- Вы, я вижу, понимаете, в какую историю влипли, - облегчённо вздохнул король. - А то сомнения кое-какие возникли. Ну, быть по тому!
- Только не шибко радуйтесь: сразу вас под венец не поставим, - добавил он. - Мы тут с вашим любимым Барбе посоветовались. Обмен кольцами сделаем на уровне царской свадьбы, это само по себе путы да узы, а вот утверждать телесно пока не будем. Успеется - когда и если деток понесёте.
Девицы хором фыркнули:
- От кого - от кота или от вольного духа? Чудишь, дяденька.
- Я вам оставляю лазейку, насмешницы, - по-доброму усмехнулся Олька. - Брак - он в этих краях навечно, аж до гроба, а обручение и расторгнуть не залежится. При моих-то королевских возможностях.
Как в насмешку, ложе в комнате оказалось лишь одно - многоспальное, под атласным балдахином, сведенным на потолке в пышную розетку. Совершенно такое, на каких друзья располагались, кочуя из одного своего замка в другой и обратно: разве что не такое ветхое.
- Не понимаю, о чём там думать, - Армин запрокинулся на спину на самой середине. - Взяли за жабры, словно карпа, - и нате вам. Ты хоть видел этих дев на выданье?
- И ты тоже разглядывал, - кивнул Сентемир, прилаживаясь к краю шикарного одра. - Эти, что из правящей палаческой триады. По бокам старшей королевы. Смуглянка и белянка в серебре и пурпуре, в крутых кудрях и мягких локонах.
- Эк его! Стихи бы тебе писать, Сент. Скажи лучше, какую бы ты себе выбрал?
- Да какую тебе не жалко. Одна другой стоит. В черномазенькой явно морская кровь набуянила, а бледноличка - тихий омут, где, по присказке, нечистая сила водится.
- Вот незадача-то, - вздохнул Армин и притянул к себе друга. - Надо было нам сразу на Восток подаваться. В Скондии ты до тех пор не виновен в содомии, пока четверо независимых свидетелей не увидят её так же ясно, как макание кисти в тушечницу. Подумаешь, досужие сплетни! Из них настоящего дела не сошьёшь.
- Угу. А замки на кого бы оставили? - риторически спросил практичный Сента. - Прикипели к сердцу. И ведь рухлядь рухлядью, побелка отваливается кусками, во все щели ветер дует, даром что кладка знаменитая. Боевые ходы насквозь протекают, в погребах из припаса - одна зелёная плесень. Мыши и то селиться побрезговали, о тараканах и людях уж не говорю.
- Оружейная у меня хороша, только что искусных рук требует, - заметил Армин.
- Вот и бери строптивую ба-нэсхин: глядишь, умается железо ворочать, так и помягчеет характером.
- Как-то уж очень прытко на континенте исполняются желания, - философски заметила Барба, усаживаясь в кресло. - Но, по-моему, вот так и должна приходить истинная любовь - в единый миг, без зова, воровски.
- Но изысканно, - ответила Олли. - И как его? Романтично, вот:
Что смуглый шёлк струятся между пальцев
Твоя улыбка, кожа и дыханье:
…Натягивать и вышивать на пяльцах
Причудливые руны мирозданья.Волос твоих темнейших изобилье
Раскинулось по стану гобеленом:
…Основой натянуть для древней пыли
Утка, что свита в вервие для плена.Так арфою изогнут ты упруго,
Что харфами звенят лады и струны,
На нотный стан ложатся друг за другом
Знаменья, начертанья, солнца, луны.И ткётся век узорным покрывалом
Из времени, в котором нас лишь двое.
… Понуждены Уробороса жалом
Родить Единое, пребыть в Покое.
- Приятные строки. Это, похоже, снова твой потайной родитель наваял, - спросила сестра. - А почему харф? С потолка, ради благозвучия или что-то значит?
- Это у арабов, они похожи на скондцев. Или наоборот, скондцы похожи на арабов, потому что нас всех изобрёл Филипп по земному образу и подобию. Харф - буква-слог, какими записывают Коран, стихи и мелодии. Их суфии верят, что мелодия и слова любви заново пересотворяют Вселенную.
- Понятно, - кивнула Барба. - Слушай, мы уж до ручки дошли, а всё никак не разберёмся: нам что, охота пара на паре венчаться?
- А чего? Было бы здорово.
- Тут не Сконд, однако. Да этакий номер и там бы не прошёл. Чтобы нам не ссориться: ты кого предпочитаешь, Олли, - тёмного или светленького?
- Для контраста бы светлый подошёл. Но у тёмного - как его, Арминель? Арманталь?
- Арминаль.
- У Армина волос гладкий, что вода в спокойной реке. Рядом с моими кучерявками тоже неплохо смотрится. А ты с осенним юношей такую пару составишь - прямо умереть можно со счастья. Ночь и день.
- Значит, при случае так и объявим старичкам и старушкам?
- Так и объявим.
Разделавшись с делами, король торопливо проследовал в женину спальню.
- Как Эли? Как вообще мальчики?
- Да уже получше. Сначала оба вовсю озоровали - это при таком жаре и такой жаре, как на улице, нормально. А потом разморило, спят вон в одних рубашонках.
На этих словах Фрейя указала на раскрытую постель, где, эапутавшись в тонких льняных простынях, в обнимку сопели оба сводных брата: потные лбы с прилипшими прядками, стиснутые кулачки. Армант, самый боевой из двоих, зажал в своём золотистый локон с головы Эли, который как бы в отместку выставил локоть, упёрся Арманту в грудь.
- Как бы Арми от брата вирусов не нахватался.
- Ничего, и так и этак мимо не пронесёт. Лекарь говорит, что лишнюю закалку получит. Оба во сне горячекй переболеют и встанут здоровенькими.
"Вот что значит вердомское воспитание, - подумал Юлиан. - Земная кровь - а как они все, фаталистка. Я же сколько ни живу здесь - всё не могу Москву-матушку с её утробными страхами изжить".
Впрочем, если признаться, за "перекрёстных" детишек он боится не только по причине заразы: опасения коренятся куда глубже. Эли, который получился от рутенки и вертдомского принца, белокур и зеленоглаз, спокоен и покладист от природы: его легко здесь примут и уже принимают. А вот Арми, черноволосый и синеокий, тот самый Арми, насчёт которого Юлька едва не проговорился… потому что, вопреки всем очевидностям, сам Юлька ему мать, а не отец, отец же гуляет в прибрежных водах с тем самым бывшим наследником… Армант весел до прямого буйства, искренен до безумия, и это сейчас, когда и говорить-то путём не научился. Только братец с ним и умеет совладать - без слов, одним прикосновением.
- "По злату чернь, сапфир и изумруд", - шепчет про себя Юлиан строку не написанного никем стиха. И тотчас же соображает, что видит перед собой: копии. Уменьшенные и более яркие копии обречённых обручников. Даже в одном из имен созвучные той паре.
- Судьба, что ли, злодейка себя являет, - бормочет король и тут же отворачивается: как бы не сглазить малышей.
Ритуал был, к облегчению всех четверых, не таким уж помпезным. Минус венцы с бриллиантами, орган кафедрального ромалинского костёла, кардинал-епископ в алтаре; плюс малый королевский чин обряда, старинная челеста с божественно хрупким звуком в качестве музыкального сопровождения и до блеска отмытый старичок-ассизец, освятивший кольца и бережно опустивший их на четыре указательных пальца: два мужских и два девичьих. Барбару и Олавирхо обрядили в платья, похожие на те, в каком их матушка шла на эшафот - простите, в круг чистого песка. Эти наряды словно бы и не шили, а выгнули из плотного гибкого шёлка скондской работы - кремовато-бежевые, самого простого покроя, даже без опояски, но с длинным текучим шлейфом. Под стать были и колечки, явно не из худых жениховских сундуков: бледного золота с карим морянским жемчугом. Сами женихи обручались золотом червонным, с агатовой печаткой-инталье: у Арминеля - растопыренная во все стороны сосновая шишка, у Сентемира - лист платана. Родовые гербы, однако. Камзолы, штаны и туфли им негласно подбирал сам великий модник Барбе - от иных обязанностей езуит учтиво самоустранился. Так что на фоне невест оба смотрелись вполне скромно, хотя совсем неплохо на взгляд знатока. Во время процесса король Юлиан то и дело сверялся с записью - наверное, боялся, что перепутают и в конечном счёте окрутят не тех. Спасибо, что пока начерно.
Наконец, дело было завершено, и их выпустили из небольшого изящного храма на свежий летний воздух окольцованными, точно перелётных птиц.
Причём некоторое время они так и шли через весёлое скопище народа, повинуясь рефлексу, - Олавирхо под руку с Армином, Барбари - с Сентой. Но объёмистую карету, запряжённую парой гнедых вестфольдских тяжеловозов, подвели к самому порталу, и когда понадобилось в неё садиться, Армин высвободил локоть из нежных невестиных тисков и подтолкнул её вперёд:
- Располагайтесь с сестрой как вам удобнее, а мы сядем к вам лицом.
- Интересно, где бы они оказались, если бы ты влезла к кучеру на облучок, а я взяла у него из рук вожжи, - шепнула Олли. - Лицом к конскому хвосту?
- Не дури. Вон какие за нами самими хвосты по мостовой волочатся, - одёрнула сестра. - В карете хоть переодеться можно будет.
- При мужчинах? Это ты сама не дури.
Разговор и шлейфы тем временем переместились внутрь кузова. Дамы, натурально, сели лицом к направлению движения и укутали колени шёлком - иначе между коробок не втиснешься, приданое, блин! Кавалеры с несколько меньшими затруднениями втиснулись задом к конечной цели путешествия и упряжным лошадям.
- А говорят, что в Рутении бывают свадебная поездка и медовый месяц, - вздохнула Олли. - Вот у мамы Галины и здесь, в Верте, такая получилась.
- Вместе с мамой Орри, - подтвердила младшая сестрица. - Они ещё поначалу друг друга дичились и дулись, как мышь на крупу. Оль, а как это мышь дуется? Ей не нравится овсянка или что?
- Щёки, наверное, сразу набивает, - пояснила Барба. - Словно хомячок Хома из рутенской сказки. Или даже два хомяка. Весь мир не больше, чем их нора.