Как понял нотарий Джузеппе родился и жил сначала в Ноле, а когда ему стукнуло пятнадцать, он ушел на заработки и осел в Риме…
- Хорошо, Джорди, - сказал костолом, - "азиатский мул" - понятно. А вот почему "сиракузский бычок"?…
- Не знаю, - ответил Ноланец. - Но как бы там ни было, а предсказание тетки Альфонсины в отношении тебя сбылись…
- С тобой она тоже оказалась правой.
- Почему?
- Ты наверняка бы стал первосвященником… Вон какие книги написал! Да вот бес, видимо, попутал. Рехнулся… Против церкви и Бога пошел…
- Против церкви - да! - согласился узник. - Но не против Бога. Господь учит жизнью, а церковники - словом. А слово - от лукавого. Оно лишь отражение образа правды. Но не правда!.. Ибо кто кроме Него может судить?! Кто кроме Него может сказать ее?!.. Никто!.. Понтифика устраивают догмы невежд. Понтифику претит наука. Хотя наука - одна из дорог к Господу нашему…
- Папа - наместник Бога на земле, - перебивает еретика дознаватель.
- Брось, Джузи! - отмахнулся Ноланец. - Подумай, веришь ли ты в Божье рукоположение на это ничтожество?! Он присваивает себе это право.
- Замолчи, Джорди! - кричит Джузеппе, - Ты свихнулся от книжных наук…
Ноланец громко, по деревянному хохочет.
- А знаешь что сказал настоящий Наместник, которого мы называем Спасителем?.. Он сказал слова от Господа нашего, вдохнувшего в души людские жизнь. И были они такими…
Хотя нотарий сидел далеко от двух спорящих между собой братьев, он отчетливо представил себе, как Ноланец, прикрыв глаза и приложив дрожащие персты ко лбу, напрягая память, говорит:
"Я отпускаю каждому меру своего времени, даю ощущение самих себя и всего, что окружает вас. Но не даю понимание самих себя и всего созданного Мною. Ищите себя. И вы придете ко Мне".
- Ересь!.. Ересь!.. - взвился дознаватель.
Ноланец, однако, пропуская мимо ушей, напитанные ужасом возгласы брата, продолжал:
- Это сказал настоящий Наместник. И он есть. И рукоположен он Господом нашим… Со дня жития нашего.
- Страшна твоя ересь, брат! Ты богоотступник, потому что не веришь в святое писание, - в смятении лепечет Джузеппе.
- Что такое вера, Джузи?.. Она проста как вода. Как воздух. И покоится она на двух вещах. Первое - "Бог есть!" Второе - "Есть Божий суд!" А когда начинают объяснять каков наш Бог и чему Он нас учит… Тут уже религия. Она от лукавых святош… Да будет тебе известно, что идолы, сотворенные нами - папы, дожи, короли и смутьяны - мечтают, чтобы их паства и поданные думали одинаково. Так, как хочется им.
Ноланец перевел дух.
- Эти слова, кстати, принадлежат не мне, а Часовщику, Часовщику мира земного…
- Ты с ума сошел, Джорди… Опять Часовщик!.. Сатана, что ли?!..
- Нет сатаны, брат мой возлюбленный, - тихо, с терпеливостью мудрого учителя проговорил он и также негромко, вкладывая в каждое слово могучую силу внушения, продолжил:
- Над всем сущим - один Всевышний. Я это знаю потому, что все это видел. И потому, что прожил не одну жизнь… Это говорю я - Джордано Бруно из Нолы…
- Знаю… - начал было Джузеппе, но властный голос Ноланца осадил его.
- Не перебивай! Я разговариваю не с тобой. Я говорю Слушающему нас… Ты сейчас уйдешь, юноша. У тебя будут мои бумаги. Сохрани и донеси их…
- Джорди! Джорди!.. Что с тобой? Мы с тобой здесь одни, - бросившись к узнику, стал успокаивать его Джузеппе.
- Нет, не одни, - отбиваясь от крепких рук брата, выдохнул Ноланец.
"Неужели, - подумал нотарий, - там еще кто есть?" И в это время он услышал как кто-то с вороватой осторожностью открывал наружную дверь, которую он непредусмотрительно оставил не запертой. В приоткрытую щель просунулась острая рожица Паскуале.
- Закройте дверь, Паскуале! - потребовал он. - Вы мешаете мне.
А горбун, словно не слыша, шел уже по коридору, приближаясь к "сучьей комнате". Он шаркал кривыми ногами и вертел лисьим носом. Нет. Его сюда ни в коем случае допускать было нельзя. Тополино быстро собрав бумаги, вышел навстречу горбуну.
- Я писал секретные допросные листы прокуратора Вазари. Мне придется доложить ему, что вы помешали… Вам хотелось в них заглянуть? - прижимая к себе бумаги, он гордо продефилировал мимо канцелярщика.
Удар был что надо. Горбун вздрогнул и собачкой засеменил за нотарием.
- Доменико, ну что ты?… Я хотел просто проверить… Может кто посторонний…
- Ах, проверить?! - не дав договорить, перебил его Тополино. - Ты, стало быть, получил такое право?
Канцелярщик задохнулся от страха быть неправильно понятым. И уже на улице, не давая прохода нотарию, умолял ничего не рассказывать прокуратору Вазари. Уже входя в судейские апартаменты, Тополино наконец "сжалился" над калекой.
- Хорошо. Ничего не скажу. Только когда тебя просят выйти… Тем более нотарий… Изволь слушать, - не без назидательных ноток изрек Доменико.
Благодарный Паскуале по-собачьи лизнул нотарию руку и еще какое-то время, назойливо поскуливая, продолжал юлить у его ног.
Как он исчез - Доменико не заметил. Его, собственно, это не интересовало. Его занимало совсем другое. Кто, помимо него, мог там находиться? Кто-то третий? Откуда он мог взяться?.. Будь он там, дознаватель, который пришел раньше, заметил бы его. Да и, судя по всему, Ноланец тоже не видел его. Он не стал бы говорить о нем, как о "Слушающем". Хотя именно он, Бруно, назвал того неизвестного "юношей".
Сомнения истерзали нотария. Не давали сосредоточиться. Перо висело над бумагой так и не коснувшись ее. Нервно отодвинув ворох листов в сторону, Доменико вышел в холодный холл. Не помогло. Неотвязно, как назойливая муха, вертелось одно и то же: "Кто?"
Прислонившись к одной из колонн, Доменико попытался восстановить в памяти все детали происшедшего… Уличная дверь в лекарскую была заперта… Он вставил ключ… А отпирал ли?.. Нотарий зажмурился, чтобы вызвать в себе реальную картину того момента… И в это самое время кто-то, тяжело ступая, поравнялся с колонной, за которой стоял Тополино, и скрежеща зубами, явственно пробормотал: "Какой "сукин сын"?"
То был дознаватель Джузеппе. По-бычьи вперившись в двери судейского зала, костолом шел на них, выцеживая одно и то же: "Какой "сукин сын"?". Нотарий слышал эту грозную фразу так же ясно, как и свое оборвавшееся от страха сердце. И он понял: Джузеппе ищет здесь монахов, распоряжавшихся подслушивающими комнатами. Именно их. Потому что Доменико сейчас только с ужасом вспомнил, что в спешке забыл запереть дверь "сучьей"…А главное, понял другое. Кроме него, нотария Тополино, в лекарской никого не было. И речь шла о нем. И именно к нему обращался с просьбой знаменитый Джордано Бруно из Нолы.
Позже Тополино ловил на себе испытующие взгляды Джузеппе. Страшны были глаза его. И ничего хорошего не сулящее - его молчание…
Конечно же он отыскал дежурившего в тот день монаха…
7
Старательно, с каллиграфической искусностью, нотарий выписал последнюю строчку приговора:
"По возможности милосердно и без пролития крови".
"Вот и все, - сказал он себе. - Завтра пылать костру", - И с невероятным усилием, словно поднимая увязшую в грязи повозку, выпрямил спину. Потом снова, обмакнув перо, не меняя позы, с тем же тщанием вывел:
"Прокуратор Святой инквизиции, Его преосвященство епископ Себастьяно Вазари"
До приема кардиналом Беллармино времени оставалось немного, но достаточно для того, чтобы дать на подпись набело переписанный приговор.
- Паскуале, я к епископу. Скоро буду, - отодвигая стул, сказал он.
Вазари нотария не задержал. Бегло пробежав по написанному, он похвалил Доменико за аккуратность и расписался.
- Возьми! - не притрагиваясь к приговору, потребовал он. - Отдаш кардиналу Беллармино.
Тополино кивнул. Но не уходил Вазари собирался было что-то сказать ему, но, видимо, раздумал.
- Все! - наконец, проговорил он. - Ступай с Богом, сын мой.
Доменико поспешил в судейскую. Входить не стал. Раздвинув портьеру, он крикнул:
- Паскуале! Пора!
Кардинал принял их тотчас же. Он долго, не поднимая головы, молчал. Беллармино целиком был поглощен чтением. Его пальцы нервно теребили розовую ленту, которой были повязаны труды Ноланца. Дочитав, кардинал по сонному, медленно положил скомканную им ленту на лежавшие перед ним листы.
- Да-а-а, - многозначительно протянул он и лишь после этого поднял на переминавшихся у его стола людей отсутствующий взгляд.
Глаза его были не здесь. Их куда-то в глухую глубину унесли непрошенные мысли.
- Принес?! - как невпопад спросил кардинал.
Тополино сообразил: вопрос к нему.
- Да, Ваше высокопреосвященство! - доложил нотарий.
- Вазари подписал?
Нотарий кивнул и, сделав несколько шагов вперед, положил перед ним лист с текстом приговора. Посмотрев на росчерк, Беллармино загадочно ухмыльнулся и не без потаенного умысла произнес:
- По поручению Его Святейшества я его утверждаю…
Его высокопреосвященство потянулся за пером. Затем размашисто, сверху, наискосок, уверенно написал:
"Утверждаю! Его высокопреосвященство, кардинал Роберто Беллармино".
И в этот момент звонарь церкви Санта Мария-Сопра-Минерва шесть раз бухнул по колоколу.
- Шесть часов вечера, 16 февраля 1600 года от Рождества Христова, - сказал кардинал и то же самое дописал под своей подписью.
Отложив роковой вердикт в сторону, Беллармино стал собирать в стопку, разбросанные по столу страницы рукописи обреченного еретика.
- Помочь, Ваше Высокопреосвященство? - вызвался нотарий.
- Нет! - коротко бросил кардинал.