
- Внутренние резервы - это ты, Мишка и я. А пять верст шлепать за тягачом, потом опять обратно, потом неизвестно, есть ли свободный тягач... И где твоя рентабельность, рационалист хренов?
- Ну чего, пробуем, Петрович? - крикнул Михаил из кабины.
- Давай, Мишаня, раскачай ее как следует! Пошел!
Генка и Петрович уперлись руками в задний борт самосвала, а Михаил на малом газу стал попеременно включать то заднюю, то переднюю скорость.
Машина стала раскачиваться все больше и больше, и вдруг, пробуксовывая в липком и вязком месиве, тихонько двинулась вперед.
- Хорош! - завопил Генка хриплым от напряжения голосом.
- Давай, Мишаня! Давай, родимый! - В восторге Петрович даже запел песню свой юности: "Гремя огнем, сверкая блеском стали..."
- Неактуальная песенка, Петрович, - хрипел Генка, налегая всем телом на борт самосвала. - Не ко времени. Наша политическая слепота...
Что дальше хотел сказать Генка Петровичу, осталось неизвестным, потому что из-под буксующего колеса вылетело что-то маленькое и блестящее и с силой ударило Генку по верхней губе.
- Ой! - только и успел взвизгнуть Генка, как из-под другого бешено вращающегося колеса в Генку и Петровича веером полетели маленькие твердые кружочки, облепленные грязью.
- Ой! - Петрович схватился руками за левый глаз. А самосвал, выбравшись из гибельной колеи, все
увереннее и увереннее набирал ход к грейдеру.
- Стой! Стой! Мишка!.. - заорал Петрович дурным голосом.
Они стояли под дождем и растерянно разглядывали друг друга. У обоих были сжаты кулаки. Верхняя губа Генки уже приняла неправдоподобные размеры, а левый глаз Петровича, окрашенный в нежно-фиолетовые тона, почти заплыл опухолью.
- Батюшки!.. - тоненько, по-старушечьи запричитал Михаил. - Да вы что, мужики?! С ума сошли, что ли?! Генка, мерзавец! Как же ты мог на Петровича руку поднять?! - Он бросился между Генкой и Петровичем и с неожиданной силой раскидал их в разные стороны. - И вы, Петрович, тоже хороши... Поглядите, что с пацаном сделали!
Петрович и Генка молча стали приближаться к Михаилу с кулаками. Михаил не на шутку испугался, выхватил из земли бесцельно торчавшую лопату и взмахнул ею над головой:
- Не подходи, психопаты чертовы! Совсем чокнулись!
Но Генка и Петрович медленно надвигались на пятившегося Михаила. Петрович разжал кулак и сипло проговорил:
- Гляди, Мишаня...
Генка тоже разжал кулак. В ладонях у них лежали грязные золотые монеты.
- Чего это? - опасливо спросил Михаил, не опуская лопату.
- Клад... - в один голос выдохнули Петрович и Генка.
- Чего-о-о?!
- Ну, золото... Золото! - почти шептал Генка.
Михаил опустил лопату, отер мокрое от дождя лицо, поглядел на грязные золотые монеты, на заплывший глаз Петровича, на вспухшую губу Генки и спросил печально:
- И вот из-за этого... вы так друг дружку поуродовали?
В том месте, где еще недавно буксовал самосвал, теперь была вырыта огромная яма. На брустверах ямы валялись три лопаты, а на дне ее сидели чудовищно грязные и измученные Петрович, Генка и Михаил, пили горячий чай из кружек. Рядом стоял большой китайский старый термос, расписанный разноцветными колибри. Тут же на газете лежали бутерброды с колбасой.
На расстеленном ватнике высилась внушительная кучка грязных золотых десятирублевиков и черепки глиняного горшка, в котором эти монеты хранились.
Генка прихлебывал чай и что-то быстро подсчитывал на маленьком ученическом электронном калькуляторе. Стараясь не смотреть на золото, Петрович и Михаил вели светский разговор:
- Вот все-таки молодцы китайцы, хорошие термосы делали, - говорил Михаил. - Теперь такой не достанешь.
- Тридцать пять лет он у меня. С целины. Мы тогда были "русский с китайцем - братья навек". Так нам этих термосов на целину завезли - пропасть! Помню, в Акмолинске женился на Ксюшке, этот термос купил и костюмчик чешский. Чистая полушерсть, и сшит - будь здоров! И все за пятьсот рублей старыми. Вместе с термосом.
- А сейчас поди-ка купи костюм импортный за полсотни! - сказал Михаил и чихнул.
- Да замолчите вы! Мешаете же, - цыкнул на них Генка. - Я из-за вас третий раз пересчитываю. Что за манера у вас, у стариков: все, что было раньше, все прекрасно, все замечательно! Вас послушать, так в вашем прошлом даже куры соловьями пели!
- Пели, - подтвердил Петрович. - Просто ты этого не мог слышать, потому что прошлого-то у тебя нет.
- Все! Все! Кончили базар! - прикрикнул Генка и снова взялся за калькулятор. - Значит, так, сто девяносто две монеты по девять граммов. Следовательно, общий вес нашего клада...
- Тысяча семьсот двадцать восемь грамм, - тихо сказал Михаил и чихнул.
- Точно! - удивился Генка. - Ну, ты даешь! Идем дальше. Один грамм золота по госцене - сорок три рэ...
- Семьдесят четыре тысячи триста четыре рубля, - сказал Михаил.
Генка глянул на калькулятор и воскликнул:
- Вот это цирк! А разделить на три?
- Двадцать четыре тысячи семьсот шестьдесят восемь рублей.
Генка лихорадочно защелкал клавишами калькулятора, и на маленьком световом табло появились цифры - 24 768.
- Давно это с тобой? - спросил Петрович.
- С детства, - скромно ответил Михаил
- "Все могут короли, все могут короли..." - запел Генка. - Куплю "Волгу", видеосистему!..
- А я кооператив однокомнатный, - сказал Михаил. - Дров не нужно, вода горячая.
- Бери трехкомнатную, - закричал Генка.
- Одинокому трехкомнатную не дадут, - сказал Михаил и опечалился. Но не потому, что не дадут трехкомнатную, а оттого, что одинокий.
Петрович допил чай и обстоятельно утер рукавом рот:
- Стойте. Я чего-то никак врубиться не могу. Что у вас в итоге-то получилось?
- Без малого по двадцать пять тысяч на брата, - улыбнулся Михаил.
- Это как минимум, Петрович! - в восторге зашептал Генка. - А если подключить к этому нескольких зубных техников, можно взять вдвое больше. Получится куча денег!
- Сейчас я вам эту кучу несколько иначе раскассирую, - пообещал Петрович. - Про зубных техников, Генка, ты сразу забудь. Это раз. Второе: мы сейчас соберем всю эту шелупонь, - Петрович показал на грязную кучку золота, - и законно сдадим ее в государственную казну. А потом будем ждать награды - двадцать пять процентов от стоимости клада. Ну-ка, Мишаня, прикинь, по скольку на нос?
Михаил поднял глаза к серому дождливому небу, подумал и выдал:
- По шесть тысяч сто девяносто два рубля шестьдесят три с дробями копейки...
- Вот видишь, Генка, даже с дробями! - с удовольствием сказал Петрович. - Очень даже неплохо! А иначе возьмут тебя за шкирятник, и "До свиданья, мама, не горюй...", а там - до встречи через пять лет.
Михаил грустно оглядел яму.