Я вежливо промолчал. Еще не хватает давать указания при всей семье, даром что Кэтрин притомилась и спит, а Том тоже изрядно устал, пусть и готов трудиться хоть до рассвета. Все же дети. В конце концов, это не первая убоина у хозяина. Не хуже любого знает: для изготовления колбас необходимо брать безукоризненно свежее мясо. И не на жаре полежавшее, естественно. Если учесть выпавший вчера снежок и позднее время, все идет правильно. А полезут во двор из леса какие любители полакомиться мяском - так аж два пса имеется.
Утром стоило зашевелиться, и раздался просительный голос. Причем опять на паршивом английском:
- Послушай, как тебя зовут?
- Дик Эймс, к вашим услугам, монсеньор, - ответил я, старательно кланяясь. В полумраке, привыкнув, наверняка увидит. - Чего изволите? Откушать деликатеса или еще че? Горшок серебряный после ночи не желаете? Прям щас сбегаю!
- Я очень прошу меня выслушать, - тщательно выговаривая каждое слово, произнес он, не иначе всю ночь готовился.
- И чего тебе надобно, козел рыжий?
- Понимаю, звучит дико, но я - не он. Не тот, которого ты знал. Он вчера не очнулся. Непонятным образом моя душа вселилась в это тело. Я - Василий Строгов, родился в стране Россия в одна тысяча девятьсот девяностом году и помню себя до сорока двух лет.
Тут уж я не выдержал и заржал в голос.
- Молодец! - сказал, вытирая выступившие слезы. - Такой байки мне еще не приходилось слышать. А по жизни встречал больших забавников.
- Это правда! - вскричал он, дернувшись, и невольно вскрикнул, скривившись. Спина пока еще не в порядке.
- Ага. Как это ты народился в будущем, когда оно не пришло? Нет его! Или как?
- Не знаю! - В голосе его сквозила боль. - Последнее, что помню, - как в лоб по трассе идет грузовик.
- Кто идет?
- Машина такая. На колесах.
Телега, что ли? Раз груз.
- Я находился в другой машине, а он пер по встречке.
Сказал, а чего сказал - пес знает.
- Должно быть, умер тогда.
- Ага. Умер.
Ну вообще. В холодную воду, что ли, окунуть его, чтобы жар сбить?
- Не знаю я! Может быть, Господь решил, что я должен изменить свою жизнь, может, окружающий мир!
- Ты бы насчет Бога пасть защелкнул, ежели не мечтаешь под церковный суд пойти и уже кнута попробовать. После Фронды ни католики, ни протестанты поминающих зазря не любят. Жечь, правда, перестали, но в колонии высылают по-прежнему. Э… ты, собственно, к какой конфессии относишься?
- Православный, - сказал он как-то не особо уверенно. - Меня крестили в детстве.
- Православный - это чего?
- Ну ортодокс. Как греки.
- Тогда Символ веры прочти.
- "Отче наш, иже…" - Тут он запнулся, что особого доверия не вызвало.
- Это на каковском? - уточнил я. Опять какой-то чужой язык.
- Так на русском! - воскликнул он со слезой в голосе. - В России на нем говорят. Это на востоке. За Балтикой. Германия, потом Польша, Скандинавия и Россия. Иван Грозный, Петр Первый. Англичане плавали искать северный проход в Америку и в Тихий океан.
- Переведи.
- Чего? Тихий океан?
- Молитву, недоделанный.
Перевел. Может, он просто правильных слов подобрать не может? Или еретик? Совсем весело. Ну и пес с ним. В наших краях сойдет. Тем более что он католиком записан, а кюре в Де-Труа отсутствует. Исповедоваться некому.
- Да, а зачем на север плавали? - уточнил я. - Через Атлантику в колонии добираться проще.
- За перцем и другими специями, - ответил он, запнувшись. По-моему, просто не вспомнил, как эти "другие" называются. - В Индию. По морю, мимо осман. Ну турок ты хоть знаешь?
- А, Османская империя. Кто же не знает.
Воевали, воевали, да все невывоевали. А в Индию Габсбурги не пускают. Мало им Южной Америки - все норовят захапать.
- А татар?
- Так бы и сказал про Тартарию. А то какие-то Айвен Терибл и Россия… Ну чего замолк, ври дальше, да не завирайся.
- Я правду говорю, клянусь!
- Допустим, поверил, и как проверить? Из будущего - должен знать, что будет. Ну со мной все ясно, вряд ли в книги попал. Не стану выяснять, когда герцогом стану. А вот Людовик Шестнадцатый когда изволит почить навечно? Сколько же можно трон греть, пора наследнику уступить. Дату скажи, будущник.
- Не знаю я ваших королей!
Я рассмеялся:
- Вот и конец твоей красной байки. Но не журись, выступил удачно.
- Я знаю другое! Много знаю. Полезное.
- Давай, - кивнул я. - Выкладывай. Только чтобы полезное и легко проверяемое.
- Дай, пожалуйста, нечто острое, - сказал он после длинной паузы.
- На, - протянул я ему шило. - Сломаешь - шею сверну.
- Я был финансовым директором крупной компании, - лихорадочно бормотал он, корябая прямо по нарам. - Компьютеры здесь неуместны, но кое-что еще застал.
Половину слов я не понимал, но с интересом посмотрел на результат деятельности, пропуская мимо ушей фразы. Рисовать он, прямо скажем, не умел. Сетка с кругляшками.
- И че енто?
- Счеты! Простейшее устройство для выполнения арифметических действий.
Похоже, он где-то видел абак. Но не запомнил внешнего вида.
- Это деревянная рама, - показывал он меж тем, - здесь проволока, и на нее нанизаны костяшки или деревяшки. Можно сделать на любое количество. Вверх от единственной до четырех счет возрастает от единиц до сотен тысяч, вниз десятые и сотые доли. То есть когда лавочник считает, получена от тебя одна монета плюс шесть, плюс четыре, - принялся он двигать рукой, демонстрируя. - Доходит до десятка - одна выше. Так можно отнимать, умножать или делить. Могу показать. Гораздо проще и скорее, чем в уме или на бумаге! - В голосе его звучало торжество.
- Почему десять? - спросил я.
- Ну как? - Он растерялся. - Это же удобно - десятками считать. Да и любую монету делят на сотню мелочи. И доллар, и рубль или евро.
- Ты и впрямь ненормальный, - подумав, сказал я. - Люди считают дюжинами. От количества суставов пальцев на одной ладони, исключая противостоящий, большой палец. Но главное - ливр делился на двадцать су или двести сорок денье. Кроме того, существует луидор, равный двадцати ливрам, экю - трем ливрам и лиард в восьмидесятую часть ливра или в три денье. В Англии двадцать шиллингов или двести сорок пенни равняются одному фунту стерлингов, а одна гинея - это двадцать один шиллинг. Как оно в твоих костяшках выйдет?
Он замычал с выпученными зенками, хватаясь за голову. А мне вот кое-что изрядно прояснилось. Только абсолютный дурак мог надеяться поразить кого бы то ни было подобным образом. Ну хоть какое-то понятие о деньгах у каждого барана существует. А значит, он не имеет знаний о простейших вещах. Но при этом уверен в своих высказываниях. И что это означает? Полагаю, присутствие в теле Глэна новой души. Или хотя бы ума. И что дальше? Какая мне с того польза и радость? Хм… Вот насчет счастья неизвестно, но хоть развлечение.
Тут в сарай влетела недовольная Рут и с порога принялась возмущаться моим ужасным поведением. Мамаша послала ее за нами. Уж больно задержались. Посмотрела на Глэна без особого интереса и упорхнула.
- Что она сказала? - спросил тот.
- Жрать в дом зовут, - ответил я, делая очередную зарубку на память. Франкского он не знает. Можно, конечно, изобразить тупое выражение лица, но не верится. Хотя посмотреть в дальнейшем не мешает. Не первого жулика в своей жизни вижу - иные притворяются, чтобы знать, о чем говорят за их спиной, не стесняясь. - Давай поторапливайся, - швырнул я ему одежду. - Хозяйка не любит долго ждать, а она та еще стерва.
- А почему, - уже на улице спросил он, вертя головой по сторонам, - живем в сарае, едим вместе?
- Потому что они методисты, а мы - нет, к тому же хозяева, а мы с тобой кабальные слуги. Че смотришь?
- Надеялся увидеть электрические провода, - унылым тоном ответил он.
- Ты пасть закрой, а лучше зашей на все, кроме еды. А то будешь говорить бессмысленные слова - недолго и в шахту угодить, чтобы не раздражал. Продадут, и вся недолга.
- Мы - рабы? - с ужасом воскликнул он.
- Заткнись, - зашипел я, пихая его в дверь.
Вот в чем нельзя упрекнуть хозяев - так это в отсутствии набожности. То, что в молитвенный дом они по воскресеньям в коляске едут, а я сзади топаю, - ладно. Но ведь и перед едой не просто благодарят Господа за хлеб, нам посланный, а нудят долго и старательно. Я давно привык, а этому типу все откровенно в диковинку. Опять башкой крутил и аж рот в изумлении открывал, будто сроду не видел печки или окна.