Теперь вдоль дороги тянулся лес. Дорожные знаки и указатели на перекрестках и боковых съездах были практически неразличимы в густой тени листьев, под слоем грязи, и мха, и неразборчивых граффити, за какими-то странными облачками пыли. Многие были затянуты черным брезентом. Мне удалось разглядеть только считанные единицы, но я все равно не смогла ничего прочитать. Мне показалось, что надписи сделаны на иностранном языке. А на каком - непонятно. И еще были пустые знаки. Просто белое поле, цветной ободок, а внутри - ничего. Никаких надписей, никаких значков.
Я была абсолютно уверена, что эту церквушку мы уже проезжали. Хотя, может быть, все деревенские церкви выглядят более или менее одинаково. Собака перебежала дорогу, и Павлину пришлось резко выкрутить руль. Он остановил машину.
- Ты как? Нормально? - спросила Хендерсон.
- Ага. Вот блин, на фиг.
Его трясло, я это видела.
- Хочешь я поведу? - предложила Тапело.
- Нет я, - сказала Хендерсон.
- Я сказал, я в порядке. И хватит уже.
Мы поехали дальше. Но все осталось по-прежнему: куда бы мы ни сворачивали, вокруг был все тот же пейзаж, унылый и тусклый.
Мимо, по встречной полосе, проехала маленькая оранжевая машина.
- А вы знаете, - сказала Тапело, - что некоторые места заражены больше, чем все остальные?
- Знаем, - сказала Хендерсон.
- Да я просто сказала.
- Очень вовремя, - заметил Павлин.
- Что там?
- Дома. Похоже, деревня.
- Будем надеяться, там есть кафе.
Но когда мы подъехали ближе, оказалось, что это та же деревня, где мы уже были: всего одна улица, ничем не засаженные участки, ярко раскрашенные дома.
- Тут мы уже проезжали, - сказала Хендерсон.
На этот раз краски на стенах домов казались еще насыщеннее, еще ярче. Воздух вибрировал цветом; у меня в голове гудело.
- Ага, - сказал Павлин, - а вон и демонстрационный дом.
Молодое семейство так и сидело в саду, в полном составе, и они опять помахали нам, когда мы проехали мимо.
- Это не они, - сказала Тапело.
- Что?
- Это другая семья. Смотрите, жена - блондинка. А в прошлый раз была брюнетка.
- Да ладно.
- Это другая деревня.
- Блин, а девчонка права, - сказал Павлин. - Где мы вообще? Что за хрень?
- Всё, мне надоело, - сказала Тапело, закрыла шахматную доску и убрала ее в сумку. При этом она как-то неловко дернула рукой, и часть содержимого вывалилась из сумки. Книжка в мягкой обложке, пара монеток, сигареты и маленькая пластмассовая штуковина. Я сперва даже не поняла, что это было. Плоская прямоугольная штука бледно-зеленого цвета с эмблемой в уголке.
Зеркало.
Маленькое раскладное зеркальце в футляре с крышечкой. С эмблемой известной компании, производившей косметику.
Запрещенная вещь.
Тапело заметила, как я уставилась на ее зеркальце. Глядя мне прямо в глаза, она убрала его в сумку. А потом поднесла палец к губам в безмолвной просьбе не выдавать ее.
- Что там у вас происходит? - спросила Хендерсон.
Девочка посмотрела на меня и покачала головой.
- Ничего, - сказала я.
Тапело улыбнулась на долю секунды, а потом взяла в руки атлас, который Хендерсон зашвырнула к нам, на заднее сиденье. Пролистала, открыла на определенной странице. Потом она пару секунд пристально изучала карту, водя пальцем по линиям дорог. Сопоставила то, что снаружи, и то, что на карте. Закрыла глаза.
- Следующий поворот налево, - сказала она. - А потом второй - направо.
- Что? - сказала Хендерсон.
- Ты уверена? - спросил Павлин.
- Просто делай, как я говорю.
* * *
Лес закончился, мы выехали в более "обжитую" зону. Дорожные знаки вновь обрели смысл. На одной придорожной площадке для остановки автомобилей какая-то пожилая пара устроила маленький рынок. Всего-то два раскладных столика, несколько стульев, брезентовая ширма от ветра.
Женщина продавала цветы.
Мужчина сидел за мольбертом. Рядом стоял большой щит с отпечатанной надписью. Мы притормозили, и Тапело прочитала, что там написано.
- Портреты маслом. Гарантировано сходство с оригиналом.
Тут же стояли образцы работ: кляксы в темных тонах и размашистые мазки более ярких цветов - как следы от порезов.
Я не смогла разглядеть ни одного человеческого лица.
* * *
За соседним столиком сидели двое мальчишек. Они подкалывали друг друга, изощряясь в остроумии, и, похоже, вовсю веселились. Они то и дело поглядывали на Тапело: то один, то другой.
- И чего вы уставились? - спросила Хендерсон. Мальчишки вернулись к своей игре.
Мы все же нашли, где позавтракать. Какую-то грязную забегаловку. Но это все-таки лучше, чем ничего. Тапело, как оказалось, дала правильное направление. А теперь Хендерсон принялась до нее докапываться.
- Ну ладно, девочка, давай прощаться.
- Вы что, правда бросите меня здесь?
- Можешь не сомневаться. Вот, видишь, ребята. Они тебя и покатают. Иди познакомься. Они вроде прикольные. Повеселишься.
- Интересно, - сказал Павлин, - а какой вкус у этой фабричной еды? То есть на самом деле?
Он уже принялся за вторую порцию "сытного завтрака".
- А тебе не все равно? - сказала Хендерсон. - Ешь, насыщайся.
- Слушай, девочка…
- Что? - спросила Тапело.
- Что это, по-твоему? На вкус?
- Господи, - Хендерсон закатила глаза, - на вкус это завтрак.
- Давай попробую, - сказала Тапело.
Павлин подцепил на вилку свою еду и передал вилку Тапело. Она прожевала кусок. Прикрыла глаза, перекатывая пищу во рту. Устроила настоящее представление, изображая великого дегустатора.
- Меня сейчас вырвет, - сказала Хендерсон.
И все это время Тапело смотрела на меня; как будто у нас с ней был общий секрет. Хотя, собственно, так и было.
- На вкус это яичница с беконом, - сказала она.
- Усраться можно, - сказала Хендерсон.
- Прикольно, - сказал Павлин. - А мне кажется, это заварной крем. Не яичница, а сладкий крем.
- А вместо бекона? - спросила Тапело.
- Чернослив. Да, именно так. Заварной крем с черносливом.
Я пошла звонить Кингсли. Мужчина за стойкой сказал, что телефон - в том конце коридора, и пожелал мне удачи. Телефон лежал на полу, у входа в мужскую уборную… Я наклонилась, подняла аппарат, сняла трубку. Треск и помехи на линии. Никакого гудка. Я потыкала пальцем в кнопки. Безрезультатно. А потом я заметила перерезанный провод.
Тогда откуда взялись помехи?
Когда я вернулась за столик, Хендерсон с Тапело снова ругались.
- Когда мы приедем на море, - сказала Тапело.
- Что?
- Можно будет пойти на пляж. Ну, то есть погулять по пляжу.
- Мы, может, и погуляем. Но тебя с нами не будет.
- Но я же вам хорошо помогаю. Вчера вечером…
- Вчера - это было вчера, а сегодня - уже сегодня.
- Ну а сегодня? Если бы не я, вы бы сейчас так и плутали неизвестно где.
- Знаешь что, девочка, бежать уже некуда. Болезнь пожирает весь мир и когда-нибудь доберется и до тебя.
- Я знаю, да.
- А знаешь, в чем главная сложность с такими, как ты? Если твое состояние еще не такое тяжелое, как у всех остальных, это еще не значит…
- Ну, блин. И что я, по-твоему, должна делать?
- Малышка, от шума не скроешься. - Хендерсон отвернулась от Тапело. - Слушайте. Марлин, Павлин. Слушайте, что я скажу. Я хочу, чтобы сегодня все было очень легко и просто. Хочу доехать до места, найти того парня. Как его там?
- Джейми.
Я уже показала им письмо Кингсли.
- Джейми, да. Джейми из театра.
- Вы о чем? - спросила Тапело.
- И я не хочу никаких неприятностей, - сказала Хендерсон.
- Никто не хочет, - сказала я.
- Ну вот, Марлин. Нам не нужны лишние сложности. Павлин? Ты меня слышишь? Павлин? Что ты делаешь?
- Что?
- Что ты делаешь?
- Смотрю на себя.
- Ага. В ложку?
- В ложку, - сказал Павлин. - А что? В ложку - можно. В смысле, нигде не написано, что нельзя. Распоряжений насчет ложек не было.
- Точно, - сказала Тапело.
- Я тихо хуею, - сказала Хендерсон.
Павлин держал ложку перед собой. И смотрелся в нее, как в зеркало.
- И что ты там видишь? - спросила я.
- Ага, что? - сказала Тапело.
Павлин не отрываясь смотрел на свое отражение в ложке. Ну или что он там видел. А мы сидели, таращились на него и ждали, что он скажет. Но он все смотрел и смотрел в эту ложку. И молчал.
- Ну? - не выдержала Хендерсон. - Ты что-нибудь видишь?
Павлин молчал.
- Дай мне, - сказала Хендерсон. Павлин еще крепче вцепился в ложку.
- У тебя есть своя ложка, - сказала Тапело.
- Я хочу эту.
Хендерсон легонько коснулась руки Павлина, и только тогда Павлин выпустил ложку. Хендерсон взяла ложку и заглянула в нее. Она смотрела на свое серебристое отражение в вогнутой части ложки. Долго смотрела. Без слов. А потом она отвернулась от этого крошечного искривленного зеркальца и уставилась в стол. Павлин тоже сидел, опустив глаза. Они так сидели достаточно долго, и Павлин что-то бормотал себе под нос. Очень тихо. Я не могла разобрать слов. А потом он поднял глаза и сказал уже внятно:
- Я не знаю. Я не знаю, какой я теперь, Не знаю.
Он отвернулся.
- Я не знаю. Не знаю.
Тапело тихонько кашлянула, а потом вдруг сказала:
- Хочешь, я расскажу?
- Что? - сказала Хендерсон.
- Я могу рассказать.
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...