Но у Ивана Третьего ситуация была чуть другая. Татаро-монголы сорвали с места русский народ, прежние, родовые общины так и не восстановились. Народ от непрерывных набегов "поганых" стал подвижнее, цена рабочей силы упала. Помещик набирал себе в крепостные смердов индивидуально, семьями, а не "весями". И жильё "дворяне московские" давали попроще - типовая полуземлянка "по-чёрному". А у меня тут… хоромы, "вплоть до второй половины 19 века дощатые полы в крестьянских избах считались признаком обеспеченности".
Я две ночи крутился в лесу привычных мне понятий: кредит, ипотека, эффективная ставка, бор, срок окупаемости, вступительный взнос, ежемесячные платежи, долевое участие, финансовые пирамиды…
И озверев от всей этой "экономики недвижимости", послал её нафиг. Перейдя к психологии. Как известно из "Определителя современных наук": "Если нечто лишено всякого смысла, значит, это - или экономика, или психология". Так что - без разницы.
Мне в вотчине нужно управляемое и эффективно работающее население.
"Управляемое" в смысле: я сказал - он пошёл и сделал. "Эффективное": я не сказал - а он пошёл и сделал. Что-нибудь полезное. А не сидит и в носу ковыряет:
- Я раб твой, господине. Хлеб наш насущный дай нам днесь.
Всё остальное… ипотеки - здесь для меня - производные.
"И был глубокой эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет".
Вот такие у меня тут люди, поменять на других - невозможно. Исправлять их… ну очень тяжело. И им тоже от меня - никуда. Но хоть дольку-то свободы людям дать можно?
Мозги у меня кипят, шарада - не шарадится. И я начинаю, от тоски и бестолковости, слушать туземцев.
Тут самое главное - как фильтры по информации поставить. Станислав Лем описывает демона третьего рода - извлекает всю информацию о вселенной прямо из броуновского движения молекул, и записывает на бумажной ленте алмазным пёрышком. Смертельная штука - всю вечность не оторваться. Фильтры-то не выставлены.
Одно из полезных свойств Акима, прорезавшееся после суда над ним в Елно - он Святое Писание читает. Вот как-то забежал я в Рябиновку, а Аким там из Второзакония провозглашает:
"Если продастся тебе брат твой, Еврей, или Евреянка, то шесть лет должен он быть рабом тебе, а в седьмой год отпусти его от себя на свободу; когда же будешь отпускать его от себя на свободу, не отпусти его с пустыми руками, но снабди его от стад твоих, от гумна твоего и от точила твоего: дай ему, чем благословил тебя Господь, Бог твой: помни, что и ты был рабом в земле Египетской и избавил тебя Господь, Бог твой, потому я сегодня и заповедую тебе сие.
Если же он скажет тебе: "не пойду я от тебя, потому что я люблю тебя и дом твой", потому что хорошо ему у тебя, то возьми шило и проколи ухо его к двери; и будет он рабом твоим на век. Так поступай и с рабою твоею.
Не считай этого для себя тяжким, что ты должен отпустить его от себя на свободу, ибо он в шесть лет заработал тебе вдвое против платы наемника; и благословит тебя Господь, Бог твой, во всем, что ни будешь делать".
Примите меня в евреи! Со всей этой "Святой Русью"! Какого хрена христиане, унаследовав у иудеев кучу всякого всего, проспали вот эту юридическую норму?! Ограничение рабства шестью годами, выходное пособие, право выбора формы продолжения…
Именно это правило в городах Северного Причерноморья давало взрывной рост численности иудейских общин, опережающий обычный, естественный прирост. Оно же существенно повышало и качество этой группы населения: всякий инициативный раб, в рамках своих возможностей, конечно, стремился попасть в дом к иудею. Быстренько принять гиюр - норма применяется только для единоверцев. А потом пахать там на совесть, рвать пупок, чтобы удержаться на этом месте - у нового хозяина отсчёт пойдёт заново.
Вот что мне нужно! Вот она "иллюзия пряника"! Никогда не любил "пожизненное заключение". По Cтругацким: "быть обреченным даже на любовь самой славной девушки в мире…. тоже, оказывается, может быть крайне неприятно".
Нужно дать людям перспективу: свободу и обеспеченность в будущем, при условии "хорошего" поведения в настоящем. Плюс, конечно, неотвратимость наказания. "Ежели что" - то немедленно.
Вот эту норму: шесть лет и "на свободу с чистой совестью и полными карманами" - внедряем. А повремёнку дополняем сделкой - выплатить за это время долг за жильё. Пусть крутятся, бруснику, там, собирают, рыбку ловят… само-эксплуатируются. Как советские крестьяне во времена НЭПа. А я буду у них ту же ягоду покупать. Исключительно высшего качества, а не "исполу или как владетель укажет". И платить не серебром, нефиг-нефиг - серебро у меня пойдёт на внешний рынок, а записями в амбарной книге. Типа: 10 вёдер брусники - одну векшицу с долга списать.
Получился миксинг из экономической и внеэкономической зависимостей. Потому что товарно-денежные отношения надо углублять - они обеспечивают эффективность, а рабство - расширять. Потому что обеспечивает управляемость.
Через восемь лет, в марте 1169 года от Рождества Христова, посреди малой трапезной в Великого Князя Киевского палатах, чёл я по книге те же слова из Главы 15 Второзакония. И вопрошал князей русских и иерархов православных: "Быть ли нам к единоверцам своим, к братьям и сёстрам нашим, более жестокосердными, нежели иудеи - к их?". Много мне слов разных в ответ говорили. Князья - о крамолах да мятежах грядущих, об обнищании Земли Русской. Клирики же более Илларионом, его "Словом о Законе и Благодати" меня бить пыталися. Да ведь поздно уже! Уже я и сам ту премудрость узнал и противникам моим ею же и возразил. А вот сказать прямо: "рабы - се имение моё, не отдам" - ни один не посмел. Ибо признаться в стяжательстве, в корыстолюбии, в скупости своей - не по чести.
Тогда-то стукнул посохом своим в пол Великий Князь Андрей Юрьевич и сказал:
- Быть по сему. Делай.
Ну, я и сделал. И по сю пору делаю - жизнь-то меняется, надобно и законы к ней приспосабливать. А начиналося вон с чего - с Пердуновки моей да заботы: как вдовам с сиротами доброе жильё по-умному отдать.
"Чтобы продать что-нибудь ненужное, нужно сначала купить что-нибудь ненужное".
Гениальная формула кота Матроскина - неверна. У человека изначально есть кое-что ненужное, что он может продать - его свобода.
Новосёлки из "отравительской веси" были согласны на всё вообще. Назвали Могутку старостой "отравительской веси" и он, общим собранием в своём лице, продал мне всё "бабьё с детвой".
Мы начали, было, расселять новоприбывших, но дать каждой по подворью не получилось. Сразу же началась конкуренция, и образовалась "очередь на получение жилья" - до некоторых "пауков" дошло, что они рискуют упустить свою выгоду.
"Прозрение", как всегда, было оформлено в виде замаскированного наезда на меня.
Как-то, в середине утра, заявляется Хохрякович с какой-то бабёнкой. Такой… сам из себя весь важный. Но - испуганный.
- Господин боярич Иван! Дозволь молвить слово важное! Пришла… значит… эта… и ну… вот.
Начал за здравие, а потом - как всегда. Неужто я такой страшный, что у людей от одного моего вида язык к гортани присыхает? А бабёнка-то мне знакомая. Замотанная вся по зимнему времени. Но где-то я её видел. А видел я её… Блин! Я её видел из другого ракурса! Я у неё роды принимал! Это когда люди вирника Макухи "пауков" трясли. А муж её, гадина, меня обманул да под волхвов подвёл.
- Поздорову ли, красавица? Дочка-то твоя как поживает?
- Ой, да спасибочки те боярич она така забавница нынче вот сидеть начинает. Вот как уцепиться за что да усядется да кряхтеть начнёт будто баба старая а третьего дня первый зубик пролез уж она плакала да куксилась да что не попадя в рот тянула а мне-то дуре и невдомёк а я как испужалася - жар-то у ребёночка-то моего а тута - гля а тама острое…
Мда… Как-то у меня… свежие воспоминания - только год прошёл, как у меня у самого в Юлькиной избушке первый здешний зуб прорезался. Сочувствую. И ребёнку, и мамашке.
- А сюда по какой заботе?
- Дык… эта…
И - бух на колени.
- Прими, господине, робу твою! Помоги Христа ради нашего, смилуйся! Не можем мы прожить-то, бедствуем! Помираем с голоду-холоду…
- Стоп. Хохрякович, это вдова твоего брата, ятровка. Объясни.
Глава 179
Хохрякович мнётся, краснеет-бледнеет, но намекает. Что я дурак. Совершенно упустил из виду, что весь клан покойного Хохряка - мои рабы. И их прокорм - моя забота. Ну, не было у меня в прежней жизни рабов! И привычки о них думать - ну неоткуда взяться! Придётся завести себе и такую привычку.
Конечно, община сперва помогала. Потом, когда Хрысь стал тиуном, он тех же дров подкидывал. Но из-за резкого усиления загрузки общинников по моим делам, мужикам и своих проблем хватает. А хозяйство от Хохряка-покойника осталось большое.
- Понял. Переселяем в Пердуновку. Пойди - глянь, какое пустое подворье тебе по душе.
- Да не… да как же… да у меня там и припасы и всякое чего…
- "Всякое чего" - перевезём сюда. А ты, вроде, пряха не худая. Будешь новосёлок вашему "паучьему" ремеслу учить.
Эта молодка, лет шестнадцати от роду, была поселена мною в новом подворье в Новой Пердуновке вместе с её полугодовалой девочкой, мальчишкой - круглым сиротой от старшего брата мужа, с вдовой самого младшего, с которого пруссы кожу живьём сняли, который был мальчишка лет восьми, но уже имел взрослую жену и сына от неё, и с работницей-свинаркой, прогулки которой позволили мне когда-то выявить "вражеского информатора".