- Просто замечательно, мистер Сандау. А как фаши?
- Я уезжаю.
- О?!
Он расставил тарелки и разложил приборы, снял со столика крышку и начал подавать на стол.
- Да, - произнeс я. - Быть может, надолго.
Пригубив шампанское, я одобрительно кивнул.
- …Поэтому, прежде чем уехать, я хочу тебе кое-что сказать, хотя ты и сам, наверное, это знаешь. Так вот, ты готовишь самые лучшие блюда из тех, что мне когда-либо доводилось пробовать…
- Плаготарю фас, мистер Сандау, - его и без того румяное лицо стало пунцово-красным. Он скромно потупил глаза, стараясь сдержать расплывающуюся улыбку. - Я пыл счастлиф слущить фам.
- …Поэтому, если ты ничего не имеешь против годичного отпуска - за мой счeт, конечно, плюс дополнительный фонд для приобретения любых рецептов, какие тебя только заинтересуют - то я перед отъездом позвоню в контору Бурсара и всe с ним улажу.
- Когта фы уезшаете, сэр?
- Завтра, рано утром.
- Понимаю, сэр. Очень плаготарен фам. Фесьма заманчифое претлошение.
- …Заодно, поищи новые рецепты для себя самого.
- Постараюсь, сэр.
- Наверное, забавно готовить блюда, вкуса которых не можешь даже вообразить?
- О нет, сэр, - запротестовал он. На фкус-тестеры мошно полностью полошиться. Я часто размышляю, какой фкус у того, что я готофлю, но это ведь как у химика: он не фсегта знает, какофы его химикалии на фкус. Фы понимаете, что я хочу сказать, сэр?
В одной руке он держал корзиночку с ватрушками, другой сжимал ручку кофейника, третьей рукой подавал тарелку с капустным салатом, а четвeртой, свободной опирался на ручку столика. Он был ригелианцем, и имя его звучало что-то вроде "Ммммрт’н Бррм’н". Он выучился английскому от одного немца, который переиначил его имя на свой лад - Мартин Бремен.
Ригелианские повара, если снабдить их специальными вкус-тестерами, готовят самые лучшие блюда во всей галактике. Хотя сами относятся к ним довольно равнодушно. Подобные беседы мы с Мартином вели уже не раз, и он отлично знал, что я просто шучу, когда пытаюсь заставить его признаться, что человеческая пища наводит его на мысли об отходах - производственных или органических. Очевидно, профессиональная этика не позволяет ему сделать подобное признание, и он возражает мне с подчeркнутой вежливостью. Лишь иногда, когда избыток лимонного, грейпфрутового или апельсинового сока выводит его из обычного равновесия, он признаeтся, что готовить пищу для Homo Sapiens считается низшим уровнем, до которого только может опуститься повар-ригелианец. Я стараюсь ублажать его, насколько это в моих силах, потому что сам он мне нравится не меньше, чем то, что он готовит. Кроме того, раздобыть повара-ригелианца чрезвычайно трудно, вне зависимости от того, сколько вы готовы ему заплатить.
- Мартин, - сказал я. - Если со мной что-нибудь случится во время путешествия, я хочу чтоб ты знал - я упомянул тебя в своeм завещании.
- Я… Я не знаю, что сказать, сэр.
- Тогда не говори ничего, - усмехнулся я. - Но тебе вряд ли стоит рассчитывать на скорое получение наследства. Я собираюсь вернуться.
Мартин был одним из немногих, с кем я мог разговаривать о подобных вещах. Он служил у меня уже тридцать два года и давным-давно заработал себе хорошую пожизненную пенсию. Всe это время его единственной страстью оставалось лишь приготовление пищи, а изо всех людей он, уж не знаю почему, с симпатией относился только ко мне. Мартин неплохо бы зажил, помри я вдруг, но не настолько уж хорошо, чтобы подмешать мне в салат муританского яда.
- Взгляни только на этот закат, - решил я сменить тему разговора.
Он смотрел минуту-другую, потом произнeс:
- Хорошо фы их потрумянили, сэр.
- Спасибо за комплимент. Можешь оставить коньяк и сигары и быть свободен. Я посижу ещe немного.
Оставив сигары с коньяком на столе, он выпрямился в полный рост - во все свои восемь футов, отвесил поклон и сказал:
- Счастлифого пути, сэр. И спокойной ночи.
- Приятных снов, - отозвался я.
- Плаготарю фас, - и он растаял в сумерках.
Когда подул ночной бриз, и лягушки вдали затянули баховскую кантату в своих болотах, моя багряная луна, Флорида, взошла в том же месте, куда опустилось усталое солнце. Цветущие по ночам розоодуванчики испускали в бирюзовый воздух вечера свой аромат, звeзды рассыпались по небу, словно алюминиевое конфетти. Рубиново-красная свеча тихо потрескивала на столе, омар таял во рту, как масленый, шампанское было ледяным, как сердце айсберга. Меня охватила какая-то грусть, мне хотелось сказать окружающему меня миру: "Я вернусь!"
Итак, я закончил с омарами, шампанским, шербетом и прежде чем плеснуть себе рюмочку коньяку, закурил сигару, что, как мне не раз говорили, является признаком дурного вкуса. В оправданье мне пришлось произнести длинный тост обо всeм, что попалось мне на глаза, и под конец я налил себе чашечку кофе.
Завершив ужин, я поднялся и обошeл вокруг того большого, сложного здания, которое я называю своим домом. Достигнув бара на Восточной Террасе, я устроился там поудобнее с очередной рюмкой коньяка, не торопясь раскурил сигару, уже вторую за сегодняшний вечер и стал ждать. Наконец появилась она, принеся с собой, как всегда, запах роз.
На Лизе было что-то мягкое, шелковисто-голубое, пенящееся вокруг неe в свете фонарей, всe такое искрящееся и воздушное. На руках у неe были белоснежные перчатки, на груди сверкало бриллиантовое ожерелье. Еe светлые волосы были нежного пепельного оттенка, на бледно-розовых губах играла едва заметная улыбка. Сейчас голова еe была склонена на бок, один глаз закрыт, другой прищурен.
- Приятное свидание при лунном свете, - произнесла она, и лeгкая улыбка неожиданно превратилась в ослепительную. Я всe рассчитал так, чтобы именно в этот момент вторая луна, слепяще-белая, взошла над горизонтом. Голос Лизы напоминал мне пластинку, которую заело на одной высокой ноте. Пластинки теперь никогда не заедают, но я-то помню и иные времена.
- Привет, - сказал я. - Что будешь пить?
- Виски с содовой, - ответила она, как обычно. - Какая чудесная ночь!
Я заглянул в еe голубые глаза и улыбнулся. - Да, пожалуй. - Я ввeл в машину заказ, и вскоре передо мной появился стакан с выпивкой.
- А ты изменился. С тобою стало проще.
- Наверное.
- Что у тебя на уме? Что-нибудь плохое?
- Может быть, - я пододвинул стакан к ней поближе. - Сколько там получается?… Уже месяцев пять?
- Чуть больше.
- Твой контракт был на год?
- Да.
- Я его расторгаю, - с этими словами я протянул ей конверт.
- Что ты хочешь этим сказать? - улыбка застыла на еe губах, затем медленно исчезла.
- Как всегда, лишь то, что сказал.
- Ты имеешь в виду, что я тебе больше не нужна?
- Боюсь, что так. Здесь вполне достаточно, чтобы ты выбросила из головы дурные мысли, - и передал ей второй конверт.
- Тогда почему? - продолжала настаивать она.
- Мне нужно уехать. Тебе нет смысла скучать здесь всe это время.
- Я подожду.
- Моe отсутствие может быть долгим.
- Тогда я поеду с тобой.
- Даже если это опасно? Даже если тебе, быть может, придeтся погибнуть вместе со мной?
Я надеялся, что она скажет "да". Но всe-таки, мне кажется, я немного разбираюсь в людях. Поэтому я позаботился заранее о рекомендации.
- В наше время такое случается, - пояснил я. Иногда даже мне приходится идти на определeнный риск.
- Ты дашь мне рекомендацию?
- Вот она.
Лиза немного отпила из своего стакана.
- Хорошо, - согласилась она.
Я передал ей конверт.
- Ты презираешь меня? - спросила она.
- Нет.
- Почему?
- А с чего мне вдруг тебя презирать?
- Потому что я слабая и боюсь за свою жизнь.
- Ну и что, я тоже боюсь, хотя и не показываю этого.
- Поэтому я принимаю отставку.
- Поэтому я всe и приготовил.
- Ты думаешь, что всe знаешь, да?
- Нет.
- А что мы делаем сегодня вечером? - поинтересовалась она, допивая свой виски.
- Я же сказал, что мне известно далеко не всe.
- Ну ладно, я сама знаю. Мне с тобой было хорошо.
- Спасибо.
- Я не хотела бы расставаться.
- Но я тебя напугал?
- Да.
- Очень?
- Очень.
Я допил коньяк и сделал последнюю глубокую затяжку, любуясь Флоридой и своей второй белой луной, носившей название Биллиардный Шар.
- Сегодня ночью, - пообещала она, беря меня за руку, - ты забудешь о презрении.
Не распечатывая конвертов, она принялась за второй стакан, так же как и я любуясь обеими лунами.
- Когда ты улетаешь?
- Завтра, едва забрезжит утро.
- Мой Бог! Да ты стал поэтом?
- Я всегда остаюсь тем, кто я есть.
- Вот я и говорю.
- Не знаю, не знаю… Но мне было приятно провести с тобой время.
Она допила второй стакан и отставила его в сторону.
- Становится прохладно.
- Да.
- Пойдeм, согреемся.
- Я не против.
Я отложил сигару, мы поднялись, и она поцеловала меня. Я обвил рукой еe голубую искрящуюся талию. Мы прошли под аркой и направились к дому, который завтра утром мне предстояло покинуть.
Здесь мы прервeмся и поставим, как водится, три звeздочки.
Можно было бы предположить, что состояние, которое я приобрeл на своeм пути к настоящему, и сделало меня тем, кем я теперь являюсь - в некотором роде параноиком. Ну, нет.
Это было бы слишком просто.