Князь и вправду проделал большую работу - пересылался с тьмутороканскими вятшими почти два месяца. И сейчас его там и впрямь ждали. Не быть Глебу Святославичу, брату двоюродному, тьмутороканским князем.
Неустроя и Шепеля так и тянуло наружу - поглядеть на волынских воев. Незаметно для отца, не глядя один на другого, они выбрались сперва на крыльцо, а потом и со двора.
Ростиславичи раскинули стан за Керкуновым двором - жгли костры, треножили коней. От стана дружины вкусно тянуло кашей и жареным мясом.
- Парни! - окликнул близняков какой-то воин, по виду знатный - длинноусый и чубатый, в синем плаще.
- Ну? - остановился Неустрой.
- Вы, верно, всё здесь знаете…
- Ну… - повторил Неустрой. - Чего надо-то?
- Да мне дозоры расставить надо. Подсказали бы, где лучше…
- У Дикой балки надо, да у Сухого ручья, - тут же вмешался Шепель, видя, что брат молчит. - Оттуда вся степь как на ладони, вёрст на сотню.
- А ну-ка, пошли, покажешь, - тут же позвал Шепеля кметь.
Неустрой остался один и побрёл по стану Ростиславичей, втайне досадуя на себя - ишь, раззявился, как тетеря, даже ответить годно не смог. А вот Шепель и в первый раз не оплошал, князя признал в Ростиславе вмиг, и тут…
Парень сделал несколько шагов, остановясь близ костра, у которого сидели четверо кметей. Они немедленно его окликнули:
- Присядь с нами, хозяин!
Неустрой не стал отнекиваться, сел. Но от чашки густого мясного отвара отказался.
- Не хозяин я, - буркнул он насупленно. - Отец мой хозяин.
- Ну, стало быть, наследник, - заключил кметь, улыбаясь в густые усы. - Не так?
- Так, - вздохнул Неустрой.
- А звать тебя как, наследник? - всё так же весело спросил кметь.
- Неустроем отец с матерью прозвали.
- Ну а меня Зарубой кличут.
- А чего же ваш князь так мало воев-то ведёт, Зарубе? - вырвалось у Неустроя. Он тут же прикусил язык, но было поздно.
- Отчего - мало? - степенно возразил Заруба. - Три сотни. Нам же не Козарию воевать, как князь-Святославу Игоричу. Всего-то - Глеба Святославича из Тьмуторокани выгнать.
Неустрой промолчал.
- А глаза-то у тебя горят, Неустрое, - весело сказал вдруг Заруба. - Хочется войской жизни-то хлебнуть, а?
Неустрой в ответ только вздохнул.
- Мечи манят, да кони? - Заруба усмехнулся. - Тяжела войская жизнь-то, Неустрое… Хочешь, так просись у отца. Но уговаривать не буду, а то ещё отец твой обидится - скажет, сманиваю.
- А зачем ваш князь на Тьмуторокань идёт? - вдруг спросил Неустрой, сам неожиданно для себя.
Кметь помолчал несколько мгновений.
- А его дядья обидели, - сказал он, наконец. - Стол ему дали малозначимый. Вот он и хочет себе ещё и Тьмуторокань прирезать.
- Разве же Волынь стол малозначимый? - удивился парень.
Но Заруба больше ничего прояснять ему не стал.
- Княжье то дело, Неустрое, не наше. Наше, войское, дело - в бой идти да голову сложить, если князь прикажет.
Шепель воротился из степи сам не свой. Молча ушёл куда-то на сеновал и там затих. Неустрой проводил его удивлённым взглядом, но смолчал. И сам за ним не пошёл - мало ли чего. Надо будет, так сам скажет.
Шепель выбрался с сеновала только часа через два. Всё так же молча. И работу домашнюю всю делал молча. Так ничего и не сказал.
Князь уезжал на другое утро. Кмети его так и ночевали в поле, по старинному русскому войскому навычаю - спали на попонах, седло в изголовье, стойно древлему Святославу Игоричу. И только князь да ещё Вышата-новогородец спали в доме Керкуна. Сами хозяева ночевали на сеновале, там, где днём отсиживался Шепель.
Трубили рога, ржали кони - дружина грудилась за воротами Звонкого Ручья, ожидая господина. Князь у крыльца прощался с радушными хозяевами. Тут и показался Шепель - в высоких сапогах и плаще. Подошёл нетвёрдыми шагами, кинул посторонь дикий взгляд и вдруг поклонился в пояс беглому волынскому князю:
- Княже! Ростислав Владимирич!
- Ну! - бросил князь, уже начиная понимать. Да и Керкун побледнел, глядя на одетого в дорожное сына.
- Прими в дружину, княже Ростислав, - выпалил Шепель одним духом. - Возьми с собой!
Пала тишина. И в этой тишине было только слышно, как глухо всхлипнула Керкунова хозяйка.
- Ну… - не враз нашёлся что ответить князь.
- Возьми, княже! - чуть ли не с мольбой выкрикнул Шепель. - Хоть отроком!
Князь покосился через плечо на Вышату, тот чуть повёл головой, словно соглашаясь, подмигнул Шепелю и негромко обронил:
- Гридень Славята говорил, что его и не отроком взять можно бы…
- Ну если так, - князь вздохнул. - У отца спроси дозволения.
Шепель поворотился к отцу, глянул отчаянно и дико. Поклонился.
- Отпусти, отче.
Керкун помолчал, потом тоже вздохнул и повторил за князем:
- Ну, если так…
- Собирайся, - велел князь, и Шепель сорвался с места, прокричав на бегу:
- Я мигом, княже!
А остолбенелому Неустрою отец велел:
- Оседлай для брата коня. Бурка оседлай.
Появился Шепель и впрямь быстро, уже с мешком за плечами, с ножом и саблей на широком войском ремне.
- Ого, - поднял брови князь. - И войская сряда имеется?
- Я и в боях бывал, княже, - похвастал Шепель быстро.
- Ладно, - оборвал его князь, хоть и мягко, но решительно. - Прощайся, а я поехал. Нагонишь нас в степи.
Он поворотился к Керкуну.
- Ну, спаси бог за приют, хозяин ласковый. Наедешь в Тьмуторокань, на княжьем дворе тебя всегда примем. А надумаешь навовсе перебраться - милости просим.
Князь троекратно расцеловался с Керкуном и с хозяйкой, поймал ногой стремя и взвился в седло. Вылетел со двора.
Шепель обнялся с отцом, расцеловался с матерью, у которой на глаза навернулись слёзы - всегда тяжело провожать со двора родное чадо.
- Ну, сынок, - отец хлопал сына по спине, пряча в седых усах слёзы. - Роду нашего не посрами!
- Не беспокойся, батько, - голос Шепеля дрогнул.
С братом тоже обнялись.
- Ладно, Шепеле, я тебе припомню, - шепнул на ухо один близнец другому.
2. Червонная Русь. Волынь. Владимир. Лето 1064 года, зарев
Ветерок ворвался в окно, шевельнул аккуратно убранные волосы, качнул занавеси. Принёс запах яблок - лето на исходе, сады ломятся от спелости.
Княгиня встала с кресла и подошла к окну.
За окном открылся вида на город Владимир и на княжий двор. Суетились слуги, стояли у ворот трое кметей, что-то лениво обсуждали. Наверняка, о бабах говорят, - с лёгкой неприязнью подумала Ланка, отводя глаза. Про что же ещё могут говорить мужики, а тем более, вои? На войне и службе - про баб, с женщинами - про войну, да про подвиги…
Город полого сбегал к реке. Ограждённый с полудня неширокой, но глубокой Смочей с болотистыми берегами, Владимир примостился на пологом, восходном берегу Луги. Ланка невольно вспомнила, как удивилась, увидев впервой город - давно, когда ещё ехала к жениху со свадебным поездом. Обычно все старались построить города на высоком берегу. А тут…
Княгиня перевела взгляд на Залужье, туда, где в полях пшеница и рожь клонятся мало не до земли от тяжести зерна, где лежат за лесами сёла с княжьими холопами, деревни и веси смердов.
Богатая земля.
Очень богатая.
Да только что ей-то, дочери угорского короля и жене волынского князя, с того богатства, если рядом сейчас нет её мужа. Любимого? Лада, как говорят русичи?
Княгиня вздохнула и отошла от окна. Княгиню грызла тоска.
Сзади скрипнула, отворяясь, дверь. Княгиня оборотилась быстро и встревоженно. Но тревожиться было не с чего.
Сын.
Старший. Рюрик. Рюрик Ростиславич, кровинушка.
Княгиня невольно вспомнила, как заспорили с мужем из-за имени для старшего сына. У наследника должно быть христианское имя, - доказывала Ланка, - твоя страна теперь христианская, да и моя тоже! Ростислав только смеялся в ответ - тому христианству всего семь десятков лет, два поколения христиан минуло, мы - третье… А вот обычаю давать особые княжьи имена - лет пятьсот, не меньше… И может ли быть большая честь чем дать наследнику, старшему сыну, первенцу, имя славного пращура… А крестильное имя у Рюрика, вестимо, будет, без того никак.
Хотя пращур ли он, Рюрик-то древний? Неведомо ещё - кто ведает дела тех давних дней опричь монахов-летописцев, кто чёл те летописи? Но этих слов она мужу своему сказать не посмела, хоть и сама неоднократно слышала от него. Знала уже, что русский человек может неустанно сомневаться в справедливости родовых преданий и скалить над ними зубы, но никогда не простит, если то же самое сделает иноплеменник…
Так и носил старший сын Ланки два имени - крестильное и родовое.
Но после, когда появился в семье сперва ростовского, а после волынского князя Ростислава Владимирича второй сын - Володарь Ланка уже не спорила. И только младшего настояла назвать одним лишь христианским именем - Василько.
Да и то сказать, спорила Ланка больше из приверженности христианской вере - в родной Венгрии точно так же носили по два имени и короли, и палатины, и простолюдины.
Рюрик остановился на пороге, озадаченно глядя на задумчивую мать.
- Мамо?..