- Шаг назад - или ты хочешь, чтобы сапог Римской империи обрушился на твой затылок?
Телохранитель резво шагнул в строй.
Римлянин осклабился, точно хрумкающий яблоком мул: его совершенно не волновало, что грек ударил лицом в грязь.
- Так что, Кастор, верно ли я тебя понял? Тебе нужно больше римских рабов, чтобы закончить строительство? Или же правда то, что люди о греках болтают: бичевать мальчиков для них - развлечение, а не наказание?
Поднимаясь на ноги, грек отхаркивался пылью.
- Алфей, тех рабов, что у меня есть, тебе хватит? - Он повернулся к отцу с мольбою во взгляде.
Отец, кажется, попал между двух зол и никак не мог решить, какое из них меньше.
- Вероятно, - наконец выдавил он.
- Вот и славно, - сказал Юстус. - Я рассчитываю получить премию за те сверхурочные, что им приходится на тебя работать. Продолжайте.
Юстус прошелся по стройплощадке, не обращая ни малейшего внимания на то, что все не сводят с него глаз. Перед нами с Джошем он остановился.
- Лепрозная банка верблюжьих соплей, значит? - вполголоса переспросил он.
- Древнееврейское благословение, - отважился я.
- Вам, ребятки, самое место в горах, с другими мятежниками. - И римлянин хохотнул, взъерошил нам волосы и ушел.
В тот вечер - по пути домой в Назарет - закат снова красил холмы розовым. Помимо того, что Джоша вымотала работа, он, казалось, был раздосадован происшествием.
- А ты это знал - что нельзя ничего на песке строить?
- Конечно. Отец про это уже давно твердит. То есть строить, конечно, можно, только все развалится.
Джошуа задумчиво кивнул:
- А на почве? На простой земле? На ней можно?
- Лучше всего на камне. Но и утрамбованная грязь, наверное, сойдет.
- Надо будет запомнить.
В те дни, начав работать у отца, с Мэгги мы виделись редко. Я поймал себя на том, что с нетерпением жду Шабата, когда мы пойдем в синагогу и я смогу потусоваться снаружи, с женщинами, пока мужчины внутри будут слушать Тору или диспуты фарисеев. Только так я смогу поговорить с Мэгги без Джошуа: хоть он и презирал фарисеев уже тогда, но понимал, что у них можно чему-то научиться, а потому собирался весь Шабат просидеть в синагоге. Мне до сих пор не дает покоя мысль: не было ли то время, украдкой проведенное с Мэгги, какой-то изменой Джошу. Но позже, когда я об этом спросил, он ответил:
- Господь не прочь извинить тебе грех того, что ты - дитя человеческое, однако ты и сам должен прощать себя за то, что некогда был ребенком.
- Наверно, так и надо.
- Конечно, так и надо, я ведь сын Божий, балбес. А кроме того, Мэгги ведь все равно хотелось только обо мне говорить, правда?
- Не всегда, - соврал я.
В Шабат перед убийством я наткнулся на Мэгги у синагоги - она сидела в одиночестве под финиковой пальмой. Я подгреб к ней поболтать, но почему-то не мог оторвать взгляда от собственных ног. Я знал, что стоит мне заглянуть в ее глаза - и я забуду, что хотел сказать, поэтому смотрел на нее лишь урывками: так смотрят на солнце в жаркий день, как бы проверяя, на месте ли источник духоты.
- Где Джошуа? - Таковы, разумеется, были первые ее слова.
- С мужчинами учится.
Ответ, похоже, ее несколько разочаровал, но спустя секунду ее лицо посветлело.
- Как ваша работа?
- Трудно. Играть мне нравилось больше.
- А на что Сефорис похож? На Иерусалим?
- Нет, поменьше. Но римлян тоже много. - Римлян она уже видела. Нужно было чем-то ее поразить. - И еще там куча кумиров - статуй разных людей.
Мэгги прикрыла рот ладошкой и хихикнула.
- В самом деле, статуи? Я бы хотела посмотреть.
- Так пойдем с нами. Выходим завтра утром, очень рано, пока никто не проснулся.
- Не могу. Что я маме скажу?
- Скажи, что идешь в Сефорис с Мессией и его корешем.
Она распахнула глаза, и я быстро отвел взгляд, чтобы не поддаться чарам.
- Нельзя так говорить, Шмяк.
- Я видел ангела.
- Ты же сам говорил, что об этом нельзя рассказывать.
- Я пошутил. Скажи маме, что я нашел пчелиный рой и позвал тебя собирать мед, пока пчелы с утра на холоде еще сонные. Сегодня полнолуние, все будет хорошо видно. Может, и поверит.
- Может, только она же поймет, что я солгала, если я меду домой не принесу.
- Тогда скажешь ей, что это оказалось осиное гнездо. Она все равно считает нас с Джошем придурками, правда?
- Джоша она считает малость тронутым, а вот тебя - да, тебя она считает придурком.
- Вот видишь, мой план действует. Ибо сказано: "Если мудрец всегда кажется глупцом, его промахи никого не разочаруют, а успехи - приятный сюрприз".
Мэгги шлепнула меня по ноге:
- Нигде такое не сказано.
- Сказано-сказано. Имбецилы, глава три, стих семь.
- Нет никакой Книги Имбецилов.
- Тогда, может, Ишакий четыре-пять?
- Ты это сам придумал.
- Пошли с нами, а в Назарет вернешься еще до того, как надо будет за водой утром идти.
- Зачем так рано? Что вы там задумали?
- Будем делать обрезание Аполлону.
Она ничего на это не сказала - лишь посмотрела так, будто у меня на лбу огненными буквами отпечаталось: "Врун".
- Это не я придумал, - сказал я. - Это все Джошуа.
- Тогда пойду, - сказала она.
Глава 5
Аллилуйя, получилось. Я наконец заставил ангела выйти из номера. Все было так.
Разиил позвонил портье и распорядился прислать в номер Хесуса. Через несколько минут наш друг-латинос стоял навытяжку возле ангельского ложа.
- Скажи ему, что мне нужен "Дайджест мыльных опер", - велел Разиил.
Я перевел на испанский:
- Добрый день, Хесус. Как ты сегодня поживаешь?
- Я поживаю хорошо, сэр, а вы?
- Лучше некуда, особенно если учесть, что вот этот человек держит меня тут заложником.
- Вели ему поторопиться, - сказал Разиил.
- Он что - по-испански не понимает? - спросил Хесус.
- Ни бельмеса, но если ты вдруг заговоришь на иврите, мне каюк.
- Вы в самом деле заложник? А я все думаю, почему вы из номера никуда не выходите. Может, полицию вызвать?
- Это не обязательно, но прошу тебя: покачай головой, как будто извиняешься.
- Чего так долго? - спросил Разиил. - Дай ему денег и пусть идет.
- Он говорит, что ему не позволено покупать для тебя печатные издания, но он может показать тебе дорогу туда, где ты их сам сможешь приобрести.
- Это курам на смех. Он слуга или кто? Пусть делает, как я сказал.
- Господи, Хесус, теперь он спрашивает, не желаешь ли ты испытать на себе всю мощь его мужской наготы.
- Он что, спятил? У меня жена и двое детей.
- К сожалению, спятил. Покажи ему, пожалуйста, что тебя его предложение оскорбило до глубины души, и в знак этого плюнь в него и выскочи из комнаты.
- Ну, я не знаю, сэр, все-таки плеваться в гостей…
Я протянул ему пачку банкнот: он уже научил меня, каким должен быть размер чистосердечной благодарности в этой стране.
- Прошу тебя - ему это лишь пойдет на пользу.
- Будет исполнено, мистер Шмяк. - И Хесус запустил впечатляющий харчок, который приземлился на грудь ангельского халата, где разлетелся брызгами и потек струйками.
Разиил вскочил на ноги.
- Хорошая работа, Хесус, теперь выругайся.
- Хуедрочка!
- По-испански, пожалуйста.
- Извините, я хвастался своим английским. Я знаю много неприличных слов.
- Молодец, но все равно будь добр - по-испански.
- Pendejo!
- Великолепно, теперь выскакивай из комнаты.
Хесус развернулся и с неистовым топотом вылетел за дверь, которой громко за собою хлопнул.
- Он в меня плюнул? - Разиил никак не мог поверить своим глазам. - В Ангела Божия? И он в меня плюнул?
- Да, потому что ты его оскорбил.
- Он назвал меня хуедрочкой. Я слышал.
- В его культуре, Разиил, смертельное оскорбление - просить кого-то купить тебе "Дайджест мыльных опер". Нам еще повезет, если он в следующий раз согласится принести нам пиццу.
- Но я хочу "Дайджест мыльных опер".
- Он сказал, что его можно купить в киоске на улице. Хочешь, я схожу?
- Придержи коней, апостол, знаю я твои штучки. Сам куплю. Ты сиди тут.
- Тебе же, наверно, деньги понадобятся? - И я протянул ему несколько купюр.
- Если выйдешь из номера, я отыщу тебя в тот же миг. Тебе это известно?
- Абсолютно.
- От меня не скроешься.
- Даже не мечтаю. Давай быстрей. Он как-то боком прошаркал к двери.
- И не пытайся от меня запираться, я возьму с собой ключ. Не то чтобы он мне требовался - я же все-таки Ангел Божий.
- А также хуедрочка.
- Я даже не знаю, что это такое.
- Иди, иди, иди, - вытолкал его я. - Бог в помощь, Разиил.
- Пока меня не будет, пиши евангелие.
- Будь спок. - Я захлопнул дверь у него перед носом и накинул на нее крючок.
К тому моменту Разиил отсмотрел несколько сотен часов американского телевидения. Мог бы и заметить, что, выходя на улицу, люди надевают обувь.