Бетагемот - Питер Уоттс страница 5.

ВНЕШНЯЯ ГРУППА

Остатки морской воды с хлюпаньем уходят в решетку под ногами Кларк. Она сдирает с лица мембрану костю­ма и отмечает неприятное ощущение, что ее раздувает изнутри - легкие и внутренности разворачиваются, впу­ская воздух в сдавленные и залитые жидкостью протоки. Сколько времени прошло, а к этому она так и не при­выкла. Как будто тебя пинают из твоего же живота.

Она делает первый за двенадцать часов вдох и нагиба­ется, чтобы стянуть ласты. Шлюзовой люк распахивается. Роняя с себя последние капли, Лени Кларк переходит в основное помещение головного узла. Во всяком случае, такую роль он играл изначально - один из трех резер­вных модулей, разбросанных по равнине; их аксоны и дендриты простираются во все уголки этого подводного трейлерного парка - к генераторам, к "Атлантиде", ко всяческим подсобным механизмам. Даже культура рифтеров не способна обойтись совсем без головы, хотя бы рудиментарной.

Впрочем, теперь все иначе. Нервы еще функционируют, но погребены под пятилетними наслоениями более общего характера. Первыми сюда попали восстановители и пище­вые циркуляторы. Потом россыпь спальных матрасов - одно время из-за какой-то аварии приходилось дежурить в три смены, и расстеленные на полу матрасы оказались такими удобными, что убирать их не стали. Несколько шлемофонов, некоторые с тактильным левитационным интерфейсом Лоренца. Парочка сонников с заржавленны­ми контактами. Набор изометрических подушек для лю­бителей поддерживать мышечный тонус при нормальном уровне гравитации. Ящики и сундучки с сокровищами, кустарно выращенные, экструдированные и сваренные из металла в отчужденных мастерских "Атлантиды"; внут­ри - личные мелочи и тайное имущество владельцев, за­щищенное от любопытных паролями и распознавателями ДНК, а в одном случае - старинным кодовым замком.

Возможно, Нолан и прочие смотрели шоу с Джином Эриксоном отсюда - а может, из другого места. В любом случае, представление давно закончилось. Эриксон, в на­дежных объятиях комы, покинут живыми и оставлен под присмотром механизмов. Если в этом сумрачном тесном зале были зрители, они отправились на поиски других развлечений. Кларк это вполне устраивает. Она и пришла сюда, чтобы скрыться от чужих глаз.

Освещение узла отключено: света от приборов и ми­гающих огоньков на пультах как раз хватает для линз. Ее появление вспугнуло смутную тень - впрочем, быстро успокоившись, силуэт отступает к дальней стене и растя­гивается на матрасе. Бхандери - в прошлом человек с впечатляющим словарным запасом и большими познани­ями в нейротехнике, он впал в немилость после эпизода с некой подпольной лабораторией и партией нейротропов, проданных сыну не того человека. Он уже два месяца как отуземился. На станции его увидишь редко. Кларк даже не пытается с ним заговаривать - знает, что бесполезно.

Кто-то притащил из оранжереи миску гидропон­ных фруктов: яблоки, помидоры, нечто вроде ананасов. В тусклом освещении все это выглядит болезненно се­рым. Кларк неожиданно для себя тянется к панели на стене, включает люминофоры. Помещение освещается с непривычной яркостью.

- Бли-и-ин! - или что-то в этом роде. Обернувшись, Кларк успевает заметить Бхандери, ныряющего во вход­ную камеру.

- Извини, - негромко бросает она вслед... но шлюз уже закрылся.

В нормальном освещении узел еще больше похож на свалку. Проложенная на скорую руку проводка, свернугые петлями шланги, присобаченные к модулю восковыми пузырями силиконовой эпоксидки. Там и здесь на изо­ляции темнеет плесень - а кое-где подкладку, изолиру­ющую внутренние поверхности, вовсе отодрали. Голые переборки поблескивают, словно выгнутые стенки чу­гунного черепа.

Зато при свете, переключившись на сухопутное зре­ние, Лени Кларк видит содержимое миски во всей его психоделичности. Томаты сияют рубиновыми сердечка­ми, яблоки зеленеют цветами аргонового лазера, и даже тусклые клубни принудительно выращенной картошки насыщены бурыми тонами земли. Скромный урожай со дна морского представляется сейчас Лени самым сочным и чувственным зрелищем в ее жизни.

В этой маленькой выкладке кроется ирония апокалип­сиса. Дело не в том, что это богатство радует глаз жалкой неудачницы вроде Лени Кларк - ей всегда приходилось урывать маленькие радости где попало. Ирония в том, что теперь это зрелище, пожалуй, пробудило бы не менее сильные чувства в любом сухопутнике из тех, кто еще остался на берегу. Ирония в том, что теперь, когда пла­нета медленно и неуклонно умирает, самые здоровые про­дукты растут в цистернах на дне Атлантического океана.

Она выключает свет. Берет яблоко - вновь благо­словенно серое - и, подныривая под оптоволоконный кабель, откусывает кусок. Из-за нагромождения грузо­вых рам мерцает главный монитор. И кто-то смотрит в него - освещенный голубоватым сиянием человек сидит на корточках спиной к груде барахла.

Уединилась, называется.

- Нравится? - спрашивает Уолш, кивая на фрукт у нее в руке. - Я их для тебя принес.

Она подсаживается к нему.

- Очень мило, Кев, спасибо. - И, тщательно сдер­живая раздражение, добавляет: - А ты что здесь дела­ешь?

- Думал, может, ты зайдешь. - Он кивает на мони­тор. - Ну, когда все уляжется.

Он наблюдает за одним из малых медотсеков "Ат­лантиды". Камера смотрит вниз со стыка между стеной и потолком, миниатюрный глаз божий озирает помеще­ние. В поле зрения виднеется спящая телеуправляемая аппаратура, похожая на зимующую летучую мышь, завер­нувшуюся в собственные крылья. Джин Эриксон лежит навзничь на операционном столе. Он без сознания, бле­стящий мыльный пузырь изолирующей палатки отделяет его от мира. Рядом Джулия Фридман, запустившая руки в мембрану. Пленка облепила ее пальцы тончайшими пер­чатками, незаметными, как презерватив. Фридман сняла капюшон и закатала гидрокожу на руках, но шрамов все равно не видно под массой каштановых волос.

- Ты самое забавное пропустила, - говорит Уолш. - Кляйн никак не мог его туда засунуть.

Изолирующая мембрана. Эриксон в карантине.

- Представляешь, он забыл вывести ГАМК, - про­должает Уолш.

В крови любого выходящего наружу рифтера теснятся полдюжины искусственных нейроингибиторов. Они пре­дохраняют мозг от короткого замыкания под давлением, но чтобы вычистить их потом из организма, нужно вре­мя. "Мокрые" рифтеры, как известно, невосприимчивы к наркозу. Глупая ошибка. Кляйн определенно не самая яркая звезда на медицинском небосклоне "Атлантиды".

Но Кларк сейчас думает о другом.

- Кто распорядился насчет палатки?

- Седжер. Она подоспела вовремя и не дала Кляйну все окончательно запороть.

Джеренис Седжер: главный мясник корпов. Обычное ранение ее бы не заинтересовало.

На экране Джулия Фридман склоняется к любовнику. Оболочка палатки натягивается у нее на щеке. Рябь идет радужными переливами. Несмотря на нежность Фридман, контраст разительный: женщина, непостижимое существо в черной коже, созерцает холодными линзами глаз нагое, совершенно беззащитное тело мужчины. Конечно, это ложь, визуальная метафора, на сто восемьдесят градусов перевернувшая их настоящие роли. В этой паре уязвимой стороной всегда была Фридман.

- Говорят, его укусили, - продолжает Уолш. - Ты там была, да?

- Нет. Мы просто догнали их у шлюза.

- А похоже на Чэннер, да?

Она пожимает плечами.

Фридман что-то говорит. Во всяком случае, губы у нее шевелятся - изображение не сопровождается звуком. Кларк тянется к пульту, но Уолш привычно удерживает ее руку.

- Я пробовал. На их стороне звук отключен. - Он фыркает. - Знаешь, может, стоит им напомнить, кто здесь главный... Пару лет назад, пытайся корпы отре­зать нам связь, мы бы, самое малое, отключили им свет.

А может, даже затопили бы одну из их драгоценных спа­ленок.

Что-то такое в осанке Фридман... Люди разговаривают с коматозниками так же, как с могильными плитами - больше с собой, чем с усопшим, не ожидая ответа. Но в лице Фридман, в том, как она держится, нечто иное. Можно сказать - нетерпение.

- Это нарушение прав! - говорит Уолш.

Кларк встряхивает головой.

- Что?

- Скажешь, ты не заметила? Половина сети наблюде­ния не работает. И пока мы делаем вид, что это пустяки, они будут продолжать свое. - Уолш кивает на мони­тор. - Откуда нам знать, может, микрофон уже много месяцев как отключен, просто никто не замечал.

"Что у нее в руке?" - удивляется Кларк. Рука Фрид­ман - та, что не сжимает руку любовника, - находится ниже уровня стола, камера ее не видит. Женщина опу­скает взгляд, приподнимает руку...

И Джин Эриксон, введенный в медикаментозную кому ради его же блага, открывает глаза.

"Черт побери, - соображает Кларк, - она перенаст­роила ему ингибиторы".

Она встает.

- Надо идти.

- Никуда тебе не надо. - Уолш ловит ее за руку. - Ты что, хочешь, чтобы я сам все съел? - Он улыбается, но в голосе - едва уловимый призвук мольбы: - Я к тому, что мы уже так долго...

Лени Кларк далеко ушла за последние годы. Нап­ример, научилась не завязывать отношений с людьми, склонными избивать ее до полусмерти.

Жаль, что она так и не научилась восхищаться людь­ми другого типа.

- Я понимаю, Кев, просто сейчас...

Панель жужжит ей в лицо:

- Лени Кларк. Если Лени Кларк на связи, прошу ее ответить.

Голос Роуэн. Кларк тянется к пульту. Рука Уолша падает.

- Я здесь.

- Лени, ты бы не могла заглянуть в ближайшее вре­мя? Дело довольно важное.