.
Мармеладов опять остановился в сильном волнении. В это время вошла с улицы целая
партия пьяниц, уже и без того пьяных, и раздались у входа звуки нанятой шарманки
и детский, надтреснутый семилетний голосок, певший "Хуторок"[8]. Стало шумно.
Хозяин и прислуга занялись вошедшими. Мармеладов, не обращая внимания на
вошедших, стал продолжать рассказ. Он, казалось уже сильно ослаб, но чем более
хмелел, тем становился словоохотнее. Воспоминания о недавнем успехе по службе
как бы оживили его и даже отразились на лице его каким-то сиянием. Раскольников
слушал внимательно.
- Было же это, государь мой, назад пять недель. Да... Только что узнали они обе,
Катерина Ивановна и Сонечка, господи, точно я в царствие божие переселился.
Бывало, лежи, как скот, только брань! А ныне: на цыпочках ходят, детей унимают:
"Семен Захарыч на службе устал, отдыхает, тш!" Кофеем меня перед службой поят,
сливки кипятят! Сливок настоящих доставать начали, слышите! И откуда они
сколотились мне на обмундировку приличную, одиннадцать рублей пятьдесят копеек,
не понимаю? Сапоги, манишки коленкоровые - великолепнейшие, вицмундир, все за
одиннадцать с полтиной состряпали в превосходнейшем виде-с. Пришел я в первый
день поутру со службы, смотрю: Катерина Ивановна два блюда сготовила, суп и
солонину под хреном, о чем и понятия до сих пор не имелось. Платьев-то нет у ней
никаких... то есть никаких-с, а тут точно в гости собралась, приоделась, и не то
чтобы что-нибудь, а так, из ничего всё сделать сумеют: причешутся, воротничок
там какой-нибудь чистенький, нарукавнички, ан совсем другая особа выходит, и
помолодела, и похорошела. Сонечка, голубка моя, только деньгами способствовала,
а самой, говорит, мне теперь, до времени, у вас часто бывать неприлично, так
разве, в сумерки чтобы никто не видал. Слышите, слышите? Пришел я после обеда
заснуть, так что ж бы вы думали, ведь не вытерпела Катерина Ивановна: за неделю
еще с хозяйкой, с Амалией Федоровной, последним образом перессорились, а тут на
чашку кофею позвала. Два часа просидели и всё шептались: "Дескать, как теперь
Семен Захарыч на службе и жалование получает, и к его превосходительству сам
являлся, и его превосходительство сам вышел, всем ждать велел, а Семена Захарыча
мимо всех за руку в кабинет провел". Слышите, слышите? "Я, конечно, говорит,
Семен Захарыч, помня ваши заслуги, и хотя вы и придерживались этой
легкомысленной слабости, но как уж вы теперь обещаетесь, и что сверх того без
вас у нас худо пошло (слышите, слышите!), то и надеюсь, говорит, теперь на ваше
благородное слово", то есть все это, я вам скажу, взяла да и выдумала, и не то
чтоб из легкомыслия, для одной похвальбы-с! Нет-с, сама всему верит, собственным
воображениями сама себя тешит ей-Богу-с! И я не осуждаю: нет, этого я не
осуждаю!.. Когда же, шесть дней назад, я первое жалованье мое - двадцать три
рубля сорок копеек - сполна принес, малявочкой меня назвала: "Малявочка,
говорит, ты эдакая!" И наедине-с, понимаете ли? Ну уж что, кажется, во мне за
краса, и какой я супруг? Нет, ущипнула за щеку: "Малявочка ты эдакая!" -
говорит.
Мармеладов остановился, хотел было улыбнуться, но вдруг подбородок его запрыгал.
Он, впрочем, удержался. Этот кабак, развращенный вид, пять ночей на сенных
барках и штоф, а вместе с тем эта болезненная любовь к жене и семье сбивали его
слушателя с толку. Раскольников слушал напряженно, но с ощущением болезненным.
Он досадовал, что зашел сюда.
- Милостивый государь, милостивый государь! - воскликнул Мармеладов,
оправившись, - о государь мой, вам, может быть, все это в смех, как и прочим, и
только беспокою я вас глупостию всех этим мизерных подробностей домашней жизни
моей, ну а мне не в смех! Ибо я все это могу чувствовать.