Сказал - и почувствовал лёгкий укол совести. Почудилось ему, что не его это слова были, "не по-честному" выговоренные, - он будто произнёс заученный текст, пробуясь на роль Юрковского, которому, по легенде, полагалось сгорать от энтузиазма и стоя петь "Боже, царя храни!". А он сам был ли уверен?.. Если руку на сердце, то не очень. Надежда была, и ещё какая, и огромное желание победить, но та бессмысленная громада двуногих, противостоявшая Белой гвардии, пугала. У большевиков в залоге была вся Россия - заводы её и фабрики, склады, поля… И покорный народ, который миллионами забривали в Красную армию. Сумеют ли белые одолеть задуренную, умученную чернь, ползучее серое число? Возмогут ли?..
- Господа, господа! - бушевали соседи. - Мы едем на войну, а на войне… За победу, господа!
- Ура-а!
- Баклажка, запевай нашу боевую!
Высокий, совсем ещё детский голос зазвенел, выводя:
- Смелей, дроздовцы удалые…
И всё купе дружно подхватило:
- Вперёд без страха, с нами Бог!..
Дроздовцам отвели для постоя пустые дортуары Новочеркасского девичьего института - ни одной свободной казармы не нашлось, всё было забито офицерами и солдатами. Правда, генерал-квартирмейстер Кусонский не учёл, что в верхних дортуарах жили отрочицы, сироты-институтки, которых княгиня Голицына вывезла из Смольного. Замотался.
Командовал 3-м Офицерским полком седой Жебрак-Русакевич, строгий, заметно подволакивавший ногу, простреленную под Мукденом. Увидав пепиньерок в серых платьях, в белых передниках и пелеринках, стайкой бежавших по блестящему паркету, полковник крякнул. Сказал, пощипывая ус:
- Господа, мы все бывалые солдаты. Но стоянка в девичьем институте, на мой, по крайней мере, век, выпадает впервые. Впрочем, каждый из вас, без сомнения, отлично знает обязанности офицера и джентльмена, которому оказано гостеприимство сиротами-хозяйками.
Дроздовцы чинно разместились на ночлег. Добродушный капитан Китари, с длинными, обвисшими усами, одетый мешковато, словно форма была с чужого плеча, вздохнул мечтательно:
- Поесть бы…
И тут же, словно исполняя его желание, явилась строгая чопорная дама - начальница института. Подозрительно оглядев офицеров, она певучим голосом пригласила всех откушать. Дроздовцы живенько построились парами, да и тронулись в институтскую столовую - обедать побатальонно. Твёрдо печатая шаг, они посмеивались и перешучивались. Видать, кадетская юность пришла на ум.
- Стой, на молитву!
Батальон хором выдал "Отче наш" и расселся за длинными монастырскими столами. Институтки, мило краснея, разносили щи да кашу. Кирилла умиляли девичьи головки в мелко заплетённых косичках, а вот начальница не теряла бдительности - офицерики-то все молодые, красивые, здоровенные, а юные девушки так влюбчивы…
Отпросившись у Петерса, Авинов до самого вечера бродил по новочеркасским проспектам, слонялся у Атаманского дворца, кружил у собора, добрёл до речки Тузлов и вернулся в девичий институт, едва не опоздав на вечернюю зорю "с церемонией".
Полк выстроился на институтском плацу.
- Смирно, господа офицеры! - скомандовал полковник Жебрак, и фельдфебели начали перекличку:
- Поручик Вербицкий!
- Я.
- Поручик Дауэ!
- Я!
- Поручик Димитраш!
- Я!
- Капитан Рипке!
- Я!
- Капитан Туркул!..
Трофимов… Туцевич… Храмцов… Шубин…
- Капитан Юрковский!
- Я! - гаркнул Авинов, холодея, ибо почудилось ему, что он взаправду оборотился в Вику Юрковского…
…Дроздовцев подняли на рассвете, когда Новочеркасск ещё почивал - дворики невысоких домов хранили сонную тишину, не хлопали калитки, не скрипели вороты колодцев, не перекликались голосистые хозяйки.
У Кадетской рощи, посреди площади, где был чуть влажен песок, поставили аналой, и дроздовцы в походном снаряжении, позвякивая котелками, полязгивая винтовками, стали покоем вокруг. Заря разгоралась, обещая ясный день, щебетали ранние птахи, а полковой батюшка читал напутственную молитву. Далёкие горнисты пропели: "В поход!"
2
Манычский фронт, станица Великокняжеская.
Степь лежала широко и плоско, вся отданная выцветшему, словно линялому, лазурному небу. Тёплый ветер колыхал растрёпанные кустики, чесал невысокую траву, уже выгоравшую, - зелень бурела, высыхая на корню.
Маныч был совсем близко, да только свежестью от него не тянуло - пересохла река, мелкой стала, болотистой и чрезвычайно топкой. Ни пройти ни проехать.
Добровольческая армия выдвинулась на линию фронта, заняв позиции от села Бараниковского до станицы Новоманычской. Конница генерала Шатилова гарцевала на правом фланге к востоку от железной дороги "Царицын - Тихорецкая", 5-й конный корпус Слащова - "генерала Яши", как ласково звали командира бойцы, - растянулся вдоль Маныча к западу, имея главные силы у переправы Казённый мост, а части генерала Кутепова стояли на путях.
С колокольни хорошо было видать расположение красных - 9-й армии командарма Егорова и 10-й армии Клима Ворошилова. Весь северный берег Маныча у Великокняжеской переправы и сама станица были усилены окопами, извилисто рассекавшими чернозём. Из выбитых окон куреней, со звонниц двух станичных церквей грозили пулемёты, а за околицей выстроились батареи орудий - пятидюймовых гаубиц Шнейдера.
Мощная "совдеповская" артиллерия мигом остудила горячие головы - переправа белой кавалерии на "тот берег" окончилась неудачей. Астраханская бригада понесла большие потери, а бойцов Терского пластунского батальона красноармейцы выбили чуть ли не полностью.
Даже такому любителю лихих наскоков, как Шкуро, стало ясно: без хорошей артподготовки Великокняжескую не взять. Пушки-то были, но как их переправишь вброд по манычской болотине? Завязнут!
Пётр Николаевич Врангель собрал командиров Добрармии в Новоманычской, прямо на майдане. Генерал Кутепов, небольшого роста, коренастый, с чёрной густой бородкой и узкими, несколько монгольскими, глазами, доложил первым:
- Офицерские разъезды исследовали течение Маныча и наметили пункт переправы в восемнадцати верстах восточнее Бараниковского - эта линия реки противником только наблюдается.
- Замечательно! - громко сказал Врангель, оглядываясь на север. - Вот что… Наводка мостов будет сразу же обнаружена, так мы лишимся внезапности манёвра. Не хотелось бы! А посему применим переносные щиты - сколотим из заборов, погрузим их в воду - и быстро наведём настил. Ну, как быстро… Сапёрам и пластунам всю ночь придётся работать по пояс в воде!
"Чёрный барон", костлявая громадина с зычным голосом, всё оборачивал к северу своё узкое рыцарское лицо, щурил серовато-зелёные глаза.
Генерал Фок, начальник артиллерии 1-го корпуса, кивнул:
- Может получиться… Если позволите, я опробую такую переправу на окрестных бочагах.
- Разумно, - согласился Врангель.
Шатилов со Слащовым переглянулись, и "генерал Яша" пожаловался:
- Ваше превосходительство, сейчас ни в штарме, ни в штакорах нет ни единого автомобиля! И как тогда управлять операциями? Как поспевать? Штарму срочно нужны хотя бы шесть мощных легковых машин и не менее двух для каждого из корпусов!
- Докладываю, - усмехнулся Пётр Николаевич, недолюбливавший Слащова, но благоволивший к Шатилову: - Автомобили уже следуют к нам поездом. И шпалы, и рельсы для ремонта путей, и грузовики, и десять телеграфных аппаратов с кабелями, с искровыми станциями… Довольны?
- Так точно!
В небе зажурчали моторы. Словно перелётные птицы, пронеслись три аэропланных отряда, собранные с бору по сосенке, - крылом к крылу летели британские "хэвиленды", русские "анатры", французские "ньюпоры", даже парочка немецких "роландов" затесалась.
- Танки нам тоже подкинут. - Врангель поглядел в небо, словно ожидая, как оттуда посыпятся бронированные чудища…
…Кирилл Авинов въехал в станицу Новоманычскую, когда уже начало темнеть. Полки длинной лентой вытягивались в степь. Бодро тарахтя, проезжали повозки, лазаретные линейки, походные кухни.
Передовые эскадроны, форсировавшие Маныч с вечера, оттеснили неприятельские разъезды, а на рассвете началась переправа. Грохотали по доскам колёса орудий, дробно тюпали конские копыта. Над колоннами реяли разноцветные значки сотен.
Мелководный, местами высохший до вязкой чёрной грязи, покрытой солью, Маныч ярко блестел на солнце среди голых плоских берегов, лишённых и пучка полыни.
Далеко на север тянулась унылая и безрадостная степь, кое-где прорезанная солёными бочагами. Там маячила лава астраханцев, изредка стучали выстрелы, гоготали пулемёты.
Седой Жебрак-Русакевич напряжённо всматривался вдаль. Пощипывая ус, он отдал команду:
- Выдвигаемся к Бараниковской переправе!
Петерс тут же обернулся к своим: