12. Предел наслаждения
В это время в баре "Мыс Код", при отеле "Эль Прадо", к нам присоединился бармен постарше Услыхав, что я пишу книгу о дне, когда сбросили бомбу, он рассказал мне, как он провел этот день, как он его провел именно в этом самом баре, где мы сидели Говорил он с растяжкой, как клоун Филдс, а нос у него был похож на отборную клубничину.
- Тогда бар назывался не "Мыс Код", - сказал он, - не было этих сетей и ракушек, всей этой холеры. Назывался он "Вигвам Навахо". На всех стенах индейские одеяла понавешены, коровьи черепа. А на столиках - тамтамы, махонькие такие - хочешь позвать официанта - бей в этот тамтамик. Уговаривали меня надеть перья на голову, только я отказался. Раз пришел сюда один настоящий индеец из племени навахо. Говорит племя навахо в вигвамах не живет. "Вот холера, - говорю, - как нехорошо вышло". А еще раньше этот бар назывался "Помпея", всюду обломков полно, мраморных всяких. Да только, как его ни зови, элетропроводку, xoлepy, так и не сменили. И народ, холера, такой же остался, и город, холера, все тот же. А в тот день, как сбросили на японцев эту холеру, бомбу эту, зашел сюда один шкет, стал клянчить - дай ему выпить. Хотел чтоб я ему намешал коктейль "Предел наслаждения". Выдолбил я ананас, налил туда полпинты мятного ликера, наложил взбитых сливок, а сверху вишню. "Пей, - говорю, - сукин ты сын, чтоб не жаловался, будто я для тебя ничего не сделал". А потом пришел второй, говорит ухожу из лаборатории, и еще говорит: над чем бы ученые ни работали, у них все равно получается оружие. Не желаю, говорит, больше помогать политиканам разводить эту холеру войну. Фамилия ему была Брид. Спрашиваю: не родственник ли он босса той растреклятой лаборатории? А как же, говорит. Я, говорит, сын этого самого босса, холера его задави.
13. Трамплин
О господи, до чего безобразный город этот Илиум!
"О господи! - говорит Боконон. - До чего безобразный город, любой город на свете!"
Копоть оседала на все сквозь недвижную пелену тумана. Было раннее утро. Я ехал в "линкольне" с доктором Эйзой Бридом. Меня слегка мутило, я еще не совсем проспался после вчерашнего пьянства. Доктор Брид вел машину. Рельсы давно заброшенной узкоколейки то и дело цеплялись за колеса машины.
Доктор Брид, розовощекий старик, был прекрасно одет и, по-видимому, очень богат. Держался он интеллигентно, оптимистично, деловито и невозмутимо. Я же, напротив, чувствовал себя колючим, больным циником. Ночь я провел у Сандры.
Душа моя смердела, как дым от паленой кошачьей шерсти.
Про всех я думал самое скверное, а про доктора Брида я узнал от Сандры довольно мрачную историю.
Сандра рассказала мне, будто весь Илиум был уверен, что доктор Брид был влюблен в жену Феликса Хониккера. Она сказала, что многие считали, будто Брид был отцом всех троих детей Хониккера.
- Вы бывали когда-нибудь в Илиуме? - спросил меня доктор Брид.
- Нет, я тут впервые.
- Город тихий, семейный.
- Как?
- Тут почти никакой ночной жизни нет. У каждого жизнь ограничена семейным кругом, своим домом.
- По-видимому, обстановка тут здоровая.
- Конечно. У нас и юношеской преступности очень мало.
- Прекрасно.
- У города Илиума интереснейшая история.
- Вот как? Интересно.
- Он был, так сказать, трамплином.
- Как?
- Для эмигрантов, уходящих на запад.
- А-а-а…
- Тут их снаряжали в дорогу. Примерно там, где сейчас научно-исследовательская лаборатория, находилась старая эстакада. Кстати, там и преступников со всего штата вешали публично.
- Наверное, и тогда преступления к добру не вели, как и сейчас.
- Тут повесили одного малого в 1782 году, он убил двадцать шесть человек. Я часто думал - надо бы кому-нибудь написать про него книжку. Его звали Джордж Майнор Мокли. Он пел песню на эшафоте. Сам сочинил песню на такой случай.
- О чем же он пел?
- Можете найти текст в Историческом обществе, если вам действительно интересно.
- Нет, я вообще спросил: о чем там говорилось?
- Что он ни в чем не раскаивается.
- Да, есть такие люди.
- Только подумать, - сказал доктор Брид, - что у него на совести было целых двадцать шесть человек!
- Уму непостижимо! - сказал я.
14. Когда в автомобилях висели хрустальные вазочки
Голова у меня болела, шея затекла, а тут меня еще тряхнуло. Блестящий "линкольн" доктора Брида опять зацепился за рельс.
Я спросил доктора Брида, сколько человек пытается добраться к восьми утра на работу во Всеобщую сталелитейную компанию, и он сказал: тридцать тысяч.
Полицейские в желтых дождевиках стояли на каждом перекрестке, и каждый жест их рук в белых перчатках противоречил вспышкам светофора.
А светофоры пестрыми призраками вспыхивали сквозь туман в непрестанной шутовской игре, направляя лавину автомобилей. Зеленый - ехать, красный - стоять, оранжевый - осторожно, смена.
Доктор Брид рассказал мне, что, когда доктор Хониккер был еще совсем молодым человеком, он однажды утром просто-напросто бросил свою машину в потоке илиумских машин.
- Полиция стала искать, что задерживает движение, - сказал доктор Брид, - и в самой гуще обнаружила машину Феликса, мотор жужжал, в пепельнице догорала сигара, в вазочках стояли свежие цветы.
- В каких вазочках?
- У него был небольшой "мормон", величиной с коляску, и на дверцах внутри были приделаны хрустальные вазочки, куда жена Феликса каждое утро ставила свежие цветы. Вот эта машина и стояла посреди потока машин.
- Как шхуна "Мари-Селеста", - подсказал я.
- Полицейские вывели машину. Они знали, чья она, позвонили Феликсу и очень вежливо объяснили, откуда он может ее забрать. А Феликс сказал, что они могут оставить машину себе, она ему больше не нужна.
- И они ее забрали?
- Нет. Они позвонили его жене, она пришла и увела машину.
- Кстати, как ее звали?
- Эмили. - Доктор Брид провел языком по губам, и взгляд его помутнел, и он снова повторил имя женщины, которой давно не было на свете: - Эмили.
- Как вы думаете, никто не будет возражать, если я использую эту историю в своей книге?
- Нет, если только вы не станете писать, чем это кончилось.
- Чем кончилось?
- Эмили не привыкла водить машину. По дороге домой она попала в катастрофу. Ей повредило тазовые кости… - Движение остановилось, доктор Брид закрыл глаза и крепче вцепился в руль. - Вот почему она умерла, когда родился маленький Ньют.
15. Счастливого Рождества!
Научно-исследовательская лаборатория Всеобщей сталелитейной компании находилась далеко от главного входа на илиумские заводы компании, примерно в квартале от площадки для служебных машин, где доктор Брид поставил свой "линкольн".
Я спросил доктора Брида, сколько человек занято в научно-исследовательских лабораториях.
- Семьсот человек, - сказал он, - но лишь около ста из них действительно заняты научными исследованиями. Остальные шестьсот так или иначе занимаются хозяйством, а главная экономка - это я.
Когда мы влились в поток пешеходов на заводской улице, женский голос сзади нас пожелал доктору Бриду счастливого рождества. Доктор Брид обернулся, благосклонно вглядываясь в море бледных, как недопеченные оладьи, лиц, и обнаружил, что приветствовала его некая мисс Франсина Пефко. Мисс Пефко была недурненькая здоровая барышня лет двадцати, заурядная и скучная.
Проникаясь, как и полагается на рождество, чувством благоволения, доктор Брид пригласил мисс Пефко следовать за нами. Он представил ее мне как секретаря доктора Нильсака Хорвата. Он объяснил мне, кто такой доктор Хорват: "Знаменитый химик, специалист по поверхностному натяжению, - сказал он, - тот, что делает такие чудеса с пленкой".
- Что нового в химии поверхностного натяжения? - спросил я у мисс Пефко.
- А черт его знает! - сказала она. - Лучше не спрашивайте. Я просто пишу на машинке то, что он мне диктует. - И она тут же извинилась, что сказала "черт".
- По-моему, вы понимаете больше, чем вам кажется, - сказал доктор Брид.
- Я? Вот уж нет! - Мисс Пефко, видно, не привыкла запросто болтать с такими важными людьми, как доктор Брид, и чувствовала себя очень неловко. Походка у нее стала манерной и напряженной, как у курицы. Лицо остекленело в улыбке, и она явно ворошила свои мозги, ища, что бы такое сказать, но там ничего, кроме бумажных салфеточек и поддельных побрякушек, не находилось.
- Ну-с, - благожелательно пробасил доктор Брид. - Как вам у нас нравится, ведь вы тут уже давно? Почти год, да?
- Все вы, ученые, чересчур много думаете! - выпалила мисс Пефко. Она залилась идиотским смехом. От приветливости доктора Брида у нее в мозгу перегорели все пробки. Она уже ни за что не отвечала. - Да, все вы думаете слишком много!
Толстая унылая женщина в грязном комбинезоне, задыхаясь, семенила рядом с нами, слушая, что говорит мисс Пефко. Она обернулась к доктору Бриду, глядя на него с беспомощным упреком. Она тоже ненавидела людей, которым слишком много думают. В эту минуту она показалась мне достойной представительницей всего рода человеческого.
По выражению лица толстой женщины я понял, - что она тут же, на месте, сойдет с ума, если хоть кто-нибудь еще будет что-то выдумывать.
- Вы должны понять, - сказал доктор Брид, - что у всех людей процесс мышления одинаков. Только ученые думают обо всем по - одному, а другие люди - по-другому.