Но ничего не проходило. Над головой грохотал салют, а мы шли по улицам, стараясь не смотреть на вывески и лица прохожих, в каждом из которых было свое безумие.
Из огромной фуры с надписью "ТРАНС" прямо посреди бульвара выгружали один за другим новенькие диваны в полиэтилене и ставили в два этажа.
Огромный пакет кефира на человеческих ножках кинулся нам наперерез, размахивая ручками и бумажной папкой. Изнутри тонкий девичий голосок, приглушенный слоями картона, предложил поучаствовать в социальном опросе всего на пять минут, и звонко выматерился нам вслед, когда мы прошли мимо, никак не реагируя.
Поперек дороги по земле тянулась здоровенная труба почти в человеческий рост, а через нее был выстроен деревянный переход с резными перилами и очень узкими ступеньками. Перед ним скапливалась очередь из прохожих. Какая-то бомжиха в дранной меховой шубе деловито срывала с трубы пласты стекловаты и запихивала в свою клетчатую сумку на колесиках.
Крепкие тетки в одинаковых серых халатах и белых косынках, вооружившись ломами, методично выкорчевывали кирпичи тротуарной плитки и небрежно скидывали прямо на проезжую часть. За ними плелись трое хмурых мужиков с тачкой и лопатами, и забрасывали освободившиеся дыры дымящимся асфальтом, разравнивая его сапогами.
Красная "Ауди" с тонированными стеклами, устав тащиться в пробке за троллейбусом, вдруг взревела двигателем, подпрыгнула и вкатилась на бульвар, гулко стукнув днищем о бордюр. Она унеслась вперед по дорожке, распугивая пешеходов и мамаш с колясками, а чуть дальше мы уже видели, как она гудит с тротуара и сигналит фарами, пытаясь снова вклиниться в поток, причем за тем же самым троллейбусом.
Остальные машины выглядели не лучше. Один "Жигуленок" ехал с открытым капотом, из-под которого валил черный дым. Когда капот открывался слишком высоко, водитель высовывался по пояс из бокового окна и рукой слегка прикрывал его. В стальном кузове самосвала были насквозь прорезаны электросваркой громадные буквы "БГ433", и через них на дорогу плоскими струйками непрерывно тек песок. Старенький, но вполне респектабельный джип вез на крыше обычный железный бак для мусора - грязный и подписанный масляной краской "ЯСЛИ 7". У маленькой "Дэу" нежно-салатового цвета из распахнутой горловины бензобака торчал заправочный пистолет с обрывком шланга. Старинная "Волга" несла на своем капоте трехметровую иглу антенны - она с оттяжкой стегала ветви каштанов, растущих вдоль дороги.
Припаркованные автомобили стояли совсем дико и в совершено неожиданных местах. Но особенно меня почему-то поразил оранжевый эвакуатор: он торчал посреди тротуара, занимая все пространство, а прохожие обходили его по проезжей части. Судя по спущенным колесам и мусору, накиданному на площадку, стоял он здесь с зимы.
- Вот тут и живу, - сказал я Дженни, когда мы свернули во дворы и подошли к подъезду бетонной башни. - Заходи. Нам на последний этаж, лифт сейчас не работает.
- Сейчас не работает? - на всякий случай с ударением переспросила Дженни.
- Ну да. Его в будни утром выключают, а в шесть вечера снова включают. - Я покосился на нее. - Только меня не спрашивай, зачем. Может, электричество для каких-нибудь окрестных цехов экономят. Я здесь третий год живу, всегда так было.
- Вот я и думаю, - вздохнула Дженни. - Если мы приняли препарат сегодня, то как же оно всегда так было?
Я пожал плечами.
- Ну вот смотри, - продолжала Дженни, бодро шлепая по ступенькам резиновыми галошами, - у тебя на входе в дом целых четыре двери подряд, одна за другой. Четыре! Подряд! Это всегда так было?
- Ну да. Сначала кодовый замок, на второй - домофон, третья обычная, ну и четвертая железная…
- Ладно, а вот это что? - Дженни бесцеремонно указала пальцем.
- Это дядя Коля, - объяснил я. - Здравствуйте, дядя Коля.
- Здоров, - кивнул он, не отрываясь от экрана.
- А почему он сидит на лестнице в одних трусах?
- Ему дома жена курить запрещает.
- И он всегда так сидит?
- Нет, конечно. Зимой - в свитере.
- Но все равно сидит здесь? С телевизором на коленях? - допытывалась Дженни.
- Ну да… Пришли, вот моя квартира. - Я распахнул электрощиток и вынул из тайника ключ.
Дженни с любопытством озиралась.
- Скажи, а вот эти все ведра и тазы… - начала она.
- Это не мое, - перебил я. - Это хозяйки. Она здесь почти не бывает. А моя комната вот тут.
- Нет, просто я никогда не видела столько ведер. Зачем они ей?
- Она домашнее мыло варит.
- Домашнее мыло? - отчетливо переспросила Дженни, внимательно глядя на меня. - Мыло? Домашнее?
Я пожал плечами.
- И это нормально? - подытожила Дженни.
- Вроде того.
Дженни долго смотрела на меня, а затем вдруг облегченно рассмеялась.
- Ну, слава богу. Я уж боялась, что все три дня будет плющить. А тебя, я вижу, уже отпускает потихоньку. Значит, скоро и меня отпустит.
- Что-то я не уверен, что меня отпускает, - пробормотал я, заглядывая в холодильник. - Слушай, еды нет, давай я в магазин спущусь?
- Я с тобой! - быстро сказала Дженни.
- Хочешь переодеться? - предложил я. - Майку и штаны найду, а вот с обувью не уверен…
- Зачем? - удивилась Дженни. - В пижамах и пойдем, полгорода уже прошагали.
- Ну теперь-то у нас есть во что переодеться.
- Так кругом же одни ебанутые, - возразила Дженни. - Чего мы будем выделяться?
- Тоже верно, - согласился я.
* * *
В магазинчике было немноголюдно, и мы с Дженни неспешно шли вдоль стеллажей. Я рассматривал ценники и этикетки, которые попадались по пути.
- Знаешь, нет, - сказал я, наконец. - Совсем меня не отпускает. Даже и не думает. Наоборот, все сильнее и сильнее накрывает.
- Ты уверен? - нахмурилась Дженни.
Я кивнул на коробку с кексиками:
- Вот это ты видишь, например?
Дженни присвистнула.
- Нет, ну может русский у них не родной, что они так фразы строят? - предположила она. - Хотя не до такой же степени: "коньячный спирт" без мягкого знака, а "пшеничная мука" - с мягким…
- Да это как раз ерунда, - отмахнулся я. - Ты на сам рисунок посмотри. Что они с осликом делают?
- Ой, бля… - не сдержалась Дженни и испуганно закрыла рот ладошкой.
- Ведь такое случайно не нарисуешь, верно?
Дженни кивнула, еще раз посмотрела на рисунок и покраснела.
- Давай возьмем, - сказала она решительно. - Покажем кому-нибудь. С кафедры психиатрии.
Мы пошли дальше, взяли сосисок, овощей и хлеб. Дженни остановилась у корзины с плюшевыми енотами, вынула одного и принялась рассматривать.
- Нравится? - с готовностью спросил я. - Берем, будет у тебя енот.
Дженни молча помотала головой.
- Если ты хочешь меня спросить, что делают плюшевые еноты в продуктовом магазине… - начал я.
- Почему у него из жопы белые ленты? - перебила Дженни. - Почему?
Я пригляделся. Действительно, прямо из задницы енота торчал целый пучок белых лент. Было их там три штуки - широкие, жесткие, длинные, чуть ли не полметра, покрытые нескончаемыми абзацами убористого текста на всех языках мира.
- Там написано, как стирать, - неуверенно объяснил я.
- Как люди научились стирать? - насмешливо переспросила Дженни. - Статьи из Википедии?
- Так всегда делают, - уверил я. - Вообще всегда. На всех игрушках мира. Не спрашивай меня, зачем.
- Вшивают в жопу? - уточнила Дженни. - Намертво? Их же никогда оттуда не выдрать. Смотри!
Она вдруг намотала ленты на руку и потянула изо всех сил. Ленты не оторвались, но задница енота вдруг треснула, и на пол посыпалась пенопластовая крошка.
Дженни испуганно запихнула енота в глубину ящика, отскочила в сторону и принялась делать вид, что рассматривает этажерку с вином. Даже сняла одну из бутылок.
- Возьмем? - предложил я. - Отметим знакомство.
- Что-то я боюсь, как оно на алкоголь ляжет, - нахмурилась Дженни. - Я же тебе рассказывала, как меня мутило от таблетки в клубе.
Вдруг послышался окрик.
- Молодые люди! Матросы! Я вам говорю! - раздраженно повторила кассирша, грозно приподнимаясь над своей кассой. - Положите обратно! Для кого объявление висит?
Дженни испугано вернула бутылку на место.
- В будни продажа алкоголя в Москве запрещена, - объяснила кассирша. - Только по выходным и праздникам. Не знаете, что ли?
Я покачал головой.
- Давно? - спросила Дженни тихо.
- С начала месяца, - ответила кассирша. - Вот приказ висит. Продажа любой продукции, содержащей алкоголь, в рабочие дни запрещена. Постановление правительства Москвы.
- Да мы и не собирались, - ответил я. - Просто смотрели.
- Просто смотреть вот сюда надо! - проворчала кассирша, снова указывая пальцем на ламинированные таблички, развешенные над кассой.
Мы подошли ближе и стали читать.
- А петрушка не продается вообще или тоже в рабочие дни? - аккуратно спросила Дженни кассиршу.
- Вообще, - процедила кассирша. - Там нашли наркотические вещества. Приказ главного санитарного врача Онищенко.
- Хорошо, а чеснок-то почему? - удивился я.
- Отравлений много было, - ответила кассирша и демонстративно отвернулась, качнув серьгами: в ее ушах на коротких серебряных цепочках висели маленькие пушистые мышата, изящно сшитые из какого-то породистого меха. Из попы каждого мышонка тянулся до плеча плоский белый ярлык с надписями на разных языках.
- А почему мобильными телефонами в торговом зале запрещено пользоваться? - спросила Дженни.