Лбов издал какой-то звук и подавился: звук застыл в горле, не желая выходить наружу.
- Это… три… триколор, - наконец, выдавил он из себя, как пасту из тюбика, непривычное слово.
1989 год, июль. Посёлок городского типа "Переслегино".
- Ну это у нас был первый опыт, потом мы ещё проводили, - Саша слегка суетился голосом, ловя внимание девушки, - в общем, картинка сложилась. Интересная, надо сказать, картинка.
- Горбач-то сковырнётся или как? - поинтересовалась Деся.
- М-м… - Саша засмотрелся на её груди под маечкой.
- Так м-м-да или м-м-нет?
- Иди ко мне. - Саша потёрся колючей щекой о нежную шею.
Делать ничего не хотелось. Не было даже обычного в таких случаях суетливого нетерпения - когда же, наконец, родаки свалят в Москву. Он понимал, что дача никуда не денется - огромная, пустая, она ждала их и не могла не дождаться, как в набоковском "Даре".
Он познакомился с ней в подземном переходе на метро "Пушкинская", где продавал литературу, в основном "Свободное слово". Им повезло: он как раз сворачивался. Поэтому через каких-нибудь четверть часа после того, как последний мятый рубль был засунут в пачку под щёлкающую резинку, он уже знал, что её зовут Десислава Недялкова, что её папа - болгарский коммунист, а мама родилась под Конотопом, что она не верит в перестройку, любит рисовать и целоваться взасос, не любит суп и мужа, свободно владеет разговорным польским, а также (это выяснилось в подъезде, куда он её затащил, сопя от возбуждения) подбривает интимные места и знает слова "петтинг" и "минет". Последнее Сашу очень тронуло.
Так начался классический роман давно и прочно женатого мужчины с недавно и неудачно замужней барышней. Они оба впали в детство: радужное, мыльное детство влюблённых. Гуляли по московским улицам, распевая на два голоса "я маленькая лошадка" и "зайка моя": Деся смеялась как сумасшедшая и говорила, что такой песни просто не может быть, а чтобы её пела Пугачёва - это просто глюки. Стояли в очередях за вкусным гумовским мороженым, которое ели одно на двоих, с обеих сторон. Ходили в кино, чтобы потискаться в задних рядах. И, конечно, уйму времени занимала беготня по общим знакомым и знакомым знакомых в поисках свободной хаты.
На этот раз они весь день бродили по посёлку, по кривым пыльным улочкам, лениво заваливающимися то на правый, то на левый бок, и уже под вечер забрели на местный рынок с ветхими прилавками под открытым небом. Там уже никого не было, лишь полудремлющая бабка, торгующая семечками, пересчитывала выручку, гоняя по замурзанной ладошке грязные пятаки и двадцарики.
- Значит, частную собственность разрешат? - снова начала спрашивать Деся.
- Разрешат. Но, кажется, всё будет как-то сложно. Понимаешь, это версии реальности… Или не версии. Вот, например, как с мобильником. Кто-то помнит, кто-то нет. А флаг у нас будет трёхцветным… сине-красно…
Забор посерел: на него упала длинная косая тень.
- Йё, бля, маасквич, - тихо и опасно шноркнуло в воздухе, - курить есть?
Их было трое - вполне достаточно для того, чтобы сделать тощего парня интеллигентного вида и взять его девку. Впереди стоял бычок в синей ветровке, рядом - его холуй. Ещё один, постарше, держался в отдалении: у него была арматурина. Саша выхватил взглядом наколотый синий перстень на пальце: "от звонка до звонка я свой срок отсидел".
Дальше тело действовало само, без вмешательства разума.
Он развернулся и побежал куда-то в сторону, потешно сутулясь и загребая ногами. Бычок сначала не въехал - по его опыту, московские обычно ведутся на разговорчик. Этот оказался умнее: струсил и сразу бежать. Москвич мог уйти, так что бычок резко дёрнул с места.
Подпустив бычка поближе, Саша резко затормозил, одновременно разворачиваясь в "шаге Вишну" и складывая пальцы правой руки в "клюв Гаруды".
Бычок в ветровке даже не успел закричать, когда ошмётки левого глаза вылетели из раздробленной глазницы.
1990 год, февраль. Ночь.
- Ну и потом чего? - Тер-Григорян вытянулся на кровати, стараясь достать пальцами ноги сбившееся в комок одеяло.
- Того, - Саша вздохнул. - Пришлось нам с Десей оттуда по-быстрому ноги делать. Потом её в ментовку таскали. И меня долго разыскивали. Тот урод… он же умер.
- Так сразу?
- Я же говорю - в глаз бил. После этого приема шансы выжить минимальны.
- А ты где научился?
- Ну… - Саша замялся. - Наверное, всё оттуда же.
- Жалко, я не умею. "Клюв Гаруды", говоришь? Забавно. Индия какая-то?
- Ты когда летишь? - Саша налил полстакана сухого и осторожно выпил.
- Завтра с утра мне надо быть там.
- А когда вернёшься?
- Уже не вернусь, наверное.
Они помолчали.
- Нет, я приеду, конечно, - вздохнул Тер. Было видно, что в это он не верит. - Если жив останусь.
- Значит, война всё-таки будет?
- Ты же знаешь… Ах да, ты не знаешь. Потому что я там буду, а ты - нет.
- Расскажи про войну, - попросил Саша. Ему было грустно, и он налил себе ещё вина. Сухое вино он пить всё-таки научился.
- Война есть война, - вздохнул Тер. - Как расскажешь?.. Тошно мне чего-то... Можно я закурю?
- Я бы и сам, пожалуй.
- Начал? Плохо.
- Жизнь так сложилась, - Лбов не стал уточнять, что курить его научила Деся. - Так ты что-нибудь видел военное?
- Нет. Больше музыка снится всякая. Вот, песню хочешь? В смысле, оттуда откуда-то. Приснилась недавно. Почти все слова. Я вот только сейчас музыку подобрал. Мне понравилось.
Он сел, взял гитару, дёрнул струну. Настроился. Побренчал немножко - так, сяк, наперекосяк. Наконец, нащупал мелодию.
- Кошка хочет курить. У кошки намокли уши. Кошка хочет скулить: ей, как и собаке, хоть кто-нибудь нужен…
Тер ударил по струнам и запел смелее и громче:
- Над кошкой плывут облака, московские звезды щекочут лапы. Хотя бы немного молока, и можно быть сильной, но нужно быть слабой…
В стенку постучали.
- Чёрт!.. - Тер положил гитару. - Я забыл. Там у них ребёнок. Ладно, пускай. Хорошая песня, только очень… женская, что ли.
- Интересно, когда её напишут, - вздохнул Лбов.
- А может, сейчас. Вот представь: кто-то сейчас сидит, сочиняет, а мы уже поём… А может, уже сочинил…
- Ну... - Лбов отпил ещё немного вина. - А мне одна ерунда в голову лезет. В основном кино ихнее.
- Мне, похоже, кино не смотреть ещё долго. Ну хоть что-нибудь приличное снимут?
- Нашего ничего не помню. Один Голливуд. Но там крутые штуки будут. Кстати, "Звёздные войны" появятся новые. В смысле, первые эпизоды.
- О-ох! - Тер заложил руки за голову. - Всю жизнь мечтал.
- Может, останешься? - безнадёжно сказал Лбов. - То есть я понимаю, конечно, война и всё такое…
Аристакес Тер-Григорян протянул руку за вином.
- У вас тоже война будет, - сказал он.
1991 год, август. Москва.
- Да, всё может быть, - парень в камуфляже затянулся сашиной папиросой. - Если сейчас коммуняки не уступят, по всей стране такое начнётся…
- Не дай Бог уступят, - сиплым взрослеющим голосом сказал мальчик с фурункулом на шее. - Россия должна пройти огонь, топор и верёвку… Чтобы очиститься от красной скверны, коммунистов надо вешать на фонарях. С семьями, - мстительно добавил он.
- Дурь какая, - беззлобно сказал Лбов.
Вокруг было темно: недлинная, но густая августовская ночь ползла по Москве медленно и верно. Саша в своей лёгкой куртке уже успел озябнуть.
- Я уважаю ваше мнение, уважайте и вы моё, - вспомнил мальчик подходящую к случаю фразу.
- Ты сам откуда будешь? - почти дружелюбно спросил Саша юного вешателя коммунистов.
- В смысле, то есть? - растерялся мальчик.
- В какой школе учишься?
- В пятьдесят седьмой, - в голосе мальчика прозвучала гордость.
- И вас там на уроках учат, что России нужно пройти… чего там у тебя было?
- Огонь, верёвка, пуля и топор, - набычился мальчик. - Я так думаю. Красная зараза может быть смыта только большой кровью. История учит…
- История, говоришь? Значит, историк, - вздохнул Саша. - Что, интересно, полагается за порчу мозгов подрастающему поколению?
- При чём тут историк, - мальчик обиделся. - У нас даже на математике всё правду говорят.
- Сё-ома! - вдруг раздалось в ночи. - Ты где-е?
- Извините, - сказал мальчик и быстро пошёл в сторону, противоположную той, откуда раздавался голос.
- З-защитничек, - сплюнул камуфляжный. - Крови ему подавай.
- Да ладно, он же маленький... - Саше стало жалко пацана. - Хоть пришёл.
- Если что, будет под ногами путаться, - парень аккуратно задавил бычок тяжёлым носком ботинка. - Чёрт, всё настроение испортил. Мы про чего говорили-то?
- Про войну.
- Так, думаешь, будет?
- Непонятно. Я думаю, что нет. А вот один мой хороший знакомый остался дома. Он уверен, что Белый Дом чуть ли не из пушек расстреляют. Ну и нас, дураков, положат в большом количестве.
Саша очень некстати вспомнил, что видения Модеста Деева отчасти подтвердила Татусик, которая что-то такое помнила про "тысячи погибших защитников Белого Дома" и "кровавый преступный режим, устроивший бойню в центре Москвы". Зато Юника, как и он сам, была стопудово уверена, что Президентом России будет Борис Николаевич Ельцин.
- А как всё хорошо начиналось... - вздохнул парень.
Они помолчали.
- А правда тут из Прибалтики народ? - поинтересовался парень.
- Я не видел, - пожал плечами Лбов.