Мы прошли в ворота и оказались во внешнем дворе Храма, где торговали жертвенной птицей, а менялы обменивали шекели на монеты всего мира. Пробираясь по этой огромной площади, запруженной тысячами мужчин и ягнят, дожидавшихся возможности попасть в Храм, к алтарю, на бойню, ни одного человеческого лица я не разглядел. Я видел только лица ягнят - одни спокойные и бессмысленные, другие животные закатили глаза и блеяли от ужаса. Некоторых уже оглушили. Я скинул нашего ягненка с плеч, взял на руки, как младенца, и стал пробираться назад, к воротам. Видимо, отец с Иосифом кинулись за мной вдогонку, но их лиц я тоже не различил - вместо глаз у них была сплошная пустота, и я видел только глаза ягнят, которых они тащили. Дыхание во мне замерло;
я не мог выбраться из Храма. Я не соображал, куда идти, - но уж точно не к алтарю. Однако едва я собрался припустить бегом, чья-то рука поймала меня за рубаху, дернула и развернула. Я очутился лицом к лицу с Джошем.
- Такова Божья воля, - произнес он. Затем возложил руки мне на голову, и дыхание снова вернулось ко мне. - Все в порядке, Шмяк. Воля Божья. - И Джошуа улыбнулся.
Своего агнца он опустил на землю, но тот не убежал. Я уже тогда мог бы догадаться.
На тот Песах я не притронулся к ягненку. На самом деле с того дня я вообще не ем баранину.
Глава 8
В ванной запереться удалось, но я успел прочесть всего несколько глав Нового Завета, который кто-то присобачил к Писанию. Этот крендель, Матфей (очевидно, совсем не тот Матфей, которого мы знали), похоже, кое-что упустил. Например, все, что было с Джошуа от рождения до тридцати лет! Чего ж тут удивляться, что ангел притащил меня обратно и велел эту книгу писать? Меня крендель пока не упомянул, но прочел я только первые главы. Лучше особо не увлекаться, чтобы ангел ничего не заподозрил. Сегодня он накинулся на меня, едва я вышел из ванной.
- Ты слишком долго там сидишь. Тебе не обязательно так долго там сидеть.
- Я тебе говорил. Чистоплотность - основное свойство моего народа.
- Ты не омывался. Иначе я бы слышал, как струится вода.
Я понял: если я не хочу, чтобы ангел нашел Библию, пора переходить в контратаку. Я ринулся через весь номер, прыгнул к нему на постель и стиснул руки на его глотке. Сжимая их все туже, я нараспев приговаривал:
- Я не трахался две тыщи лет. Я не трахался две тыщи лет. Я не трахался две тыщи лет.
Приятное ощущение - в словах зазвучал некий ритм, и с каждым слогом я давил все сильнее и сильнее.
Затем я на секунду прервал удушение небесного воина - чтобы с размаху заехать ему по алебастровой щеке. Это была ошибка. Он перехватил мою руку правой, левой схватил меня за волосы, неспешно поднялся на ноги и воздел меня к потолку.
- Ой-ё-ё-ё-ё-ёй, - сказал я.
- Так ты, стало быть, не трахался две тыщи лет? И что же это значит?
- Ой-ё-ё-ё-ёй, - ответил я.
Ангел поставил меня на ноги, но волосы не отпустил. - Ну?
- Это значит, что два тысячелетия у меня не было женщины. Тебя что, телевизор новым словам не научил?
Он бросил взгляд на экран - тот, разумеется, светился.
- Я не наделен твоим даром языков. Как это связано с моим удушением?
- Я хотел тебя придушить, поскольку - еще раз - ты туп, как дерн под ногами. У меня две тысячи лет не было секса. А у мужчин есть свои потребности. Какого черта, по-твоему, я так долго сижу в ванной?
- А-а, - изрек ангел. - Так ты, значит… Ты вот что… А ведь это…
- Раздобудь мне женщину, и я, может, перестану надолго запираться в ванной. Если ты понимаешь, о чем я.
Великолепная деза, подумал я.
- Женщину? Нет, женщину не могу. Пока.
- Пока? Значит ли это…
- О, узри же! - Ангел отвернулся от меня так, словно я был столпом пара. - "Скорая помощь" начинается.
При этих словах я понял, что Библия осталась моей тайной. Но что он имел в виду, сказав "пока"?
Крендель Матфей хотя бы упоминает волхвов. Всего одной фразой, но больше в этом евангелии все равно нет ничего стоящего.
На второй день в Иерусалиме мы отправились к великому ребе Гиллелю. ("Ребе" на иврите означает "учитель", по вы это и так знаете, правда?) Гиллелю, судя по виду, стукнуло уже лет сто, борода и волосы у него были седы и длинны, глаза - мутны, а зрачки подернулись молочной пенкой. От постоянного сидения на солнце его кожа выдубилась чуть ли не до черноты, а нос был длинный и крючковатый. В общем, он напоминал огромного слепого орла. Все утро он проводил занятия во внешнем дворе Храма. Мы сидели тихо, слушали, как он читает стихи Торы и толкует их, отвечает на вопросы и спорит с фарисеями, которые пытались сунуть Закон во всякую щелочку повседневного уложения жизни.
Под конец лекции Иаакан-верблюдосос, суженый моей возлюбленной Мэгги, спросил Гиллеля, грешно ли кушать яйцо, снесенное курицей в Шабат.
- Ты что - совсем остолоп? Да Господу совершенно пофиг, чем занимается курица в Шабат, нимрод! Она же курица! Вот если еврей снесет в Шабат яйцо, это, наверно, грех и будет. Тогда и придешь ко мне. А иначе не трать, блин, мое время, со своей белибердой. Теперь же пошел отседова, я жрать хочу, и мне пора вздремнуть. Все вы - валите к буйволу.
Джошуа глянул на меня и улыбнулся.
- Я от него не ожидал, - прошептал он.
- Нимрода на глаз определяет… эм-м… то есть на слух, - сказал я. (Нимрод - это был такой древний царь, он умер от удушья, поимев неосторожность перед своей охраной поразмышлять вслух, каково будет засунуть голову себе в зад.)
Пацанчик помоложе нас помог старику встать на ноги и повел его к воротам Храма. Я подбежал и взял священника за другую руку.
- Ребе, тут один мой друг пришел издалека, чтобы с тобой поговорить. Ты ему не поможешь?
Старик остановился.
- Ну и где этот твой друг?
- Вот он.
- А чего ж тогда он сам за себя не говорит? Ты от-куль такой, малец?
- Из Назарета, - сказал Джошуа. - Но родился я в Вифлееме. Меня зовут Джошуа бар Иосиф.
- А, ну да. Я с твоей матушкой разговаривал.
- Правда?
- Еще бы. Всякий раз, как они с твоим отцом в Иерусалим на праздник приходят, она со мной встречи добивается. Считает тебя Мессией.
Джош резко сглотнул.
- А я - он? Гиллель фыркнул:
- А что - хочется?
Джошуа посмотрел на меня, будто за подсказкой. Я пожал плечами.
- Не знаю, - наконец ответил Джош. - Я думал, мне это просто полагается.
- Ты тоже считаешь себя Мессией?
- Я не уверен, что должен об этом говорить.
- Умно, - вымолвил Гиллель. - Ты и не должен об этом говорить. Думай, что ты Мессия, сколько влезет, но сказать - ни-ни.
- Но если я им не скажу, как же они узнают?
- Вот именно. Если так хочется, можешь считать себя хоть пальмой, только никому об этом не рассказывай. Хоть стаей чаек - только об этом ни слова. Понял меня? А теперь мне кушать пора. Я стар, я проголодался, поэтому я пошел кушать, чтоб не умереть до ужина на пустой желудок.
- Но он же действительно Мессия, - сказал я.
- Во как? - Гиллель схватил меня за плечо, нащупал мою голову и заорал в самое ухо: - А что ты в этом понимаешь? Сопля невежественная! Тебе сколько? Двенадцать? Тринадцать?
- Тринадцать.
- Как ты вообще в тринадцать лет можешь чего-то соображать? Мне восемьдесят четыре, и то я ни хрена не знаю.
- Но ты ведь мудрый, - сказал я.
- Я мудр ровно настолько, чтобы понимать: я ни хрена не знаю. А теперь пошел отседова.
- Мне спросить у святая святых? - поинтересовался Джошуа.
Гиллель замахнулся, чтобы закатить Джошу оплеуху, но промазал почти на фут.
- Это ящик. Я его видел - когда еще мог видеть - и точно тебе говорю: это просто ящик. И еще знаешь что? Если в нем когда-то и были скрижали, то теперь их там точно нет. А поэтому, если хочешь поболтать с ящиком, валяй. К тому же тебя наверняка казнят за попытку пробраться в покой, где он стоит.
Казалось, из Джоша весь дух вышибло; я думал, он тут же грохнется в обморок. Как может величайший учитель всего народа Израилева так непочтительно отзываться о ковчеге Завета? Как может человек, явно знающий всю Тору наизусть, а также все учения, написанные после нее, утверждать, что он ни хрена не знает? Гиллель, похоже, уловил беспокойство Джоша.
- Слышь, малец, твоя матушка говорит, в Вифлеем какие-то мудрецы забредали - на тебя поглядеть, когда ты родился. Они наверняка чего-то знали - то, что другим неведомо. Не сходить ли тебе лучше к ним, а? У них и спросишь, как Мессией стать.
- Так ты, значит, сам ему не скажешь? - снова встрял я.
И снова Гиллель потянулся к Джошу - на сей раз без гнева. Нашел его щеку и погладил трясущейся ладонью.
- Не верю я, что Мессия явится, да мне сейчас уже и без разницы. Народ наш столько времени провел в рабстве или под пятой иноземных царей, что поди теперь разбирайся: может, воля Божья вовсе не в том, чтоб нам быть свободными? Кто может точно сказать, что Господь нами вообще интересуется, - помимо того, что разрешил нам жить на белом свете? Мне лично кажется, наплевать ему на нас и растереть. Ты вот что запомни, малец. Будь ты Мессией, будь ты ребе, да будь ты хоть простым крестьянином, вот самое главное, чему я могу тебя научить, и больше я ни шиша не знаю. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Запомнишь? Джошуа кивнул, и старик улыбнулся.
- Ступай искать своих мудрецов, Джошуа бар Иосиф.