Он прищурился, став невероятно похожим на джентльмена-пирата, героя моих любимых дамских романов.
- Что у тебя там еще в голове хранится?
- Разные мелочи. Помню первое, что ты вообще мне сказал. Вот когда перенес меня из телеги в ванну, где твоя мать должна была взяться за мое лечение.
- Наверное, что-то было очень романтичное, - сказал он. - Что-то вроде "Наконец-то ты со мной" или "Я не дам тебе умереть".
- Я лежала в ванне, истекая кровью, пытаясь сопоставить поломанные кости, и у меня гиеновые железы от боли опорожнились. И ты мне сказал: "Ты не волнуйся, у нас тут система фильтрации отличная".
За такое выражение лица никаких денег не жалко было бы.
- Не могло это быть первой фразой.
- Было.
Какое-то время мы ехали молча.
- Так насчет лубриканта, - сказал Рафаэль.
- Не хочу слышать!
- Однажды я его смывал с волос…
- Рафаэль, ты зачем так делаешь?
- Хочу, чтобы ты снова сказала "фу!".
- Да за каким чертом тебе это нужно?
- Чисто мужской импульс, неудержимый. Нужно - и все тут. Так вот, когда его смыл…
- Рафаэль!
- Да нет, погоди, дальше тебе понравится.
Когда мы подъехали к дому Паучихи Линн, мое терпение было на грани срыва.
Она жила в небольшом домике стиля ранчо, стоящем в стороне от дороги и скрытом за шестифутовым деревянным забором. Я открыла мусорный бак - в нос ударило облако едкой вони. Грязно, но пусто.
Рафаэль осмотрел забор, разбежался и перелетел, перевернувшись в воздухе как гимнаст. Я поступила более старомодно: разбежалась, прыгнула, схватилась за край, подтянулась и перелезла. Рафаэль достал пару отмычек и вставил их в замок. Дверь щелкнула, мы вошли в темный пустой гараж. Я проморгалась, приспосабливаясь к полумраку, и у меня включилось ночное зрение. У многих гараж похож на дворовую распродажу, попавшую под бомбежку. А у Паучихи в гараже царил порядок, все на своем месте, по стенам аккуратно развешаны инструменты и уборочный инвентарь. Пол чисто выметен. Вот если бы у меня был гараж, он бы точно такой был.
Дверь, ведущая из гаража в дом, была, как и следовало ожидать, заперта, и Рафаэлю пришлось десять секунд с ней повозиться. За ней оказалась отличная кухня загородного дома с утварью нержавеющей стали и новенькой фирменной мебелью. Идеально чистая раковина. Никакого запаха от выброшенного мусора.
И все запаховые метки старые. Ее не было дома уже два дня, не меньше.
- Интересно, - произнес Рафаэль.
Я подошла и встала рядом с ним.
На стене гостиной, как раз под картиной с изображением каких-то геометрических фигур, красовалась большая вмятина. Вокруг нее расходилось пятно. Ниже среди увядающих зеленых стеблей блестели осколки разбитого стекла, тускло подхватывающие свет из окон. Кто-то запустил в стену вазой.
- Какого она роста? - спросил Рафаэль.
- На два дюйма выше меня.
- Наверное, это она. Я бы попал куда выше.
Мы разглядывали пятно.
- Разозлилась, наверное, - сказала я.
- И еще как.
- Не любовное послание.
Рафаэль кивнул:
- Цветы белые.
Я втянула воздух, сортируя запахи пыльцы: едва заметный след белых лилий, легкий аромат гвоздики, сладкий запах львиного зева, сухость перекати-поля…
- Выражение сочувствия, - сказали мы одновременно.
Я присела над кучкой стеблей и стала перебирать ее. Пальцы наткнулись на влажный прямоугольник. Это оказался конвертик с логотипом: змея, оплетающая чашу. Надпись:
Клиника "Яркий свет", Колледж Чудотворцев Атланты.
Я открыла конверт и прочла вложенную открытку:
"Мои глубочайшие соболезнования. Бен Родни, ДМ, ДММ".
Доктор медицины, дипломированный медицинский маг.
Рафаэль нагнулся, постучал по открытке пальцем:
- Алекс был там пациентом, я знаю, что это такое. Когда они ничего не могут для тебя сделать, посылают тебе такой вот букет "Приведите свои дела в порядок".
- Она оказалась безнадежно больной?
- Похоже на то.
- Ну, хотя бы мы установили связь между ней и Алексом, - сказала я, глядя на открытку.
Мы осмотрели весь дом и в кабинете нашли ящик, набитый медицинскими записями. У Паучихи нашли болезнь Ниманна-Пика, тип "С". Прогрессирующее неизлечимое заболевание, поражающее селезенку, печень и мозг. Для нее стали трудными такие простые действия, как ходить или глотать. Начали слабеть зрение и слух, опустить или поднять глаза становилось невозможно. Вскоре ей предстояло оказаться узницей в собственном теле, а затем - смерть.
- Посмотри сюда, - позвал Рафаэль.
Я пошла за ним в библиотеку. Пол устилали открытые книги. Рафаэль поднял одну из них и прочел:
- …и Аид схватил Персефону и увез в своей колеснице в темное царство мертвых. Напрасно мать ее, щедрая Деметра, искала дочь повсюду. Одинокая, бродила по миру богиня урожая, одетая в рубище как простолюдинка, и в скорби своей забыла лелеять почву и взращивать всходы. Лишенные ее бесценных даров, увядали на стеблях цветы, деревья сбрасывали в трауре листву, и все, что было зеленым и живым, желтело и умирало. Пришла в мир зима, и возопили люди от голода. Даже золотые яблоки в саду Геры упали с обнажившихся ветвей священного дерева.
- Жизнеутверждающе. - Я посмотрела еще пару книг. - То же самое.
- А вот эта по-гречески. - Рафаэль поднял большой и пыльный том, показывая на страницу. Там было нарисовано яблоко.
- Значит, она одержима Аидом и яблоками. Что мы знаем про эти яблоки?
- Вот тут про одно из них, - ответил Рафаэль. - "Эриду, богиню раздора, единственную среди богинь не пригласили на свадьбу. Затаив злобу, снедаемая жаждой мести, она взяла золотое яблоко, написала на нем "каллистри", что означает "прекраснейшей" и подбросила пирующим богам. Вот так и началась Троянская война…"
- Ага, ловкий был ход. Но нам это не по теме. - Я поискала у себя в книге. - А вот одиннадцатый подвиг Геракла. Добыть золотые яблоки бессмертия из сада Геры…
Я запнулась и посмотрела на Рафаэля.
- Яблоки бессмертия, - повторил он. - Есть о чем подумать.
Я постучала по книге пальцами:
- Итак, что нам известно? Паучиха Линн смертельно больна. Она одержима мыслью о яблоках бессмертия, считая, что они ее исцелят. Она для неизвестных целей держит в заложниках тень Алекса Дулоса. Алекс был жрецом Аида.
- Аид похитил Персефону, дочь Деметры, богини урожая, правящей временами года. Это сказалось на яблоках бессмертия из сада Геры. Похоже "на гипотезу шести шагов" - от любого факта до любого другого. - Рафаэль полистал свою книжку. - Вот тут говорится, что эти яблоки - пища богов. Они вместе с амброзией дают богам вечную юность и бессмертие. Как ты думаешь, что будет, если эта зараза их съест?
- Ничего хорошего.
Нам обоим в период вспышки случалось иметь дело с теми, кто хотел уподобиться богам. Мне до сих пор кошмары снятся. По лицу Рафаэля я видела, что ему тоже не хочется повторять этот опыт.
- Нам придется проникать в тот дом. - Да - Рафаэль был мрачен.
Дом, охраняемый гигантским псом ада, окруженный электрической изгородью и защищенный сильным охранным заклинанием, а в нем нас ждут три вампира, и пилотирует их женщина, одержимая яростью и страхом смерти.
Хорошо, что я Бабахалку взяла.
Мы стояли, прислонившись к джипу, на самом краю территории Цербера, ожидая, чтобы магия схлынула из мира. Стоящий рядом со мной Рафаэль все еще был погружен в книгу греческих мифов и читал, поигрывая ножиком, рассеянно подхватывая пальцами конец, указывающий вниз. Острие, рукоять, острие, рукоять. Садилось солнце, заливая оранжевой кровью бледное небо. Я втягивала вечерний воздух, поглаживая свое великанское оружие.
Быть профессионалом - значит лелеять свой страх. С ужасом ты борешься, пока не укротишь его и не заставишь себе служить. Он обостряет чувства и реакции и помогает остаться в живых. Но страх, каким бы ни был уже укрощенным, душу тебе грызет все равно. Я не хотела входить в дом, набитый вампирами. Я не хотела, чтобы мог пострадать Рафаэль.
Я страшно боролась с собой, чтобы не влюбиться в Рафаэля, но это все равно произошло, и теперь, когда я с ним, когда я проснулась возле него, я понимала, что у нас есть что-то, очень маленькое и хрупкое что-то, чтобы сохранить которое я готова была прорваться сквозь сотню вампиров.
- Ты моя Артемида, - сказал Рафаэль.
Я заморгала.
- Яростная, суровая и прекрасная охотница, вечно чистая и непорочная.
Суровая? Скорее, стервозная.
- С непорочностью как-то не очень.
Он наклонился ко мне, погладил меня сзади по шее, и я почувствовала прикосновение к коже его зубов. У меня все нервы заплясали, напряглись соски, медленный и голодный огонь загорелся внизу живота.
Сладко-соблазнительно зазвучал в ухе шепот Рафаэля:
- Никто нас не видит. На мили вокруг - ни души. А ты краснеешь. Вот тебе и непорочность.
Улыбка его была - оживший грех. Я придвинулась поближе, прильнула к его груди, положила ему голову на плечо. Он застыл, удивленный, а я устроилась еще поближе, спиной ощущая тепло его тела. Он поднял руку, обнял меня за плечи. Сосредоточившись, я услышала ровное биение его сердца, сильное и чуть учащенное. Он тоже был неравнодушен.
- Если выберемся из этой передряги целыми и невредимыми, ты хотела бы переночевать у меня или лучше я у тебя?
- Что так, что этак, - ответила я тихо.