Когда я думала об Энни, у меня возникало ощущение, будто я убила Мистера Миттенса. Долгое время мне было удобно не осознавать всей правды.
После Энни у меня осталась Бонни. Она дана мне во искупление. Хотя все это не совсем так, ведь Бонни — замечательная, она просто чудо, солнышко! Немота, ее крики по ночам и тому подобное… Искупление предполагает страдания, но Бонни принесла мне и радость.
Я смотрела на нее, и эти мысли одна за другой мелькали у меня в голове.
— Давай еще немного побездельничаем, а затем прогуляемся по магазинам?
Бонни на минуту задумалась. Она никогда не отвечает сразу. Ей нужно все хорошенько взвесить, прежде чем дать окончательный ответ. Я не знаю, врожденная ли это особенность или результат выпавшего на ее долю.
Бонни кивнула и улыбнулась — значит, согласна.
— Хочешь кушать?
Ответ на этот вопрос не заставил себя ждать, тема еды была исключением. Бонни с радостью закивала, и я приготовила яичницу с беконом и поджарила тосты.
Пока мы ели, я решила обсудить с ней предстоящую неделю:
— Помнишь, я тебе говорила, что возьму отпуск?
Она кивнула.
— Для этого у меня есть масса причин, но об одной из них я особенно хочу с тобой поговорить… потому что… да нет, все будет хорошо, только… может оказаться трудновато… Трудновато для меня, я имею в виду.
Бонни наклонилась и стала смотреть на меня спокойным, но все-таки напряженным взглядом. Я отпила кофе.
— Я решила, что пришло время избавиться от некоторых вещей, от одежды Мэта, от его туалетных принадлежностей, от некоторых игрушек Алексы. Нет, нет, я говорю не о фотографиях или видеозаписях. Я ни в коем случае не хочу вычеркивать Мэта и Алексу из памяти. Просто… — я тщательно подыскивала слова, — просто… они здесь больше не живут.
Короткий исчерпывающий ответ, в котором прозвучало все: понимание и страх, любовь и надежда, — выстраданные слова, пронесенные через пустыню отчаяния.
Я возглавляю отдел по борьбе с тяжкими преступлениями против личности. Я дока в своем деле, уж поверьте. В моей команде три человека, которых я отбирала сама, все они опытные профессионалы, настоящие слуги закона. Подобные слова, пожалуй, производят впечатление нескромных, но они чистая правда. Вряд ли кто-нибудь захочет оказаться на месте маньяка, за которым охотится моя команда.
Год назад мы разыскивали человека по имени Джозеф Сэндс, приятного парня, по словам соседей, и любящего отца двоих детей. У него был только один недостаток — насквозь прогнившая душа. Казалось, его это нисколько не огорчало, чего нельзя сказать о девушках, которых он замучил и убил.
Мы напали на его след, мы почти вычислили его… и тогда он перевернул мою жизнь. Однажды ночью он ворвался ко мне в дом и с помощью охотничьего ножа и веревки уничтожил мой мир. Он убил моего мужа Мэта прямо на моих глазах. Изнасиловал и изуродовал меня. А затем схватил мою дочь и, воспользовавшись ею как щитом, подставил под пулю, предназначенную для него. Но я не осталась в долгу. Я всадила в Сэндса всю обойму.
В течение шести месяцев после этих событий я пыталась понять, что же делать: существовать дальше или пустить себе пулю в лоб. А потом убили Энни, и осталась Бонни… Сама жизнь помогла мне сделать выбор, и я вновь оказалась в ее крепких объятиях.
В большинстве своем люди даже не представляют себе, что порой смерть может быть предпочтительнее жизни. Но жизнь — сильная штука. Любыми путями она старается вас удержать: бьется в вашем сердце, освещает солнцем ваше лицо, вселяет уверенность… Она не отпускает.
Я едва ощущала ее объятия. Слабые, как прикосновения тончайшей паутины, они становились все крепче и крепче, и постепенно паутина превратилась в прочную сеть, которая удержала меня от неминуемого падения в бездну небытия. Бездна начала исчезать, и в какой-то момент я почувствовала, что жива, что вновь хочу жить. Небытие наконец отступило, освободив место реальности.
— Пора превратить этот дом в настоящий. Ты меня понимаешь?
Бонни кивнула. Она все прекрасно поняла.
— И еще одна новость. Думаю, тебе понравится, — сказала я, улыбнувшись. — Тетя Келли взяла несколько отгулов и скоро приедет, чтобы нам помочь.
Лицо Бонни осветилось неподдельной радостью.
— Элайна тоже собиралась нас навестить.
Глаза Бонни засияли от счастья, и она ослепительно улыбнулась.
— Рада видеть тебя счастливой! — улыбнулась я в ответ.
Бонни кивнула, и мы продолжили завтракать.
Пребывая в задумчивой рассеянности, я едва заметила, что, склонив головку, девочка наблюдает за мной полными легкого недоумения глазами.
— Хочешь знать, зачем они приезжают?
Она кивнула.
— Просто… — я вздохнула, — просто сама я не смогу этого сделать!
Еще один короткий ответ.
Я уже все решила, решила жить дальше. Однако я немного боюсь. Я столько времени провела в подавленном состоянии, что меня очень настораживает мой новый порыв. Я хочу, чтобы рядом были друзья, чтобы они поддержали меня, если вдруг я начну колебаться.
Бонни встала и подошла ко мне. Столько нежности было в этой малышке, столько доброты. В снах я видела лик смерти; сейчас передо мной, несомненно, сиял лик любви. Бонни приблизилась и ласково провела пальчиком по шраму, который обезображивал левую сторону моего лица. Осколки… Я — зеркало.
Мое сердце бешено забилось.
— Я тоже люблю тебя, моя хорошая.
Мы крепко обнялись, вложив в объятия миллион невысказанных слов, и вернулись к завтраку. Поев, я испустила удовлетворенный вздох. И вдруг Бонни рыгнула, очень громко. От неожиданности мы обе затихли — а затем расхохотались от души. Мы хохотали до слез. Смех постепенно затихал, превращался в хихиканье, и умолк совсем, оставив на наших лицах счастливые улыбки.