За нищету даже и не
палкой выгоняют, а метлой выметают из компании человеческой, чтобы тем
оскорбительнее было; и справедливо, ибо в нищете я первый сам готов оскорблять
себя. И отсюда питейное! Милостивый государь, месяц назад тому супругу мою избил
господин Лебезятников, а супруга моя не то что я! Понимаете-с? Позвольте еще вас
спросить, так, хотя бы в виде простого любопытства: изволили вы ночевать на
Неве, на сенных барках?
- Нет, не случалось, - отвечал Раскольников. - Это что такое?
- Ну-с, а я оттуда, и уже пятую ночь-с...
Он налил стаканчик, выпил и задумался. Действительно, на его платье и даже в
волосах кое-где виднелись прилипшие былинки сена. Очень вероятно было, что он
пять дней не раздевался и не умывался. Особенно руки были грязны, жирные,
красные, с черными ногтями.
Его разговор, казалось, возбудил общее, хотя и ленивое внимание. Мальчишки за
стойкой стали хихикать. Хозяин, кажется, нарочно сошел из верхней комнаты, чтобы
послушать "забавника", и сел поодаль, лениво, но важно позевывая. Очевидно,
Мармеладов был здесь давно известен. Да и наклонность к витиеватой речи
приобрел, вероятно, вследствие привычки к частым кабачным разговорам с
различными незнакомцами. Эта привычка обращается у иных пьющих в потребность, и
преимущественно у тех из них, с которыми дома обходятся строго и которыми
помыкают. Оттого-то в пьющей компании они и стараются всегда как будто
выхлопотать себе оправдание, а если можно, то даже и уважение.
- Забавник! - громко проговорил хозяин. - А для ча не работаешь, для ча не
служите, коли чиновник?
- Для чего я не служу, милостивый государь, - подхватил Мармеладов,
исключительно обращаясь к Раскольникову, как будто это он ему задал вопрос, -
для чего не служу? А разве сердце у меня не болит о том, что я пресмыкаюсь
втуне? Когда господин Лебезятников, тому месяц назад, супругу мою
собственноручно избил, а я лежал пьяненькой, разве я не страдал? Позвольте,
молодой человек, случалось вам... гм... ну хоть испрашивать денег взаймы
безнадежно?
- Случалось... то есть как безнадежно?
- То есть безнадежно вполне-с, заранее зная, что из сего ничего не выйдет. Вот
вы знаете, например, заранее и досконально, что сей человек, сей
благонамереннейший и наиполезнейший гражданин, ни за что вам денег не даст, ибо
зачем, спрошу я, он даст? Ведь он знает же, что я не отдам. Из сострадания? Но
господин Лебезятников[4], следящий за новыми мыслями, объяснял намедни, что
сострадание в наше время даже наукой воспрещено и что так уже делается в Англии,
где политическая экономия. Зачем же, спрошу я, он даст? И вот, зная вперед, что
не даст, вы все-таки отправляетесь в путь и...
- Для чего же ходить? - прибавил Раскольников.
- А коли не к кому, коли идти больше некуда! Ведь надобно же, чтобы всякому
человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо бывает такое время, когда
непременно надо хоть куда-нибудь да пойти! Когда единородна дочь моя в первый
раз по желтому билету пошла, и я тоже тогда пошел... (ибо дочь моя по желтому
билету живет-с...) - прибавил он в скобках, с некоторым беспокойством смотря на
молодого человека. - Ничего, милостивый государь, ничего! - поспешил он тотчас
же, и по-видимому спокойно, заявить, когда фыркнули оба мальчишки за стойкой и
улыбнулся сам хозяин. - Ничего-с! Сим покиванием глав не смущаюсь, ибо уже всем
все известно и все тайное становиться явным[5]; и не с презрением, а со
смирением к сему отношусь. Пусть! пусть! "Се человек!"[6] Позвольте, молодой
человек: можете ли вы... Но нет, изъяснить сильнее и изобразительнее: не можете
ли вы, а осмелитесь ли вы, взирая в сей час на меня, сказать утвердительно, что
я не свинья?
Молодой человек не отвечал ни слова.