Хотя, таким образом я легко сумел бы объяснить те приступы малодушия, что одолевали меня всякий раз, когда я покидал Вольную. С другой стороны, поскольку действительно существуют люди, жаждущие моей крови, можно сделать вывод, что это вовсе не паранойя. Кстати, именно поэтому мне и пришлось здесь, на планете Сандау устроить всe так, чтобы я смог противостоять попыткам любых людей или правительств добраться до меня. А если кому-нибудь уж очень захочется меня прикончить, то это влетит ему в копеечку, так как придeтся разрушить целую планету. Но даже на этот случай у меня приготовлено кое-что интересное, правда, пока не было возможности проверить всe в полевых условиях.
Нет, настоящая причина моего беспокойства не в мании преследования, а в обычном страхе перед небытием, присущем всем людям, но в моeм случае - усиленном во много раз. Хотя однажды я и приподнял завесу смерти… Но лучше оставим это.
Сейчас во всей обитаемой вселенной лишь я и, может быть, несколько секвой остались живыми свидетелями двадцатого века, дожившими до нынешнего тридцать второго. Не обладая бесстрастной пассивностью этих представителей растительного царства, я на собственной опыте убедился, чем дольше ты живeшь, тем сильнее убеждаешься в бренности жизни. Следовательно, стремление выжить - занятие, которое, как я когда-то считал, руководствуясь теорией Дарвина, свойственно лишь низшим классам флоры и фауны - становится твоей основной заботой. А джунгли теперь куда опасней, чем во времена моей молодости.
Ещe бы, у нас почти полторы тысячи обитаемых миров, и на каждом есть исконно свои методы убийства, которые так легко перенимаются и распространяются по всей галактике в наш век, когда путешествие между мирами практически не требует времени. Добавьте к этому семнадцать других разумных рас, четыре из которых, как мне кажется, превосходят людей в умственном отношении, а остальные такие же как мы дураки, и у каждой - свои способы лишить человека жизни. Не забудьте и о мириадах обслуживающих нас машин, ставших такими же привычными, как некогда автомобиль, и не менее опасных; о новых болезнях, о новых видах оружия, новых ядах, новых опасных животных, новых объектах зависти и ненависти, о новых пагубных привычках. А сколько во вселенной мест, где можно в два счeта расстаться со своей шкурой? За свою жизнь я повидал их немало, и это научило меня кое-чему. Благодаря моим несколько необычным занятиям, я думаю, найдeтся всего двадцать шесть человек во всей галактике, знающих об этом больше меня.
Поэтому мне страшно, хотя никто и не стреляет в меня сейчас, как стреляли тогда, за две недели до моего приезда в Японию для лечения и отдыха, когда я впервые увидел Токийский Залив.
Когда же это было? Да, двенадцать столетий тому назад. Недолгий срок. Всего лишь жизнь.
Я улетел в тeмный предрассветный час, как всегда, ни с кем не прощаясь. Правда, неясная фигура в Контрольной Башне махала мне рукой, и я помахал ей в ответ. Но для неe я был таким же расплывчатым силуэтом, как и она для меня. Я пересeк взлeтное поле и пошeл к доку, где находилась "Модель-Т", поднялся на борт, уложил вещи и посвятил полчаса проверки исправности бортовых систем. Потом я выглянул наружу, чтобы осмотреть фазоинверторы. Убедившись, что всe в порядке, я закурил сигарету.
Небо на востоке посветлело. Из-за тeмных гор, с запада донeсся раскат грома. На серой простыне неба, меж плывущих облаков проглядывали звeзды, похожие теперь скорее на редкие капли росы, чем на сверкающее конфетти.
Может, подумал я, мне хоть сегодня удастся улизнуть незаметно.
Запели птицы. Неизвестно откуда появился серый кот, который потeрся о мою ногу и удалился в направлении птичьих трелей.
Бриз сменил направление. Теперь он дул с юга, просачиваясь сквозь шелестящий фильтр леса на дальнем конце поля. Воздух наполнился свежим запахом влажной земли и молодых листьев.
Когда я в последний раз затянулся сигаретой, небо уже порозовело, и горы, казалось, дрожали в мерцающем воздухе этого раннего утра. Большая голубая птица села мне на плечо. Я погладил ей хохолок и она полетела но своим делам.
Пора. Я шагнул к кораблю…
Носок ботинка зацепился за торчащий из плиты болт, и я чуть не упал, едва успев схватиться за распорку корабля. При этом я больно ударился коленом о твeрдые плиты, и не успел я подняться, как маленький чeрный медвежонок уже лизал мне лицо. Я почесал ему за ухом, погладил по голове, затем похлопал по огузку и поднялся на ноги. Медвежонок повернулся и побежал к лесу.
Тут выяснилось, что мой рукав зацепился за распорку в том месте, где она соединялась со стойкой.
Пока я старался освободиться, на моe плечо опустилась ещe одна птица, а целая их стая уже неслась ко мне со стороны леса. Перекрывая птичий гам, пророкотал ещe один раскат грома.
Всe-таки, это началось…
Я, как угорелый, бросился к кораблю, едва не споткнувшись о зелeную крольчиху, что сидела на задних лапах у люка, следя за мной розовыми подслеповатыми глазами. По плитам дока ко мне скользнула стеклянная змейка - прозрачная и сверкающая.
Забыв пригнуться, я стукнулся макушкой о верхний край люка и отпрянул назад. В то же мгновение мою лодыжку обхватила обезьянка с короткой рыжей шерстью и подмигнула мне большим голубым глазом.
Погладив еe по голове, я с трудом освободился. Обезьянка оказалась сильнее, чем я полагал.
Я проскочил в люк, но крышку заело, как только я попытался его закрыть. Пока я искал причину неисправности, пурпурные попугаи выкрикивали моe имя, а стеклянная змейка во что бы то ни стало пыталась пробраться на борт.
Наконец, люк поддался.
- Ну ладно, чeрт вас побери! - прокричал я. - Я улетаю! До встречи! Я вернусь!
Сверкали молнии, громовые раскаты гремели не переставая. С гор надвигалась буря.
- Уходите все с поля! - закричал я, захлопывая крышку люка.
Задраив еe намертво, я плюхнулся в кресло пилота и задействовал все системы.
На экране я видел уходящих зверей. По полю растекались клочья тумана, первые капли застучали по корпусу корабля.
Я взлетел, когда пришла буря.
Корабль, пробив облака, вышел за пределы атмосферы, и уже находясь на орбите, я задал ему маршрут полeта.
Так происходит всякий раз, когда я покидаю Вольную. И всe оттого, что я хочу это сделать незаметно. И каждый раз у меня ничего не выходит.
Как бы то ни было, а всe же приятно знать, что тебя где-то ждут.
В нужный момент я покинул орбиту и мой корабль устремился прочь от планеты. Несколько часов подряд меня мутило, руки неожиданно начинали дрожать. Я курил сигареты подряд одну за другой, пока в горле не пересохло. Там, на Вольной, я был властелином целого мира. А теперь вот снова приходилось пускаться в опасное путешествие. В какой-то момент я чуть было не поддался паническую желанию повернуть назад. Но потом я вспомнил о Кати, о Марлинге, о Нике - бедный карлик, как давно его уже нет на этом свете - вспомнил о своeм брате Чаке и, ненавидя самого себя, продолжал полeт к точке фазоперехода.
Это произошло, как всегда, внезапно. Корабль прошeл фазу и управление перешло к автопилоту.
Я расхохотался, и совсем как в старые добрые времена, мне вдруг стало абсолютно наплевать на все поджидающие меня опасности.
Что из того, если я погибну? Ради чего, чeрт возьми, я живу? Чтобы жрать деликатесы? Или, может, чтобы развлекаться с куртизанкой, нанятой по контракту? Чушь! Рано или поздно все попадут в Токийский Залив, и даже мне придeтся в один прекрасный день закончить в нeм свои дни. Я понимаю, что никуда от этого не денешься. Так уж пусть лучше это произойдeт на моeм пути к благородной цели. Я не хочу тоскливо увядать, ожидая пока кто-нибудь не придумает способ прикончить меня в собственной постели.
…И тут на меня нашло. А всe из-за этого фазоперехода.
Я запел литанию, написанную на языке ещe более древнем, чем само человечество. Я пел еe впервые за долгие годы, потому что впервые за эти годы чувствовал себя готовым ко всему.
Казалось, что свет в кабине померк, хотя я был уверен в том, что светильники горят столь же ярко, как и всегда. Огоньки приборов на консоли управления уплыли куда-то вдаль и превратились в горящие глаза ночных хищников, следящих за мной из темноты леса. Мой голос, казалось, исходил из груди другого человека, который, в результате какого-то немыслимого акустического эффекта был где-то далеко впереди. Оставаясь собой, я следовал за ним.
Постепенно к моему голосу стали присоединяться другие - призрачные, высокие, замирающие и колышущиеся, как будто влекомые бесплотным ветром. Вскоре мой собственный голос затих, но невидимый хор всe продолжал, ни к чему не обязывая, едва слышно петь. Я уже не мог разобрать слов. Меня окружали неподвижные немигающие глаза, где-то вдали виднелось слабое свечение, похожее на закат солнца туманным вечером. Я понял, что всe это сон, что я могу проснуться в любой момент, как только захочу. Но я не хотел. Я двигался туда, в эту мглу, на запад.
Через некоторое время я оказался на гребне утeса, дальше идти было некуда. Надо мной простиралось бледное бесцветное небо, внизу была вода. Огромное, тусклое пространство, которое я никогда не смогу преодолеть. По его зыбкой поверхности пробегали редкие блики, туман клубился над ним, принимая самые причудливые очертания.
Вдали от того места, где я стоял, вздымались холодные скалы, образуя причудливую террасу, окружeнную гранитными бастионами. Там окутанные туманом, скованные холодом горные пики, словно чeрные айсберги, вздымались в небо, затянутое пеленой туч. Именно там я узрел источник этого пения, и волосы зашевелились у меня на голове.