- Опять у тебя всё разбросано! Когда же я тебя к порядку приучу, господи…
- Да я убирал… - вякнул Антонов.
- Где ты убирал? - Соболиные Дашины бровки гневно нахмурились. - Это ты называешь уборкой? А ботинки почему на ковре? Сколько раз я тебе говорила: разувайся в прихожей! Ты посмотри, сколько грязи наносил! А мне потом ходи по ней. А куртку почему не повесил? Я, маленькая, и то до вешалки дотягиваюсь!
"Штык" решил было подшутить над своим не слишком высоким ростом, но вовремя прикусил язык и склонил голову, смиренно внимая попрёкам.
- У нас слуг нет, - продолжала ворчать Даша, постепенно сбавляя тон. - И кровать не заправлена… А ванну ты мыл?
- М-мыл… - неуверенно ответил Антонов. - Да нет, правда, мыл! С мылом.
Девушка подбежала к окну.
- А что это за купола выглядывают? - спросила она оживлённо.
- Это Исаакиевский собор.
Владимир приблизился к Даше. Сейчас он огладит её руки, переведёт ладони на грудь…
- Вла-адик… - грозно проговорила девушка, и вспотевшие ладони "Штыка" мигом отдёрнулись от её плеч, словно обжёгшись.
Проснулась Полынова поздно и долго валялась на огромном ложе, зевая дивным ротиком и разглядывая высоченные потолки.
Владимир всё ж таки домогался её, но она не уступила. Не те времена! Довольно женщине прятаться за широкой мужниной спиной, её место - рядом, чтобы в ногу, рука об руку идти одной дорогой, вместе одолевая трудности. А Владик - он какой-то несерьёзный, немного даже ненастоящий. Вроде и революционер, но где суровое, волевое лицо борца? Стальной взгляд? Твёрдость черт? Не зря же матросы-балтийцы прозвали его "большевистским попом" - за длинные волосы и певучесть речи…
Даша прислушалась - в номере было тихо, лишь неразборчивый говор доносился с улицы. Владик убрёл в Смольный, она осталась одна.
Соскочив с постели и стянув с себя ночную рубашку, девушка на цыпочках подошла к зеркалу, оглядела критически своё тело, шлёпнула себя по тугой попе, провела ладонями по плоскому животу, приподняла, сблизив, две упругих груди. Хороша! Ей-богу, хороша! Но только Владимиру все её прелести не достанутся. Обойдётся.
Вытряхнув из саквояжа свои вещи, Даша надела бельё и примерила длинную чёрную юбку. Вместе с белой блузкой и кофточкой выйдет очень даже ничего. Или оставить гимназическое платье? Вздохнув - выбор всегда трудно давался ей, - девушка покрутилась перед зеркалом, облачившись в платье.
Полынова не таскала с собой в багаже ни пудрениц с пуховками, ни щёточек с кисточками, ни разных помад и духов. Даже лифчика она не носила, стараясь приблизиться к идеалу женщины в новой жизни - похожей на мужчину, тонкой, стройной, как юноша, чтобы быть повсюду товарищем и спутником мужчины, чтобы выполнять любую работу.
"Я и так красавица! - с удовольствием подумала девушка. - А мазаться да пудриться - это так буржуазно…"
Даша стала расчёсывать волосы - и задумалась. В этом году ей исполнилось двадцать три, а она до сих пор не была с мужчиной. Ни разу. Никак. Не делила ни с кем одну постель - как вчера уговаривал Владимир. Несносный, он горячо клялся, что даже пальцем её не коснётся. Просто, говорит, полежим рядом… Не вожделея, как Тристан и Изольда. Ага, щас!..
Девушка скорбно улыбнулась. Боже, как она изменилась, как всё перевернулось в душе… Три года назад, когда ещё не было войны, она редко задумывалась о прелюбодеянии, в смущении и страхе отгоняла от себя "стыдные" позывы. Само выражение "плотские утехи" звучало для неё ругательством, поскольку относилось к греху, к пороку.
Революция отменила грех, освободила желания из-под гнёта буржуазной морали, но… что-то продолжало мешать Даше "окунуться в пучину разврата", отбросить покров стыдливости. Какой-то внутренний стержень, укреплявший душу, никак не хотел в ней ломаться…
"Наверное, не моя в том вина", - решила для себя Полынова. Просто не встретился ещё тот мужчина, которому она могла бы принадлежать, не оскорбляясь самим глаголом "отдаться".
- Я его встречу, - пообещала себе Даша, глядя на себя в зеркало, и ткнула пальцем в пол: - Здесь, в Питере. Строго обязательно!
Напевая, она поспешила на улицу, продолжая думать о сложной девичьей судьбе.
…Владика она встретила этим летом, в цирке "Модерн", где шумел митинг на тему "Текущий момент", и этот молодой мужчина с умным лицом, в очках, ей понравился. Владимир был похож на художника - те же длинные, растрёпанные волосы, обвисающие усы. Красивые речи и взгляд романтика.
Опьянённая красными флагами и звуками "Интернационала", Даша взирала на Антонова с восторгом и трепетом, наблюдая рядом с собою всамделишного революционера. Но не такая уж она и дурочка была, чтобы не разглядеть в "Штыке" изъянов и червоточин.
Слаб оказался Владимир, мужественности в нём не было, той брутальной твёрдости и решимости, которая и красит сильный пол.
И за такого замуж? Ну уж дудки!
…На Большой Морской, которую все сокращали до просто Морской, было людно - и грязно. Урны переполнены, они уже скрылись под вонючими кучами мусора, тротуары заплёваны шелухой и захарканы, ветер разносит обрывки листовок, ворошит серую бумагу плакатов, на улице грудами киснет навоз.
Мимо летели редкие грузовики и автомобили, извозчики свирепо кричали: "Па-берегись!" - а люди, все в одинаковых серых пиджаках или шинелях, часто с красными бантами, не шли целеустремлённо туда-сюда, а сбивались в кучки, сидели на ступенях, фланировали, беспрестанно лузгая семечки.
"Издержки революционной демократии…" - вздохнула Даша, член РСДРП (б) с прошлого года. Она задумалась, соображая, идти ли ей к магазину парижских мод мадам Дюклэ или не стоит, да так и не выбрала. Наметить дальнейший путь, который изменит всю её жизнь, Полыновой помог случай.
Девушка поравнялась с опрятным гражданином лет пятидесяти, в чёрном котелке и демисезонном пальто, с красной ленточкой на груди. Как раз в это время группка разболтанных, расхлюстанных солдат-запасников, грюкавших нечищеными сапогами, прошла наперерез, чувствительно толкнув гражданина в пальто.
- Эй, вы! - прикрикнул тот. - Поаккуратнее!
- Молчи, буржуй! - процедил рябой солдат, сплёвывая шелуху.
- Какой я тебе буржуй, щенок!? - загремел гражданин в пальто. - Я десять лет на каторге просидел, за таких, как ты, сражаясь с царизмом!
Рябого явно тянуло на ссору, но товарищи утянули его силком, трусливо пожелав не связываться. А то как бы чего не вышло…
Фыркая от возмущения, мужчина в пальто обратился к Даше:
- Не хватает у граждан сознательности, - горестно проговорил он.
Девушка важно покивала и сказала:
- Ну так что ж вы хотите, они только в феврале сбросили гнёт царского режима! Время нужно, чтобы все прониклись, - полгода хотя бы. Как раз к тому времени и деньги отменят. Клозеты мы отделаем золотом, а трудящиеся будут брать всё, что нужно, в общественных кладовых!
- Да ну! - восхитился гражданин в пальто и приподнял котелок: - Позвольте представиться: Иннокентий Кольцов. А вот позвольте, барышня, поинтересоваться… Эти ваши кладовые, общественные которые… Значит, все будут из них брать - еду, одежду, обувь… Так?
- Да… - подтвердила Полынова, чувствуя подвох.
- Хм. А кто ж тогда будет туда всё складывать? Откуда оно возьмётся? Кто будет печь хлеб, шить платья, тачать башмаки?
- Странный вопрос! - удивилась Даша. - Сами же трудящиеся и будут.
- Ой ли? - прищурился Кольцов. - А вы посмотрите кругом - солдаты отказываются воевать, рабочие не хотят идти на смену… Кто же их заставит работать?
- Революционная сознательность… - весомо начала девушка, но её визави невесело рассмеялся.
- А не с неё ли мы и начали наш разговор, барышня? - вздохнул Кольцов. - На колу мочало, начинай сначала… - и он чопорно поклонился: - Желаю здравствовать.
Даша поджала губки и независимо поцокала каблучками в сторону Дворцовой площади.
Глава 3
РЕВОЛЮЦИЯ ЧУВСТВ
Из сборника "Пять биографий века":
"Когда началась война с немцами, студент Авинов шествовал по Невскому с трёхцветной кокардой в петлице и вдохновенно орал: "Смерть бошам!".
В четырнадцатом он снял с себя студенческую шинель и надел солдатскую - пошёл на Великую войну "вольнопёром", вольноопределяющимся 1-го разряда. В том же году Авинова произвели в прапорщики, а к лету семнадцатого он уже щеголял в золотых погонах поручика.
Род Авиновых восходил к новгородскому боярству, не склонившемуся перед московскими государями, оттого и обойдённому царскими щедротами. Вот и в Кирилле Антоновиче взыграла гордая кровь предков, любивших стучать себя в грудь и бросать вызов всему миру: "Кто против Бога и Великого Новгорода?!".
Свои звёздочки на погонах он заслужил кровью и потом, не шаркая по штабным паркетам. 8-я армия, Юго-Западный фронт - вот где крепчали дух и тело бывшего студента.