- На Алену равноапостольную восемнадцать исполнилось, - призналась Аленка.
- Да, теперь не то, как раньше бывало. Раньше ты и горя бы не ведала! Думаешь, с чего девки бесятся? Всегда у них свахой сама государыня-то была, а теперь никому до горемычных и дела нет! - Пелагейка скривила лицо и так-то горестно вздохнула. - Раньше, светик, мастерицам житье было! Как увидит государыня царица, что девица в возраст взошла - сама жениха присмотрит. Сколько свадеб так-то сыграли! И женихи были все ведомые - сенные истопники, вон, всегда у государей на виду. Они и хоромы топят и метут, и у дверей для отворяния стоят, и жалование им - семь рублей! И люди они честные, а на Москве живут и царскую службу справляют по полугоду, а остальное время - в вотчинах своих. То были женихи! А теперь-то живем не во дворце, а в колымаге, прости господи… Со всем скарбишком по подмосковным шастаем, Верх только зимой и видим… Разве до сватовства теперь государыне? Вот девки и шалят… А коли повезет, и знаменщик присватается. Знаешь, девка, сколько знаменщик получает? Пятнадцать рублей!
- Пятнадцать рублей… - зачарованно повторила Аленка. Это были немалые деньги.
- Ты бы в тридцатницы вышла, да муженька бы тебе работящего сыскали, да домишко бы вы себе на Кисловке купили, среди своих же, верховых, поселились и детушек завели…
- Да я, Пелагеюшка, всё никак в обитель не отпрошусь, - призналась Аленка. - Боярыня Наталья Осиповна сперва обещалась, потом оставаться велела. А я в Моисеевской обители сговорилась было, меня там и старицы знают, и матушка игуменья помнит, я у нее на виду была…
- В обитель? В Моисеевскую? Побойся бога, девка! Куда тебе в черницы? - Пелагейка даже замахала на Аленку короткими ручками. - Это ежели бы ты какая хромая или кривая уродилась, или вовсе бестолковая - тогда и шла бы мирские грехи замаливать. А ты же красавица! Чего это тебя в обитель-то потянуло? Чай, старухи с пути сбили? Сами-то нагулялись, а тебя, дурочку молоденькую, раньше срока с собой тянут! Знаю я Моисеевскую обитель! Из ихней богадельни еще святой Ларион бесов изгонял!
Аленка потупилась - и впрямь, было давным-давно в той богаделенке нечто непотребное, старухи выкликать принялись. Много с ними принял хлопот и расстройства государь Алексей Михалыч, пока святитель бесов одолел…
- А что, девка, не потому ли ты к черницам-то собралась, что с молодцем какая неувязочка вышла? - шепнула в ухо карлица. - Скажи, свет, не стыдись! Уж в этом деле я тебе помогу.
- Да Господь с тобой, Пелагеюшка! - испугалась Аленка. - Ни с кем у меня неувязки не было!
- А и врешь же ты, девка… - Пелагейка тихо рассмеялась. - В твои-то годы - да без этаких мыслей? Ты скажи, я помогу! Думаешь, коли я - царицына карлица, так уж этих дел не разумею? Я, свет Аленушка, такие сильные слова знаю, что если их на воду наговорить и той водой молодца напоить, - с тобой лишь и будет.
- А что за слова, Пелагеюшка? - Аленка знала, что всякие заговоры бывают, и такие, где Богородицу на помощь зовут, и такие, где нечистую силу призывают, и спросила потому строго, всем личиком показывая, что зазывательнице нечистой силы от нее лучше держаться подале.
- Слова праведные, - убежденно заявила Пелагейка. - И не бойся ты, девка, бабьего греха. Сколько раз бывало - сперва парень с девкой сойдутся, а потом - и под венец. Ты-то у бояр жила, у них построже. А нигде на девок такого обмана нет, как на Москве! Приедут сваты - а к ним невестину сестрицу выведут или вовсе девку сенную! Так что лучше уж сперва сойтись - так оно надежнее выйдет…
Пелагейка тихонько рассмеялась.
- Ведь и ко мне, Аленушка, сватались…
- К тебе?..
Глаза у Аленки чуть ли не на лоб вылезли.
Присвататься к карлице Пелагейке?..
- Нешто я муженька не прокормлю? А я рассудила - детушек мне всё одно не родить, лучше уж в Верху состарюсь, а как придет пора грехи замаливать - определят меня в хорошую богаделенку или вовсе в обитель, присмотрят там за мной, старенькой. Нас, девок верховых, как смолоду в Верх возьмут, так и до старости обиходят.
- А сколько тебе лет, Пелагеюшка? - Аленке впервые пришло в голову, что Пелагейка не так уж стара, как можно подумать, глядя на широкое, щекастое, лоснящееся лицо.
- А тридцать третий миновал, Аленушка. Ты меня слушайся, я плохому не научу. Неужто и впрямь ни с кем ничего не было?
- Господь с тобой, Пелагеюшка, у нас - строго! - поняв, что только это соображение и доступно карлице, отвечала Аленка.
- Да, гляжу я - молодую государыню в строгости возрастили, - карлица сделала постно-рассудительную рожицу. - Ты ведь с ней сызмала жила? При ней и росла?
- Сколько себя помню, - подтвердила Аленка.
- А ведь род-то дьячий, небогатенький, невидный, только и славы было, когда дедушка, Аврам Никитич, у государыни Натальи Кирилловны дворецким был, а выше и не залетали, - Пелагейка прищурилась. - А, может, так оно и лучше. Пожила Авдотья Федоровна по-простому, порадовалась девичеству своему, теперь узнала цену богатому житью. Ведь ей уж девятнадцать было, когда государыня ее избрала? Еще годок-другой - и перестарочек. Для кого ж ее берегли, что замуж не отдавали?
- Да не сватали что-то, - честно призналась Аленка.
- Может, и сватали, да тебе не докладывали. Может, кого по соседству приглядели да и сговорились без лишнего шума…
- Да нет же, Пелагеюшка, я бы знала! Да и не было никого по соседству подходящего, вот разве что у Глебовых…
Тут по вспыхнувшим глазкам Пелагеюшки Аленка сообразила, что, кажется, сболтнула лишнего.
- Да того Степана уж, кажись, сговорили! - добавила она.
- Степана? - переспросила карлица. - Уж не того ли, что к потешным взять хотели?
Аленка развела руками.
- Чем же не угодил? Или собой нехорош? - домогалась Пелагейка.
- Да хорош он собой, и ровесник Дунюшке… Авдотье Федоровне, - поправилась Аленка. - Да только такого ни у кого на уме не было.
- А жили, стало быть, по соседству… - Карлица усмехнулась. - Чистая у тебя душенька, свет Аленушка. Может, и верно, что ты в обитель собираешься. Однако вспомни, коли полюбится кто, про мои сильные словечки. Я и присушить могу, и супротивницу проучить, и тоску навести, и тоску отогнать. Меня - не бойся! Да и никого не бойся. Вон что девки вытворяют! Чего душенька пожелает - то и бери, а грех замолить времени хватит.
Карлица потянулась к Аленкиному уху.
- Знаешь, как мы, бабы, говорим? Дородна сласть - четыре ноги вместе скласть!..
С тем, рассмеявшись, и убежала Пелагейка вперевалочку, и показалось Аленке, что шустрая карлица на деле - куда моложе нее, скромницы, неулыбы, которая за полгода верхового житья даже подружки себе не нажила, а всё при старухах да при старухах…
Однако то, чего хотела, Аленка у Пелагейки узнала. Еще часок-другой - и вернется Дунюшка! А что, коли выбежать встретить? Замешаться среди девок сенных, ответить улыбкой на улыбку, когда Дунюшку под руки ближние боярыни из колымаги выводить будут…
Так Аленка и порешила.
Вблизи сосновой рощи, в излучине Яузы построил государь Алексей Михалыч свое сельцо Преображенское, а ранее была здесь Собакина Пустошь. Он же заложил и церковку - Воскресения Христова, поскольку часто тут живал, особенно ранней весной, как начиналась соколиная охота, и спускал на утей, шилохвостей и чирят любимых кречетов - Гамаюна и Свертяя. Сюда же привозил он и молодую жену Наталью Кирилловну. Как женился, так первое с ней лето тут и прожил. Для увеселения царского семейства была построена даже комедийная храмина - ровесница государя Петра Алексеича.
Проходила через сельцо проезжая дорога Стромынка - шла от самой Москвы, оставляя чуть в стороне Измайлово, и далее. По Стромынке должны были возвращаться тяжелые колымаги с кожаными занавесками в окошках. Аленка, уж не чая, как встретит подруженьку, на самую дорогу вышла.
Тихо и пусто было - все от жары попрятались, хоть и пора бы ей спадать, вечер близится. Потешные при деле - ведь они только тогда государеву потеху творят, когда государь прикажет, а в иное время кто - конюхом, кто - подъячим, кто, хорошего рода, и вовсе - стольником или даже спальником, а государев любимец Лукашка Хабаров - постельный истопник. Так что пуст стоит и городок Прешбург, нарочно построенный напротив старого дворца для военной потехи - со стенами, башнями, большой избой посередке - где пировать.
Издали прилетел стук конских копыт. Аленка заволновалась - не из Измайлова ли скачет гонец предупредить, чтобы готовились встречать? Однако прислушалась - всадник во весь опор скакал по Стромынке как раз из Москвы.
Был он, по случаю жары, в одной желтой рубахе подпоясанной, шапку, чтобы на скаку не потерять, в руке держал. Длинную бороду встречным ветром на два хвоста развело, однако не стар всадник, по-молодому в поясе тонок и статен. Конь же под ним - вороной, грива - на полтора вершка ввысь торчком, сам крепенький, и рожа - хитрая.
Подъезжая к дворцу, всадник придержал коня, потом и вовсе спешился и не во двор его повел, а всё задами, задами, примерно тем же путем, каким выбиралась на Стромынку Аленка.
Она растерялась - ну как сейчас люди понабегут, ее здесь обнаружат, а ведь ей место в светлице, в подклете, где стелят на ночь, ну, в огороде, если государыня Авдотья Федоровна пойдет туда с боярышнями, карлицами и сенными девками тешиться, яблочко съесть, песен послушать. Но никак не за пределами дворца!
Никто не набежал, а встретил того всадника у изгороди сам Борис Голицын - видать, ждал.
- Говори! - нетерпеливо приказал.
- Плещеева схватили! - прыгая наземь, без всякого излишнего почтения доложил гонец.
- Добро! Это нам на пользу. Как дело было?